Последняя из рода. Скованные судьбой

Глава 11

— Выжечь ее.

Мамору услышал потрясенный вздох. Талила с неосознанном жесте поднесла ладонь к губам, и по обручью на ее запястье пробежались всполохи огня, на мгновение его ослепив.

— Моей магией.

— Да, — коротко обронил он, и одно простое слово задрожало, повисло в напряженном воздухе между ними.

Он не хотел ей рассказывать. И уж точно не хотел вываливать все на нее вот так: посреди ночи, едва ли не случайно, во время похода, когда они окружены разбитыми палатками и спящими людьми.

Но, кажется, у него не осталось времени.

Мамору посмотрел на жену, застывшую и ошеломленную. Она тщательно пыталась скрыть свои растерянность и изумление, но он прекрасно их видел. Как темные брови были заломлены и сведены на переносице, как прищурены были глаза, в которых отражался костер, как лоб перерезали тонкие нитки морщин...

— Ты поэтому взял меня в жены? Чтобы я выжгла тебе печать? — тихо спросила Талила.

Он чуть качнул головой, и она уже приготовилась услышать привычную ложь. Но он не солгал.

— Я не хотел брать тебя в жены.

В повисшей тишине в костре особенно громко хрустнула и сломалась ветка. Талила поежилась, и Мамору бросил на нее быстрый взгляд.

Совсем еще девчонка.

— Что такого было в том послании, что вынудило тебя рассказать мне об этом?

Совсем еще девчонка, но проницательности ей было не занимать.

Мамору дернул уголком губ и покачал головой. Говорить сейчас он ей не будет. Рано или поздно узнает сама, счет уже идет на дни.

— Ступай спать. Новый день будет не легче старого, — сказал он ей вместо этого, и Талила сузила глаза.

— Что, даже не будешь просить меня выжечь печать? Или зачем ты мне это рассказал? — она вскинула подбородок, чтобы скрыть собственную дрожь и растерянность.

— Я убил твоего отца, — безжалостно отсек он, и Талила подавилась воздухом.

Целое мгновение она не могла даже понять, дышит ли вообще. Ее пальцы с дрожью потянулись к шее, машинально потерли кожу там, где воротник нижней рубашки стягивал слишком сильно. Сейчас он ощущался петлей.

Мамору смотрел на нее, как на чужую — равнодушно, будто отгородившись непроницаемой стеной. Но внутри, под этой ледяной маской, его внутренности сковывало железной хваткой — словно чьи-то невидимые щипцы сжимали его все сильнее и сильнее.

— Я и не забывала об этом... — едва слышно произнесла она, голос сорвался, и слова прозвучали сдавленным шепотом.

Талила очень медленно и осторожно, словно держала на макушке хрустальный сосуд, поднялась на ноги. Каждый ее жест, каждый поворот головы, каждый вдох буквально кричал о внутреннем напряжении, на грани срыва.

Мамору не отводил взгляда от костра, пока звуки ее шагов не стихли.

Напрасно он вспомнил ее отца. Рваным движением он вытащил из-за пазухи короткое донесение, которое получил утром, и швырнул его в огонь. Жадно вспыхнув, пламя поглотило пергамент за считанные мгновения.

Она никогда в жизни не согласится по своей воли выжечь его печать.

Он убил ее отца.

Говорит он об этом вслух или нет, это всегда будет стоять между ним и его женой нерушимой преградой, непреступной стеной, которую ему не преодолеть, как бы сильно он ни старался.

Его брат не знал, не мог даже догадываться о том, на что была способна Талила. Но по невероятному стечению обстоятельств из множества выборов сделал тот, который навсегда лишил Мамору шанса когда-либо избавиться от печати.

Император заставил его уничтожить весь род девчонки, чья сила могла стать для него освобождением.

И теперь Талила, чья душа полна черной, вязкой ненависти к Клятвопреступнику, никогда в жизни не решит помочь ему добровольно.

А именно это требовалось, чтобы избавиться от печати. Нельзя было вынудить, нельзя было уговорить, нельзя было даже намекнуть настойчивее, чем позволяли обстоятельства.

Талила должна была захотеть сама. Захотеть помочь Мамору.

«Не в этой жизни, — отрешенно подумал он, сжимая кулаки. — Не после того, что я сделал».

Утром он получил известия, что остатки гарнизона в горах загнаны в ловушку: с одной стороны ущелье, с другой — надвигавшаяся на них армия Сёдзан. Он не знал, сколько они еще продержаться. Но точно недостаточно долго для того, чтобы к ним успела подойти помощь.

Сегодня он впервые усомнился в решении взять Талилу с собой. Он хотел защитить ее и спасти от того, что ждало бы ее во дворце, окажись она одна против всех. И его не было бы рядом, чтобы вмешаться и оградить ее от гнева Императора, вызвав его на себя.

Но что, если он ошибся? Если во дворце Талила была бы в безопасности. А теперь он вез ее в смертельную ловушку?

Мамору знал, что треть его отряда служит и верна вовсе не ему. Что никто из них не дрогнет, если потребуется его предать. Кое-кто уже не дрогнул, когда попытался убить его руками Талилы...

Он посмотрел на плясавший перед глазами огонь. Такой же обжигающий, горячий и непокорный, как его жена.

Утром, еще до того, как лагерь начал просыпаться, он разбудил Талилу. Она открыла сонные глаза и пронзила его насквозь злобным взглядом, но мгновенно переменилась в лице, когда увидела в его руке свой собственный меч. Мамору протянул его ей рукоятью вперед и кивком головы указал на полог.

— Идем. Хочу посмотреть, на что ты способна.

Талила взвилась на ноги и выхватила катану, прижав к себе как величайшее сокровище. Она противилась и не желала раскрывать перед ненавистным мужем истинные чувства, но Мамору все равно заметил вспыхнувшую у нее на лице радость. И облегчение, когда ее ладонь сомкнулась на рукояти меча.

Откинув полог, Мамору вышел наружу. Холодный утренний воздух резанул кожу, унося остатки сна. Земля под ногами была влажной, не успев подсохнуть после ночной росы. Они отошли от лагеря, и по пути Талила заметила Такахиро, который проводил их взглядом, полным молчаливого осуждения.

В какой-то момент Мамору выхватил свой меч, плавным движением вытянув его из ножен. Лезвие блеснуло в предрассветном свете, и он сказал.

— Начинай.

Талила ощетинилась и крепче сжала рукоять катаны. Она бросилась вперед, ее меч свистнул в воздухе, нацеливаясь в плечо мужа. Но он легко отклонился, его движения были точными и почти ленивыми, как у хищника, что играет с добычей.

Она не могла этого стерпеть. Еще одна атака, потом еще, и еще — каждая яростная, но с каждым разом он блокировал ее удары с раздражающей легкостью.