Превосходство Борна (др. перевод)

— Кэтрин? Екатерина Великая? Есть такая у нас. У нее, как говорится, полный порядок, хотя кое-кто спать спокойно не может, видя, как она стремительно продвигается к должности посла и вот-вот отправится в Восточную Европу, что их сильно нервирует. Но она — птица высокого полета!

— Может, она здесь сейчас?

— Да. И не далее чем в тридцати футах от вас. Не назовете ли мне имя вашей общей знакомой? Я позвоню мисс Стейплс, и вы перемолвитесь с ней парой словечек.

Несмотря на уговоры секретарши, Мари, хорошо осведомленная о порядках в подобных учреждениях, не отважилась двинуться к цели наикратчайшим путем. Если события разворачивались так, как предполагала она, то власти разослали уже соответствующие оповещения по посольствам и консульствам всех без исключения дружественных стран, и Стейплс, возможно, тоже занимается по роду своей работы розыском беглянки: эти учреждения постоянно помогают друг другу. Так что уж лучше встретиться с Кэтрин вне стен этого офиса.

— Это так любезно с вашей стороны! — рассыпалась в благодарностях Мари в ответ на предложение секретарши. — Моя подруга тоже будет в восторге!.. Минуточку, вы сказали — Кэтрин?

— Да, Кэтрин Стейплс. У нас другой нет, я-то знаю.

— Я в этом не сомневаюсь, но знакомую моей подруги зовут Кристина… О Боже, что со мной сегодня творится!.. Вы были так добры ко мне! Но я не стану больше надоедать вам и отнимать у вас ваше драгоценное время!

— Очень приятно было пообщаться с вами, милочка! Вы напоминаете мне одного из тех простаков, которые, оказавшись в этих краях, сначала радуются, думая, что купили по дешевке фирменные часики, а когда те быстренько встают, выясняют у часовщика, что весь их механизм состоит из пары скрученных резинок и небольшого маятника. — Секретарша посмотрела выразительно на эрзац-сумку с нашлепкой под фирменную. — О-хо-хо!

— В чем дело?

— Ничего-ничего! Удачи вам в ваших телефонных переговорах!

Мари прождала какое-то время в вестибюле Дома Азии, но затем, опасаясь привлечь к себе излишнее внимание, вышла и около часа прогуливалась взад-вперед по многолюдной улице неподалеку от входа в здание. Было около полудня, но Мари удивилась бы, побеспокойся Кэтрин о ленче, хотя для нее самой обед был бы так кстати!

Чувство голода, однако, не мешало ей предаваться несбыточной, как сознавала она сама, мечте, об осуществлении которой Мари готова была молить на коленях, если бы знала, к кому обратиться. Здесь, на этой самой улице, мог появиться в любую минуту и Дэвид, — впрочем, нет, не Дэвид, а Джейсон Борн, причем неизвестно, в каком облике. Перевоплотившись в Борна, ее супруг мог сделаться и гораздо более хитрым, чем Дэвид. Она видела в Париже, сколь изобретателен и находчив Джейсон, ибо жил он в особом, полном опасностей мире, в котором малейшая оплошность могла обойтись слишком дорого. Каждый шаг, который он замышлял, предварительно многократно просчитывался. «А что, если я?.. А что, если он?..» Там, где царили насилие и жестокость, интеллект играл куда большую роль, чем это могли представить себе выступающие против всякого насилия интеллектуалы. Сами они со своими мозгами сразу бы потерпели фиаско в том мире, который по причине их скудоумия и неспособности к глубокому анализу квалифицировался ими исключительно как варварский и где досужие философствования не стоили и ломаного гроша.

Почему она задумалась сейчас об этом? Да потому, что совсем недавно и она принадлежала к этой публике, как, кстати, и Дэвид. Они свято верили в непогрешимость формулы «cogito, ergo sum» [77] , и все вокруг казалось таким светлым и понятным! Но теперь они отброшены назад, и им предстояло во что бы то ни стало выстоять в жестокой борьбе за существование и найти друг друга.

А вот и она! Кэтрин Стейплс вышла чинно из Дома Азии и повернула направо. Она была футах в сорока от Мари, и та, расталкивая бесцеремонно людей, бросилась вслед за ней, опасаясь ее упустить… «Старайся никогда не бежать: бегущий человек всегда привлекает к себе внимание»… Но сейчас Мари было не до этого! Главное для нее — поговорить со своей соотечественницей!

77

«Я мыслю, следовательно, существую» (лат.) — слова французского философа Рене Декарта (1596–1650).

Стейплс двинулась к краю тротуара. У обочины ее ждала служебная машина с кленовым листом на дверце, и Кэтрин тут же села на заднее сиденье. Но отъехать она не успела.

