Приключения сомнамбулы. Том 2

Ещё пошатывался, приноравливался к твёрдому тротуару, когда свернул с Невского к «Европейской»; сейчас, сейчас возбуждающе защекочет ноздри пахучий, поднимающийся над кофеваркой пар. Толкнул дверь-вертушку с охристыми бархатными притворами, она ласково подпихнула в спину, слегка ударила по оттягивавшей плечо сумке с отчётом Адренасяна, и, с привычной заботливостью обняв, внесла в вестибюль, в уютный сумрак с кораллами колонн, светлячками бра.

– Какая удача, Илюшка! – кинулся от скруглённой, красного дерева, стойки с манекенным торчком белокурой дылды, ведавшей экскурсионным обслуживанием важных персон, Бухтин, – не до кофе тут, выручай! Я так давно этого ждал!

Отблески ювелирного киоска выхватывали из вестибюльной сумеречности капители, зеркала, массивную дверь в уборную, угадывался и плечистый, в коричневом костюме, человечек со смоляной бородкой и пронзительным взглядом. – За мной увяжется, а если ты… – громко зашептал Бухтин и потащил, потащил недоумевавшего, но почему-то покорного Соснина прочь от белой мраморной лестницы с ковровой дорожкой, которая вела к желанному красноспинному диванчику в бель-этаже, – потерпи, покажи бессмертным Летний сад, Петропавловку, – навалился Валерка, а вертушка мигом вынесла на улицу, в мягкие окутывающие тени и рефлекс бело-жёлтой солнечной Филармонии.

что всё-таки происходит?

Валерка успел принять коньячку. Зарделись скулы, съехала на глаза вельветовая, плоская, как блин, кепочка.

– Из Петропавловки – на Троицкий мост… провезёшь их по Дворцовой набережной, потом – по Адмиралтейской, к Медному Всаднику, – намечал экскурсионный маршрут; он давно этого ждал, а я провезу, повезу…

– Где гид-переводчик, забыл, что я языков не знаю? – поразился осмысленности своего вопроса Соснин. И пошатнулись лепной фасад, липы; голова закружилась, как утром, перед отплытием.

– От гида отмазались, чтобы органам не раскрывать карты. Справишься – один русским владеет, и как! А другой… – Валерка приветливо заулыбался сухощавому, высокому и прямому, точно жердь, старику в чёрном фраке. И – закивал, широко улыбаясь, вышедшему из отеля следом за стариком рослому полноватому породистому господину в шёлковой вишнёвой пижаме и альпийских ботинках, – а другой… ты школьный немецкий вспомнишь… я оторвусь от коричневого хвоста, помогу, – подбадривал Валерка, подводя обмякшего Соснина к громоздко-нелепому лимузину, гибриду кремлёвского ЗИЛа-членовоза и роскошного катафалка.

Тем временем сбивались с ног гостиничные грумы-носильщики в мышиных цилиндрах, волнистых складчатых пелеринках, мягко ниспадавших на тонкосуконные спины с длиннющими, от талий, разрезами; за авральной суетой с усмешкой наблюдал поверх очков господин в пижаме – толкаясь, поругиваясь, грумы выносили не баулы-чемоданы гостей, а тяжёлые остеклённые стенды: в рамах божественными картинками красовались, расправив шоколадно-лиловые, бирюзовые с угольною каймой, сочно-голубые с оранжевыми искрами крылья, тропические бабочки. Похищена коллекция зоологического музея? – встрепенулся Соснин, но не сдвинулся с места, зато Валерка, помогая запыхавшемуся синещёкому груму, подхватил угол последнего стенда, в стекле прощально качнулись бледное небо, ветка липы, атлант с пухлой штукатурной грудью и заломленною рукой. В просторный багажник уже заталкивали обвязанные шпагатом стопы книг в умбристых переплётах. – Оторвусь от гада и… – бубнил Валерка; странно, лица экскурсантов показались знакомыми.

Громко хлопнули дверцы. Старик в чёрном фраке вздрогнул, раздражённо поморщился, затем – чему-то заулыбался.

С растущим удивлением Соснин рассматривал лимузин: из боков его, у левой и правой передних дверок, за которыми усаживались высокие экскурсанты, торчали большие резиновые груши, к ним, однако, никак не смог бы дотянуться водитель, если б захотел посигналить, ибо руль располагался по центру облицованной слоновой костью приборной доски, между пассажирами…

– Где водитель? И как ему пробраться к рулю? – заволновался Соснин, вновь поражаясь логичности своих вопросов.

