Последняя из рода. Скованные судьбой

Не удосужился объяснить ничего ни Талиле, ни даже наместнику, с которыми разделял трапезу.

Они так и остались за столом вдвоем, когда он сам с силой раздвинул деревянные створки, словно те были в чем-то виноваты, и вылетел в коридор.

Но зато с той минуты ему уже некогда было думать об обучении Талилы, потому что весь дальнейший день они провели верхом. Поместье наместника и город их отряд покинул спустя четверть часа, как Мамору получил послание. Клятвопреступник сразу же пустил жеребца галопом, и остальные последовали за ним. Он ничего никому не объяснил. Талила видела, как несколько самураев попыталось приблизиться к нему, о чем-то заговорить, но он лишь свирепо отмахивался от них и крепче стискивал поводья.

Смотря ему в спину, Талила гадала: дурные вести из дворца или от гарнизона, оставшегося в горах? Но она рассматривала не только мужа. Раз за разом скользила взглядом по всем, кто входил в их отряд, пытаясь узнать человека, заговорившего с ней накануне вечером.

Но тщетно.

Кем бы он ни был, он не был глупцом, и не совершил ничего, что могло бы его выдать.

К полудню она сдалась, признав безуспешность своих попыток.

И задумалась о другом.

Талила могла бы сбежать сама.

Но когда? Ночью? Она сомневалась, что Клятвопреступник упустит ее. Он был воином и всегда спал чутко. И она не знала, возможно, он велел кому-то стеречь их палатку. Днем, когда они скакали рядом друг с другом, у нее бы тоже не получилось незаметно скрыться. Но вот вечером... когда люди ставили лагерь, а кто-то занимался приготовлением скудной пищи, когда все разбредались и занимались своими делами, сбивались в небольшие группы по паре человек...

Ее отсутствие заметят, но не сразу.

Но куда она пойдет? И где возьмет оружие? Кинжал Клятвопреступник у нее забрал, катану так и не дал. А голыми руками противостоять самураям у нее вряд ли получится. Она могла бы умыкнуть меч перед тем, как сбежать, но полагаться на судьбу было бы неразумно. Она бы предпочла отправиться в путь подготовленной.

Прокормить себя Талила сможет, тут она не волновалась. Ее учили этому в детстве.

Но все же куда она пойдет?..

С кандалами на руках ее магия бесполезна. Она ценна лишь как носительница огненной магии, как мать возможных наследников ее клана.

Сёдзан напали на Империю. И пытались ее похитить. Следовало ли ей отправиться к ним? Ведь что-то же им от нее понадобилось... А ее желание уничтожить Императора и превратить его дворец в пепелище со дня свадебного обряда лишь возросло. Так может ей стоит объединиться с его врагами?

Вот только кандалы...

Под кожей на запястьях привычно закололи тысячи огненных иголок. Она почти физическая ощущала, как магия текла по ее венам вместе с кровью, но не находила выхода. И от этого ей было ужасно, ужасно больно.

Мамору гнал свой отряд до глубокого вечера. Кажется, он надеялся догнать своих полководцев в тот день, но расстояние между ними все же было слишком велико. И он сдался, когда на небе уже взошла серебряная луна и зажглись звезды.

Пока самураи обустраивали лагерь на скорую руку, Талила бродила у них за спинами, присматриваясь. Пожалуй, ей будет даже проще сбежать, когда они достигнут гарнизона у реки. Чем больше людей будет вокруг, тем проще улизнуть.

Она сказалась уставшей и ушла в палатку, пропустив вечернюю трапезу. Внутри тщательно обыскала походный футон мужа и сумку, которую он рядом с ним. Конечно же, не нашла ничего: ни утреннего послания, ни кинжала.

Глухо выругавшись, Талила откинула в сторону сумку и рухнула на свой футон. Клятвопреступник также не был глупцом.

Что же.

Значит глупой будет она. И сбежит с тем, что успеет забрать с собой, пусть даже и в последнюю минуту.

Она не будет полагаться на чужие слова и обещания. И сама будет за себя решать.

Вскоре живот жалобно, гулко заурчал, и Талила подавила недовольный вздох. Она обменяла трапезу на бессмысленные поиски, а теперь сидела голодной. Спустя четверть часа бесполезных попыток уснуть она все же смирила взыгравшую гордыню и вышла наружу, на прохладный ночной воздух.

У костра сидел лишь один человек, и было несложно догадаться, кто именно. Ведь ее муж так и не пришел в палатку. Талила вскинула голову и решительно зашагала к огню. Плевать. Когда она подошла и опустилась напротив мужа на чужую сумку, валявшуюся на земле, Клятвопреступник смерил ее равнодушным взглядом и кивком головы указал на плошку риса и лепешку, которые стояли чуть в стороне.

Талила вскинулась. В груди что-то царапнулось, и она сердито затрясла головой.

«Это осталось после трапезы, — сказала она сама себе. — Кто-то недоел».

— Что было в том послании? — спросила она, за несколько секунд проглотив холодный рис.

Мамору бросил на нее острый, колкий взгляд, и у нее на загривке поднялись даже мелкие волоски. Он так смотрел... Так пронзительно и устало, и глаза у него потемнели, стали совсем-совсем черными, непроницаемыми.

— Мы с тобой недоговорили той ночью, — заговорил он совершенно невпопад.

Даже голос у него изменился. Талила все меньше понимала, что произошло. И все сильнее ощущала, как нарастает тревога.

— Ты спросила, почему тебя взял в жены я, а не мой брат. И почему я не тронул тебя брачной ночью, не скрепил твоей кровью печать.

Мамору смотрел на нее с таким выражением, что ее дыхание сбилось. Его глаза, обычно холодные и бесстрастные, сейчас были как две бездонные пропасти.

Талила заледенела, почувствовав, как её тело охватывает необъяснимый холод.

— Я не тронул тебя, потому что ты единственный человек, кроме брата, который может избавить меня от моей печати, — произнес он, и его слова прозвучали глухо, словно давались ему через силу.

Она не сразу поняла, что он сказал. Стучащая в висках кровь разлилась по телу огненной волной от груди до самых кончиков пальцев, и она вновь почувствовала знакомое покалывание в ладонях.

— Я могу разрушить твою печать? — она едва шевельнула губами, голос звучал хрипло, в горле пересохло.

Мамору посмотрел на нее, и его взгляд прожигал, словно пламя. Ее грудь сжалась, как будто тяжелый валун опустился на нее сверху.

— Да.

— Но... как?