Правители тьмы

Он выпрямился со всем достоинством, которое у него было. "Я из Сибиу", - ответил он. "Это для людей Мезенцио". Он сплюнул на бревна пирса.

"Некоторые сибианцы сражаются бок о бок с Альгарве", - сказал другой валмиерец. "Некоторые сибианцы..." Он говорил слишком быстро, чтобы Корнелу мог расслышать.

Что бы это ни было, тон заставил его ощетиниться. Перейдя на классический каунианский, он сказал: "Возможно, вы объяснитесь, сэр, на языке, с которым я более знаком, чем с языком этого королевства. Или, возможно, вы принесете извинения за то, что определенно прозвучало так, как будто это могло быть оскорблением моей собственной родины ".

"Я ни за что не извиняюсь", - сказал второй валмиеран на языке своих имперских предков. "Я не говорил ничего, кроме правды: некоторые из ваших соотечественников, состоящих на альгарвейской службе, идут вперед, потому что некоторые из моих собратьев-каунианцев были убиты, чтобы сотворить магию против ункерлантцев".

Корнелу начал выходить из себя. Но затем он сдержался. Сибиу был занят, да. Королевство было печальным, голодным и мрачным. Он видел это своими глазами после того, как его левиафан был убит у его родного острова Тырговиште, видел это до тех пор, пока снова не смог сбежать. Он не сомневался, что среди живых больше не осталось многих сибианцев, которые, как известно, были недружелюбны к королю Мезенцио. Но валмиерцы были правы: приспешники Мезенцио не начали убивать сибианцев, как это было с каунианцами из Фортвега.

Он поклонился и произнес одно слово: "Алгарве". Затем он снова сплюнул.

Валмиерцы посмотрели друг на друга. Неохотно тот, кто обвинил Корнелу в том, что он слишком похож на одного из людей Мезенцио, сказал: "Возможно, даже рыжеволосые мужчины могут ненавидеть Алгарве".

Лагоас был страной в основном рыжеволосых людей. Каким-то образом изгнанники из Вальмиеры, казалось, не заметили этого. Все еще говоря на классическом каунианском - его лагоанский оставался плохим, а сибианский, будучи так близок к альгарвейскому, скрежетал бы зубами, если бы они его понимали, - Корнелу сказал: "Я перевезу вас через Валмиерский пролив. Помогите своим соотечественникам сопротивляться".

Последнее само по себе было колкостью. Многие валмиерцы, как дворяне, так и простолюдины, не сопротивлялись, а смирялись с альгарвейским правлением. Судя по тому, как вздрогнули двое изгнанников, они знали это слишком хорошо. В Елгаве было то же самое; Корнелу привел домой волшебно замаскированного Куусамана, который сеял там смуту.

"Давайте уйдем", - сказал первый валмиерец. "Хватит болтать взад-вперед".

"Хорошо сказано", - ответил Корнелу. Насколько он был обеспокоен, это было первое, что хорошо сказали эти высокомерные блондины. Можно было понять, почему альгарвейцы… Он покачал головой. Он не хотел, чтобы его мысли скользили по этой лей-линии, даже в раздражении.

Он хлопнул ладонью по поверхности воды в загоне левиафана. Это дало зверю понять, кто он такой и что ему позволено, даже необходимо, быть здесь. Если бы он вошел в воду без шлепков, левиафан, возможно, узнал бы его; они уже некоторое время работали вместе. Если бы высокомерные валмиерцы вошли в воду без опознавательного сигнала, их конец был бы быстрым и неприятным.

На поверхность поднялся левиафан. Он направил свою длинную зубастую морду на Корнелу и издал удивительно пронзительный писк. Он похлопал по гладкой коже, затем полез в ведро на пирсе и бросил туда пару рыбин. Они исчезли, как будто их никогда и не было, достаточно быстро, чтобы любой наблюдающий порадовался, что левиафан был ручным и хорошо обученным.

