Приключения рождественского пудинга

– Обычно так и бывает, – заметил Пуаро.

– Моя остановка, – сказал мистер Боннингтон. – Пока. Думаю, что мы так никогда и не узнаем, кто был этот старик и как его звали… Все-таки мир – это веселое местечко!

И он заторопился из вагона.

Эркюль Пуаро остался сидеть нахмурившись, будто не находил в этом мире ничего веселого.

Вернувшись домой, он проинструктировал своего верного слугу Джорджа.

* * *

Эркюль Пуаро водил пальцем по списку имен. Это были данные о смертях в определенной части города.

Палец детектива замер.

– Генри Гаскойн. Шестьдесят девять лет. Начнем, пожалуй, с него.

В тот же день, но несколько позже, Пуаро сидел в приемной доктора Макэндрю, что возле Кингс-роуд. Доктор был высоким рыжим шотландцем с интеллигентным лицом.

– Гаскойн? – переспросил он. – Да, был такой. Эксцентричный старичок. Жил в одиночестве в одном из тех реликтовых домов, которые сносят, чтобы построить современные многоквартирные здания. Сам я раньше его никогда не пользовал, но иногда встречал на улице и знал, кто он такой. Тревогу подняли разносчики. Перед дверью скопилось слишком много бутылок с молоком. В конце концов соседи вызвали полицию. Та взломала дверь и нашла его. Он упал с лестницы и сломал себе шею. У него был старый халат с перекрученным поясом – в нем легко запутаться.

– Понятно, – сказал Эркюль Пуаро. – То есть просто несчастный случай.

– Вот именно.

– А у него были родственники?

– Племянник. Обычно приезжал раз в месяц навестить дядюшку. Зовут его Лорример. Джордж Лорример. Он сам врач. Живет в Уимблдоне.

– Его расстроила смерть старика?

– Наверное, я бы так не сказал. То есть он испытывал к старику какие-то теплые чувства, но практически не знал его.

– А сколько времени мистер Гаскойн был мертв, когда вы его увидели?

– Ах, вот вы о чем! – сказал доктор Макэндрю. – Что ж, перейдем на официальный язык. Не менее сорока восьми и не более семидесяти двух часов. Его нашли утром шестого. Хотя, мы можем сузить этот интервал. В кармане его халата нашли письмо, написанное третьего числа и опущенное в ящик в Уимблдоне во второй половине дня. Его должны были доставить где-то в девять двадцать вечера. Значит, смерть наступила после девяти двадцати вечера третьего числа. Этому же времени соответствует состояние съеденной пищи в желудке. Он поел где-то за два часа до смерти. Я обследовал тело Гаскойна утром шестого, и его состояние полностью совпадало с тем, что смерть наступила за шестьдесят часов до этого – то есть в районе десяти часов вечера третьего числа.

– Слишком много здесь совпадений… А скажите, когда его в последний раз видели живым?

– В четверг, третьего числа, в семь часов вечера на Кингс-роуд. Потом он обедал в семь тридцать в ресторане «Галант Эндевор». Кажется, он всегда обедал там по четвергам. Вы, наверное, знаете, что Гаскойн был художником. Очень плохим художником.

– Других родственников у него не было? Только племянник?

– Был брат-близнец. Вся эта история довольно любопытна. Они много лет не общались друг с другом. Похоже на то, что второй брат, Энтони Гаскойн, женился на богатой женщине и бросил рисование – и именно из-за этого братья поссорились. Как я понимаю, с тех самых пор они не встречались. Но, как это ни странно, умерли в один день. Старший близнец умер во второй половине дня третьего числа. Однажды я слыхал о том, что близнецы умерли в один день – и в разных концах света! Возможно, простое совпадение – но так уже было.

– Жена второго брата жива?

– Нет. Умерла несколько лет назад.

– А где жил Энтони Гаскойн?

– У него был дом на Кенсингтон-Хилл. Из того, что мне рассказал доктор Лорример, он был настоящим затворником.

Эркюль Пуаро задумчиво кивнул.

Шотландец бросил на него проницательный взгляд.

– Что конкретно вас беспокоит, месье Пуаро? – напрямую спросил он. – Я ответил на ваши вопросы – как того требовали те рекомендации, которые вам дали. Но я совершенно не понимаю, о чем идет речь.

– Простой несчастный случай – так вы сказали, – медленно произнес Пуаро. – То, что меня беспокоит, тоже очень просто – это обычный толчок.

Было видно, что доктор Макэндрю удивлен.

– Другими словами – убийство! И у вас есть основания так думать?

– Нет, – ответил детектив. – Просто предположение.

– Но что-то же должно быть, – настаивал врач.

Пуаро ничего не сказал.

– Если вы подозреваете племянника, Лорримера, – сказал Макэндрю, – то могу сразу заявить вам, что обвинение не по адресу. С восьми тридцати до полуночи в тот день Лорример играл в бридж. Это выяснилось во время дознания.

– И наверное, полностью подтвердилось, – пробормотал Пуаро. – В таких случаях полиция очень скрупулезна.

– А может быть, вам что-то о нем известно? – спросил доктор.

– Я вообще не подозревал о его существовании, пока вы мне о нем не рассказали.

– Значит, вы подозреваете кого-то другого?

– Нет, нет. Дело совсем не в этом. Дело в постоянных привычках человеческого существа. Это очень важно. А умерший мистер Гаскойн выбивается из схемы. Совсем выбивается, понимаете?

– Честное слово – не понимаю.

– Проблема в том, что на рыбе слишком много соуса, – пробормотал детектив.

– Простите, сэр?

Эркюль Пуаро улыбнулся.

– Вы, наверное, скоро отправите меня в дурдом как лунатика, Monsieur le Docteur. Но я не сумасшедший, правда. Просто я человек, который больше всего на свете любит порядок и систему и который сильно нервничает, когда натыкается на факт, не укладывающийся в эту систему. Так что прошу простить меня за все эти неудобства.

Пуаро встал, и доктор последовал за ним.

– Знаете, – сказал Макэндрю, – я не вижу в смерти Генри Гаскойна вообще ничего подозрительного. Я говорю, что он упал, а вы, – что его толкнули. И то и другое просто… слова!

Сыщико вздохнул.

– Да, – согласился он. – Кто-то проделал отличную работу.

– Вы все-таки думаете…

Маленький бельгиец развел руками.

– Я человек упрямый, человек, у которого появилась маленькая идея, и нет ничего, чтобы ее доказывало. Кстати, у Генри Гаскойна были вставные зубы?

– Нет, его собственные отлично сохранились. Похвально для такого возраста.

– Он хорошо за ними ухаживал? Они были белыми и хорошо вычищенными?

– Да, это особенно привлекло мое внимание. Обычно с возрастом зубы желтеют, но они были в хорошем состоянии.

– И ничем не испачканы?

– Нет. Мне кажется, он не курил, если вы об этом.

– Не совсем – это было просто смелое предположение, которому, как видно, не суждено было сбыться! Всего доброго, доктор Макэндрю, и спасибо вам за вашу помощь.