Прибытие поезда

10.

Копать продолжали до темноты. Уже после заката, освещая местность включёнными фарами и поддерживая в себе жизнь кофе и румынской попсой, мы нашли медный крестик с обломанными боковинами. От левой перекладины остался фрагмент с куском цифры 8. Эту восьмёрку я разглядывал до полуночи, но ничего толком не понял. Хотя версии рождались занятнейшие. Кресты с меткой 1868 находят почти по всей России. Откуда взяться подобному крестику на юге, в румынской степи? А с утра в том же месте вырыли повреждённую гильзу впечатляющего калибра. (Тут я разбираюсь неплохо, это была гильза от револьвера Галанда. Он, кстати, появился в 1868-м, но это уже чистое совпадение.)

Путь Кэтэлина с монахами я нарисовал более чем условный. Такую жирную красную полосу от берега Дуная до большого круга, в пределах которого могла быть запланирована встреча с русской армией. Маршрут Кэтэлина с самого начала выглядит так: пункт A (место встречи с Феодулом) - это железнодорожная станция в Питешть, далее - короткий бросок на юг, к монахам (пункт B), оттуда - к пункту C, то есть в сторону Бессарабии. И в этом треугольнике осталось очень немного мест, где можно что-то найти.

– Так кем ты был в миру, батюшка?

Отец Василий вздрогнул. Он задремал в седле.

– Кем был?

– Кем был.

– Грешным человеком, - сказал настоятель.

Они ехали через полосы мелких жёлтых цветов.

– А поточнее?

– А ты сам?

– Я-то водил овец с Карпат, - Кэтэлин смял папироску так, чтоб её конец входил в щель между зубами.

– Это я к тому спрашиваю, - мирно произнёс отец Василий, прикрывая водянистые глаза, - что хоть я священник, а ты бандит, но снова нам подходит один вопрос.

Он покачивался в линзе ружейного телескопа, нацеленного с дальнего холма.

Отец Василий отряхнул руки. С пальцев сыплется золотистая шелуха. Застрявшую под ногтём чешуйку снял губами, попытался вытереть рукавом, но не смог. Наклонившись над мешком, подтянул к себе край конопляной дерюги и промокнул им рот. Поглядел - но золотинки на ткани не было. Уж не съел ли? Он поплёлся к лохани.

Прошлый год монастырь как-то пережил, хоть и опустел вполовину. А в семьдесят седьмом не устоит, нет. Жаль.

Всё было раньше по-другому: и пели, и верили.

В лохань, подставленную под трещину в потолке, набралось уже на полпяди. В зеленоватой воде отразился игумен Василий. Дыша открытым ртом, он опустился на колени, согнулся, глядя в своё тёмное отражение, и осторожно коснулся губами воды. На поверхности осталась плавать жёлтая искорка. Отец Василий поддел её кончиком ножа и перенёс в мешок. Неловко перехватил нож, вытирая лезвие о холстину, и подержал его в кулаке. Перебросил в левую руку, прокрутил в пальцах, поймал за самое острие и замахнулся, словно собираясь метнуть в стену. Постояв так несколько секунд, он опять взял нож неумелой правой рукой и положил на стол. И боле к шуйце своей не прибегал, даже когда пришлось стрелять.

11.

– ...Падет от страны твоея тысяща, и тма одесную тебе, к тебе же не приближится, обаче очима твоима смотриши и воздаяние грешников узриши...

– Суфлекатэ пэн ла брыу, дучя, дучя руфеле ла рыу! суфлекатэ пэн ла коате, дучя, дучя руфеле ын спате!..

Чем больше степь холмилась, тем реже становились ковыли; их вытеснил пырей и низкая жёлтая травка, а потом и вовсе песчаные пустоши. Проезжая в низине, под осыпавшимся склоном холма, обоз наткнулся на заброшенный колодец-журавль. Жердь с него сняли, или сама обломилась, а верёвка была навёрнута на обломок рассохи. Опрокинутое ведро стояло на краю известковой глыбы. Когда-то в этом колодце нашли утопленника.

Останавливаться Кэтэлин запретил, но стоило выехать из-под склона, чертыхнулся и развернул коня. Конь шевелил ноздрями и будто всхлипывал, чувствуя близкую воду.

– К-куда?

– Есть там кто-то, - гайдук показал на землю.
– Слазь, подождём.

И брат Феодул увидел, как на краю тени, отбрасываемой холмом, то появляются, то исчезают пятна. Не сразу он догадался, что это человеческие силуэты, размытые жарой. Кто-то ходил наверху, над их головами.

– Эй, святые, - Кэтэлин спрыгнул и поглядел наверх. Никого не увидел.
– Не высовывайтесь. Посмотрим, что за люди.

– Снова г-гайдуки?

– Может быть, - Кэтэлин устроился на земле спиной к колодцу.
– Пока мы здесь, сверху нас не видно. Пусть уйдут от греха... Не вылазьте, - махнул он детям.

Они уселись втроём, прислонившись к белым камням. Хотелось пить - не слишком сильно, при недавней грозе набрали полные фляги; скорее от досады. Вот же он, колодец, а нельзя. Жажда, как зуд в зубах.

– Как он туда попал?
– отец Василий приподнялся и заглянул в чёрную шахту. (На секунду его голова показалась в прицельной линзе, но тут же скрылась за широким телом Кэтэлина).

– Кто?

– Человек, я имею в виду, которого там нашли.

– Упал, - равнодушно ответил гайдук и надвинул шляпу на глаза.
– Полез, видно, за ведром. Или свихнулся.

– То есть как свихнулся?

– От жары. Шёл-шёл, да и свихнулся.

– Взыщи, Господи, погибшую душу раба Твоего, аще возможно есть, помилуй...

– Ну что ты опять завёл?

Не переставая молиться, священник поднял на гайдука блёклые усталые глаза. И Кэтэлин отпрянул в испуге, прижался под этим взглядом к камню и прошептал: "нет". Только тогда отец Василий понял, что гайдук на него не смотрит. Кэтэлин неотрывно следил за тенями, ползущими по обрыву. Край сделался зубчатым от голов. Четыре коня, и на каждом - силуэт ездока в круглой шапке с кистями.

Где-то настоятель уже видел похожие очертания. В какой-то исключительно дурной ситуации. Но узнать всё никак не мог. А Кэтэлин узнал.

– Слушай, Василикэ, - глухо зашептал он, поднимая отца Василия за грудки, - Не хочу знать! Ни что здесь происходит, ни кто ты такой. Но я тебе клянусь, что много чёртовых лет я не видел на этом берегу башибузуков, - он швырнул настоятеля в песок.
– Если какой-то засранец сейчас пикнет, я выдавлю вам кишки. Тихо всем!
– Кэтэлин пятился к коню, держа у пояса револьвер.
– Тихо.

– Гайдук, - настоятель вытер с лица пыль, - я не...

– Тихо.

– Дети, - сказал отец Василий.

– Что? Дети - привели - сюда - башибузуков? Нет, батюшка. Здесь мы разойдёмся. Если останетесь тут, вас не заметят. Может быть.

Было время, Кэтэлин весьма охотно рубил эти круглые шапки. Тогда ему было чуть меньше тридцати лет, и оружие было совсем другим, и он ходил с ватагой вдоль Дуная и через Дунай. Сейчас бы так не смог. Степь высушила гайдука, так что старился он медленнее остальных, но для войны уже не годился. А в том, что будет новая война, Кэтэлин перестал сомневаться.