– Интуристовские водители по совместительству – стукачи, гости пожелали безнадзорно прокатиться по столице святой русской литературы, – витиевато объяснялся Валерка, бригадир же грумов, помеченный розовой атласной ленточкой на цилиндре и двумя обтянутыми тканью пуговицами на талии, у истока разреза-шлица, тыльной стороной ладони вытер пот со лба, захлопнул багажник, шагнул к хромированному лимузинному рыльцу и, потянув за раздвоенную, нависавшую над ним фигурку, летучим жестом, как если бы расстёгивал молнию, расчленил капот, обнажились половинки мотора, словно сердце в разрезе, – сплетения трубок и трубочек, клапаны, полости; Соснин растерялся – руль и тот пополам разрезан. Но тут же главный грум нажал потайную кнопку, две половинки разъехались, образовав удобный проход, в который Валерка принялся дружески заталкивать Соснина, и тот помимо своей воли, молча, хотя хотел предупредить Валерку, что без водительских прав и навыков угробит иностранцев, врезавшись в первый фонарный столб, тем паче, что его укачает, уже, пусть пока не поехал, выскальзывает из-под ног тротуар, как палуба яхты… и вот, молча и с пугающей лёгкостью, будто многократно в подобных процедурах участвовал, он взошёл в лимузин, запоздало увидев, что надвое расчленилось и выпуклое ветровое стекло с эбонитовыми дворниками. Взошёл и подумал с азартом, какого прежде за собою не замечал, – ну и приключение выпало! Впрочем, лимузинные половинки благополучно срослись воедино – грум застегнул молнию, едва Соснин занял центральное, напротив руля, кожаное кресло водителя.

Азарт улетучился. Панически осмотрелся… ещё и сумка тяжёлая на коленях.

Валерка в будке телефона-автомата накручивал диск, хитро улыбался.

Выбежал из гостиницы коричневый человечек со смоляной бородкой, бросился к невзрачному топтуну – зевая под липой, тот, похоже, выслужил нагоняй. Соснин пригнулся, побаивался, что будет узнан. Никак, ну никак не мог вспомнить фамилию этого коричневого, с бородкой. И не спросить у Валерки; кому он звонил?

Пассажиры – фрак слева, пижама справа – ждали начала экскурсии с патрицианской невозмутимостью. Лица будто б знакомые, но кто они? И почему Валерка их не представил? А-а-а! Или обознался? – один здравствует, но другой давно умер…

– Не терплю дутых фигур! Вы знаете этого навязчивого попутчика с брюзгливым ртом и наставительным тоном? – вполголоса поинтересовался пассажир справа.

Соснин молча пожал плечами.

Ускорялось головокружение. Стаи чёрных точек замельтешили в глазах. Однако рука Соснина опять-таки помимо его воли потянулась к ключу зажигания, подошва коснулась педали газа.

тронулись

Колёсная громадина плавно подала назад, и, всё больше удивляя не только Соснина, но и прохожих, – оборачивались, качали головами – покатила не на Садовую, к Летнему саду и – к Петропавловской крепости, дабы, начав там экскурсию, проследовать затем по назначенному Валеркой маршруту, а в противоположную сторону, по направлению к замыкающему перспективу улицы портику Руска. У швейцара, застывшего в дверях ресторана «Садко», отвалилась нижняя челюсть, не мог закрыть рот. Состарившийся, поседевший ассириец Герат, всякого навидавшийся за долгий век на наблюдательно-трудовом посту, от неожиданности вскинул в своей будке руки с чёрными пушистыми щётками. Осаждавшие киоск «Союзпечати», куда завезли польские журналы за прошлый месяц, и те оглядывались из толчеи. Готовясь свернуть на Невский, в прямоугольном зеркальце, которое внезапно возникло над резиновой грушей справа, Соснин увидел, как коричневый сотрудник с подручным торопливо залезали в асфальтово-серую служебную «Волгу»; опять опасливо пригнул голову.

– Wehr ist dieser Man? – отвлек некстати пассажир слева.

Соснин пожал плечами.

– Warum sollen wir zusammen fahren?

Всё медленнее соображал, хотя управление требовало быстрых реакций. – Я покупал индивидуальный тур, мечтал, как принято у русских, побеседовать по душам, но вынужден терпеть резкости самодовольного господина, не знающего приличий. Как он одет? Только что встал с постели?! – не унимался старик.

Мучительно подбирая, коверкая слова, Соснин доверительно посетовал на загадочный советский сервис.

Столь же доверительно старик понизил голос, склонился к уху. – Я с сочувственным вниманием следил за грандиозным социальным экспериментом, который вы с таким энтузиазмом ставили на себе.

по Невскому?

Свернули.

Не умея и боясь править, не зная, куда они едут, вцепился в руль, выжидал.

– К Германскому посольству? – с жестяным шлезвинг-гольштинским шелестом вежливо осведомился торжественный старик слева. И признался. – С нетерпением жду встречи с Беренсом, с его гранитной одой непреклонному германскому духу. И прошептал, улыбаясь, как если б себя самого напутствовал. – Mehr seen – mehr erleben.