Прибытие поезда

– Кэтэлин.

Он оглянулся, - из повозки высунулась большеглазая. Проходя мимо, гайдук вытянул руку и коснулся лица девочки, не то носа, не то щеки.

– Бывай, сестричка.

Если она и хотела что-то сказать ему, то не сказала.

Священник стоял, отряхивая рукава.

– Как же она тебя уговорила, - пусто произнёс он.
– Одному Богу известно, как это вышло, что ты не бросил нас в начале. Я тебя так не уговорю, - (Кэтэлин всё пятился) - Когда будешь уходить, топот услышат наверху. Ты уйдёшь, разбойник, мы нет. И мы оба это, в общем-то, понимаем.

Кэтэлин скривил губы, мол, что поделать. Рядом брат Феодул что-то неслышно втолковывал детям. Просил молчать, наверное.

– Ты христианин...

– Мускали тебе помогут, батюшка. Это не местная шушера, это башибузуки. Мулцумеск, такой заботы мне не надо.

– Да, - покорно сказал отец Василий, - разумеется, у нас больше нет золота.

Кэтэлин сплюнул.

– Одиннадцать детей!!
– это было сказано слишком громко и настоятель, спохватившись, захлопнул рот.

Не глядя, Кэтэлин вытряхнул из кармана горсть патронов и медленно, по одному пропуская их между пальцами, рассыпал перед собой. Так же ощупью достал из седельной сумки трофейный револьвер и положил у ног. Ружьё опустил там же. Вновь зачерпнул патроны - не разбирая, где какой, все калибры вперемешку, - и, роняя их на носки, отошёл ещё на два шага.

– Я не спрашиваю, скольких ты убил, - отец Василий шёл за гайдуком, приволакивая ушибленную ногу.
– Но одиннадцать детей... Ты подумай, разбойник... Не двое - одиннадцать. Ты хорошо подумай, сможешь ли с таким жить.

Гайдук отвернулся и стал поправлять седло.

– Подумай...
– настоятель приблизился и, тяжело кряхтя, опустился на колени. Кэтэлин отступил от него, как от гусеницы.
– Это тебе не синяки раздавать...
– отец Василий поднял с земли ружьё, обдул затвор от песка, выбрал несколько патронов и на карачках пополз к револьверу. Встал, пользуясь "берданкой" как тростью. Пинком отбил револьвер под ноги брату Феодулу.

– Рясу не порви, батюшка.

– А... Я стар, - отец Василий вложил патрон в казённик, чёрный от сгоревшего пороха.
– В мои-то годы об одёжке печься...

– Мой ривольвер весит три фунта, - сквозь зубы сказал Кэтэлин. Он подвесил револьвер к концу хлыста. Неспешно снял мешки с золотой пылью, проверил стягивающую их бечёвку и устроил на другом конце. И медленно, под взглядами опешивших иноков вытянул конструкцию перед собой на раскрытой ладони.

Некоторое время весы удерживались ровно. Потом конец с револьвером поднялся; оружие заскользило по древку, и Кэтэлин снял его, крутанув на пальце.

Он вытащил из связки вторую винтовку, зарядил и встал с ней под обрывом.

12.

Солнце вытянуло из земли остатки влаги, и там, где вчера бежали ручьи, теперь пролегли первые трещины в сухой глине. Тени башибузуков исчезли, но с места никто не двинулся. Кэтэлин и отец Василий стоят по бокам повозки, брат Феодул поднялся на камень у колодца и оттуда высматривает, нет ли шевеления наверху. Оружие он держит, зажав ладонями обеих рук, как живого леща.

(Где-то и сейчас лежат в земле три латунные гильзы и два целых патрона, а ржавый остов егерского револьвера Галанда уже, наверное, давно выкопали.)

Давным-давно в такой же горячий день на каком-то рынке вблизи Валя Пержей пьяный венгр продал Кэтэлину ящик с двумя пистолетами. Божился, что за них в Кишинёве дадут румынскими деньгами не меньше сорока дукатов. С ними, якобы, стрелялся какой-то знаменитый мускаль. Кэтэлин Пую купил их за полтинник. Тогда ему надо было защищать отару от волков и лихих людей.

– Н-нет н-ни-никого, - сообщил брат Феодул.

– Здесь они. Посмотри на коней.

Но брат Феодул ничего не понял, даже посмотрев на коней. Через минуту Кэтэлин свистнул и сказал:

– Ну вот.

И первое, что отметил монах, когда всадники выехали из-за холма - их не четверо. Их было даже не пятеро. С появлением седьмого брат Феодул перестал о чём-либо думать. Когда выбитый пулей кусок известняка ударил его в шею, монах понял, что бой уже идёт.

Кэтэлин стреляет, почти невидимый в дыму; к ним летит пёстрая масса, дышащая огнём; одного выбрасывает из седла; под вторым валится подстреленный конь; отец Василий с перекошенным лицом шарит второй патрон, никак не может его ухватить; из повозки доносится визг, полог содрогается, и в нём появляются три отверстия.

Наконец, отец Василий зарядил "берданку" и выпалил в сторону несущихся к нему людей; промахнулся, полез за следующим патроном, и тут его зацепило; по рёбрам хлестнуло и полилось; он зарядил и выстрелил, уже лёжа на песке, и каким-то чудом попал: конь заржал, повалился, но встал, а башибузук остался лежать, и отец Василий заорал победно; и вытащил следующий патрон, скользкий от крови.

Кэтэлин, выглядывающий из-за камней, кинул что-то дымящееся, упавшее отцу Василию под ноги; настоятель поднял это, а Кэтэлин кричал по-румынски, и снова стрелял, теперь из револьвера, и, похоже, целился в коней, потому что кони падали вместе с седоками; отец Василий замахивается подобранным предметом и бросает его в дым и мелькание цветастых рубах; брат Феодул находит спуск и жмёт на него четыре раза подряд - в руках его будто бомбы рвутся; и он понимает, что прошло секунд тридцать, не более; и тогда что-то взрывается по-настоящему.

13.

Брат Феодул сел, оглохший и обожжённый, и замахал рукой, пытаясь выпустить револьвер из сведённых судорогой пальцев. Револьвер вдруг переломился надвое, и в рукава иноку посыпались горячие гильзы. Он в ужасе вытряхнул их, а ствол отбросил за спину.

Лощина была завалена кусками тел и конскими тушами.

– Хо-о!
– Кэтэлин выбрался из укрытия. Всё его лицо было в мелких порезах, но сияло.
– Как цыплят! Как цыплят!

Отец Василий сосредоточенно разглядывал длинную царапину на боку.

– Господь не покинул нас, - удовлетворённо сказал он и стал тереть уши.

Ещё один раненый обнаружился в повозке. Дети сидели над ним, оцепенев, и если бы настоятель не заглянул к ним, мальчик запросто истёк бы кровью. Две пули навылет пробили ему правое плечо, а третья, как подумали сперва, миновала. Только потом, уже перевязав юному Ивану плечо, отец Василий заметил, что нога у инока тоже кровит. Снял башмак и поразился - пуля начисто срезала второй палец на левой стопе. Иван плакал и бормотал что-то несвязное.