Улыбнувшись неприятной улыбкой, Корнелу бросил зверю еще одну макрель. Когда его огромные зубы сомкнулись на лакомом кусочке, он повернулся с улыбкой к валмиерцам, которых ему предстояло переправить через пролив обратно в их собственное королевство. "Мы пойдем, джентльмены?" - спросил он, соскальзывая в воду.

Они посмотрели друг на друга, прежде чем ответить. Наконец, один из них сказал: "Да", и они оба вошли.

Они не были наездниками на левиафанах; если бы Корнелю пришлось гадать, он бы сказал, что они никогда не делали этого раньше, ни разу. Он должен был показать им, как пристегиваться к упряжи и как неподвижно лежать на спине левиафана и не подавать зверю даже случайных сигналов. "Было бы прискорбно, если бы вы это сделали", - заметил он.

"Насколько неудачно?" - спросил один из валмиерцев.

"Это зависит", - ответил Корнелу. "Ты можешь остаться в живых. С другой стороны..." Он преувеличивал, но не хотел, чтобы его пассажиры раздражали или сбивали с толку "левиафан".

Когда он был уверен, что все готово, он помахал лагоанцам, которые разбирали сети, образующие загон. Они помахали в ответ и опустили один борт; левиафан выплыл из загона в канал гавани, который вел к морю.

Корнелу не был так рад, как обычно, покидать Сетубал. Причина этого была проста: он не был наедине со своими мыслями, как это часто бывало на спине левиафана, и как он жаждал быть. У него была компания, и не самая лучшая из компаний, к тому же.

Они не были моряками, несмотря на резиновые костюмы и заклинания, которые не давали им замерзнуть или утонуть в холодных водах Валмиерского пролива. И они были валмиерскими дворянами, что означало, что для них даже такой мелкий дворянин альгарвийской крови, как Корнелу, был недалек от дикаря, охотящегося в лесу на дикого кабана. О нем продолжали говорить в Валмиране. Он не говорил на этом, но достаточно слов, которые были узнаваемо похожи на их классических каунианских предков, чтобы у него не возникло проблем с тем, чтобы понять, что они говорили ему не комплименты.

Клянусь высшими силами, Валмиера заслужила, чтобы альгарвейцы задавили ее, подумал Корнелу. Если бы люди Мезенцио были хоть немного умнее, они могли бы перебить всю тамошнюю знать - и тем более в Елгаве - и навсегда завоевать простолюдинов. Но они этого не сделали. Они действовали через дворян, которые хотели работать с ними, и заменили других людьми, более сговорчивыми, но не менее отвратительными. И поэтому в обоих королевствах все еще кипели восстания против оккупантов.

Может быть, эти ребята помогли бы довести восстание в Валмиере до кипения. Это было бы хорошо; это отвлекло бы альгарвейцев от их еще больших проблем в других местах. Но Корнелю не поставил бы на это и медяка. Он не хотел иметь с ними ничего общего. С чего бы кому-то, обладающему хоть каплей здравого смысла в их собственном королевстве, думать иначе?

Он не испытал ничего, кроме облегчения, когда увидел, как побережье дерлавейского материка выползает из-за горизонта. Это было легкое путешествие через пролив: ни вражеских лей-линейных кораблей, ни левиафанов, только пара драконов вдалеке - и ни один из их драконьих самолетов не заметил левиафана.

"Это то место, где вы должны нас высадить?" - спросил один из валмиерцев. "Вы уверены, что это то место, где вы должны нас высадить?" Он говорил так, как будто не думал, что Корнелу сможет найти дорогу через улицу, не говоря уже о том, чтобы пересечь сотню миль океана.

"Судя по ориентирам, по конфигурации лей-линий, это то место, куда я должен вас высадить", - ответил всадник-левиафан со всем терпением, на какое был способен. "Плыви к берегу и скрути им хвосты альгарвейцам".