— Постойте!.. Подождите! — крикнула Мари, пробившись сквозь толпу и уцепившись за ручку дверцы.

— Простите, что вы сказали? — произнесла громко Стейплс, в то время как шофер, повернувшись проворно, извлек откуда-то пистолет.

— Пожалуйста!.. Это я!.. Из Оттавы!.. Вспомни, мы встречались там!

— Мари, это ты?

— Да! Я в беде, и мне нужна твоя помощь!

— Садись в машину, — сказала Кэтрин Стейплс и, подвинувшись, обратилась к водителю: — Спрячь свою дурацкую игрушку: это моя подруга.

Отказавшись от запланированного ленча под предлогом встречи с английской делегацией, что выглядело вполне правдоподобно, поскольку как раз в те дни велись переговоры с КНР в связи с окончанием в 1997 году срока действия соглашения о статусе Гонконга, сотрудник международного отдела велела шоферу отвезти их к началу Фуд-стрит, или улицы Трапез, в районе дамбы. Там, на протяжении двух кварталов, расположились вплотную друг к другу десятка три ресторанчиков, представлявших собою ни с чем не сравнимое зрелище. Движение транспорта по улице было запрещено, да и вряд ли какая-нибудь машина смогла бы проложить себе путь среди выставленных под открытым небом четырех тысяч столиков — и это не считая тех, что стояли внутри помещений!

Кэтрин с Мари подошли к служебному входу в один из ресторанов. Дверь отворилась через пятнадцать секунд после звонка, и тотчас до них донеслись изнутри ароматы сотни восточных блюд.

— Мисс Стейплс, как я рад вас видеть! — расшаркался перед гостями облаченный в белый поварской фартук китаец, один из многих поваров этого ресторана. — Пожалуйста, пожалуйста! Как всегда, столик вас ждет!

Когда они пробирались через огромную кухню, где вовсю кипела работа, Кэтрин обернулась к Мари:

— Слава Богу, что им перепадают хоть какие-то чаевые: ведь на их ничтожно малое жалованье не проживешь. У владельца этого заведения есть дело и в Квебеке — шикарный ресторан на Сент-Джон-стрит. Когда ему оформляли въездную визу, я позаботилась о том, чтобы не было никаких проволочек.

Она кивнула в сторону свободного столика неподалеку от входа в кухню. Женщины уселись, буквально прорвавшись между официантами, носившимися как угорелые взад и вперед между столами. В зале стоял неумолчный гул.

— Спасибо за столь славный уголок! — поблагодарила подругу Мари.

— Моя дорогая, — проговорила решительно Стейплс своим хорошо поставленным голосом, — любая на твоем месте, одетая вот так, как ты, и решающая подобные же проблемы, вряд ли захотела бы привлекать к себе излишнее внимание.

— Еще бы! А скажи, организаторы званого обеда поверят в твою выдумку относительно английской делегации?

— Конечно же поверят! Наша горячо любимая родина как раз сейчас прикидывает, как бы получше провернуть одно славное дельце. Пекин закупает у нас огромное количество крайне необходимой ему пшеницы… Но ты во всем этом разбираешься не хуже меня, а в том, что касается долларов и центов, возможно, и значительно лучше.

— В последнее время я не очень-то следила за рыночной конъюнктурой.

— Да, я понимаю, — кивнула Стейплс, потом взглянула строго, хотя и доброжелательно, на Мари. В глазах ее застыл вопрос. — Я давно уже здесь, но до нас доходят кое-какие слухи, и, кроме того, мы просматриваем европейскую прессу. Мы были просто потрясены, когда узнали, в какую историю ты влипла. Неоднократно пытались выяснить, что же произошло в действительности, но нас просили не совать нос куда не следует — ради тебя же. «Не устраивайте лишнего шума, — говорили нам. — В ее же интересах оставаться в тени»… Понятно, потом мы услышали, что с тебя сняли все обвинения… О Боже, как же оскорбительно пройти через все то, что выпало на твою долю!.. А затем ты вовсе куда-то пропала, о тебе уже больше никто ничего не слышал.

— Они говорили вам правду, Кэтрин. И в самом деле, в моих, а точнее, в наших интересах было держаться от всех в стороне. На протяжении нескольких месяцев мы были вынуждены скрываться, а когда вернулись к более или менее нормальному образу жизни людей цивилизованных, то поселились в одном отдаленном местечке под именами, которые знали лишь несколько человек, но и там, как прежде, к нам были приставлены телохранители.

— Почему ты говоришь все время во множественном числе: «мы», «наши», «нас»?