Последняя из рода. Скованные судьбой

Он подошел к ней и протянул руку, чтобы откинуть полог.

— Такахиро! — позвал он, и через несколько секунд верный самурай показался возле шатра.

— Господин?

— Сопровождай госпожу Талилу всюду, куда бы она ни направилась сегодня, — коротко велел Мамору.

Она едва не заскрипела зубами, впившись в его затылок сердитым, уязвленным взглядом.

Она что, снова в клетке?! Снова заточена в подземелье?!

— Конечно, господин, — Такахиро молча поклонился, никак не высказав своего удивления или недовольства.

— Ты можешь ходить, где только захочешь, — Мамору повернулся к ней. — Но одна ты ходить не будешь.

Поначалу Такахиро раздражал ее до зубовного скрежета. Она намеренно ушла вдоль берега как можно дальше от гарнизона и лагеря, хотя изначально туда не собиралась. Самурай следовал за ней молчаливой, бесшумной тенью, но одно лишь его присутствие напоминало ей о днях, проведенных во дворце, и это воспоминание причиняло гораздо больше боли, чем ей хотелось бы.

К полудню Талила практически смирилась, а к моменту, как солнце начало клониться к закату, перестала его замечать. Она вернулась в лагерь, чтобы побывать на встрече между Мамору и полководцами, которая должна была состояться в их шатре.

Ее муж не намеревался задерживаться у речного гарнизона. Он спешил в горы, на помощь тем, кто из последних сил сдерживал наступление армии Сёдзан. И времени оставалось все меньше.

Но прежде им нужно было решить, сколько он сможет увести за собой людей, чтобы не ослабить этот гарнизон и не получить еще один прорыв границы.

— Господин, вам стоит остаться здесь. Войско могу возглавить я.

Полководец Осака — высокий и сухопарый мужчина с резкими чертами лица — пытался переубедить своего господина еще со вчерашнего вечера, когда их небольшой отряд только достиг гарнизона у реки.

— Мы не можем вами рисковать, — непримиримо добавил он под тяжелым взглядом Мамору. — Вы отправили сюда меня и Хиаши, чтобы мы приняли на себя командование и вернули контроль над перевалом.

Мамору молча, но отнюдь не терпеливо его выслушал.

— Ты уже говорил это вчера, — сказал он. — И повторяешь сейчас.

Осака, несмотря на свой немалый возраст и опыт, с трудом удержал взгляд, встретившись с глазами своего господина.

— Ваш долг — сохранить себя ради армии, — настойчиво продолжил Осака. — Если что-то случится... — и он все же осекся, заметив, как напряженно сжались пальцы Мамору на рукояти меча.

В шатре собралось не меньше дюжины людей, и лишь один из них осмелился ему перечить.

— Если со мной что-то случится, их поведешь ты, — холодно бросил Мамору. — Но пока я жив, я не буду прятаться за чужими спинами.

Он мельком посмотрел на карту, на которой были расставлены фигурки, обозначавшие вражеские силы и силы Империи. Со дня на день в гарнизоне ждали подкрепления со стороны спокойных восточных границ. Но все это занимало слишком много времени, а он не мог медлить.

Осака хотел вновь заговорить, но взгляд Мамору заставил его смолкнуть. Полководец сжал губы в суровую, тонкую нить и ничего больше не сказал. Присутствовавшие в шатре воины обменялись быстрыми, выразительными взглядами. Все они были согласны с опытным военачальником и все считали, что будет лучше, если их господин задержится в гарнизоне у реки.

Только вот их господин считал иначе.

Когда все разошлись, Мамору посмотрел на Талилу.

— Я буду ждать тебя у берега. Такахиро отдаст тебе твою катану.

Она порывисто кивнула, с трудом спрятав вспыхнувший в глазах огонь. Минувшей ночью ей приснилось, как она сжимала в ладони меч, и проснулась она с тянущим ощущением пустоты. Она никогда не стала бы его просить, но втайне надеялась, что Мамору еще раз решит повторить их тренировочный поединок. Но не ожидала, что это произойдет так скоро.

Талила сделала глубокий вдох и поспешила следом за мужем. Такахиро встретился ей через несколько шагов. Он уже все знал и потому протянул ей оружие, не дождавшись вопроса.

У берега реки царила спокойная тишина. Солнце уже клонилось к закату, окрашивая небо в теплые, золотистые оттенки, которые отражались в гладкой поверхности воды. На другой стороне, чуть выше по течению, виднелись очертания леса. Тени от деревьев начинали удлиняться, медленно распространяясь по земле, и на мгновение Талиле показалось, что в их темных формах скрывается что-то зловещее, неясное и чуждое. Но она моргнула, и ощущение исчезло.

Мамору стоял в нескольких шагах от воды, держа в руке обнаженный меч. Его лицо было по-прежнему спокойным и непроницаемым, но в его глазах было что-то — она почти могла бы назвать это ожиданием.

— Давай, — произнес он, едва она сбежала по небольшому обрыву.

Талила сжала рукоять меча и сделала первый шаг. Ее сердце забилось быстрее, когда она почувствовала, как знакомая сила и уверенность вернулись к ней, когда железо снова стало продолжением ее руки. И с каждым движением уверенность росла.

Она так увлеклась их поединком и упоительным чувством свободы, которое он дарил, что не сразу заметила неладное. И лишь когда Мамору резко остановился, и она, не ожидав этого, не сдержала удар и полоснула его своей катаной по плечу, Талила поняла, что что-то не так.

Неожиданно на горизонте появились силуэты. Тени на земле стали удлиняться, и воздух вокруг словно замер.

Талила мельком взглянула на Мамору, который сразу же сменил стойку, готовясь к нападению.

— Уходи в лагерь, — велел он ей, мягко отступая вдоль берега реки. — Это приказ.

И она ему не подчинилась.

Она вновь услышала шепот, еле различимый, но странно знакомый. Но на этот раз она была к нему готова. И уже знала, каким смертельно-опасным он может быть.

Тени обвивались вокруг нее и Мамору, медленно, не неуклонно сжимая свое кольцо и поглощая свет.

Талила замахнулась, но тут же почувствовала, как ее движения замедляются, словно что-то невидимое тянет ее назад. Прежде она никогда не сражалась с тенями и даже не представляла, что они из себя представляют. Она видела лишь, как против них выступал Мамору.

Муж грубо схватил ее за локоть и заставил стать позади себя, спина к спине. А тени с каждым моментом становились все ближе и опутывали их, как невидимая паутина. Погруженные в темноту, они не видели уже ни берега реки, ни деревьев, ни даже кромки воды.