Приключения сомнамбулы. Том 2

– Бурное развитие лингвистики не обесценивает пространственный язык, на котором изъясняется архитектура, напротив, помогает выявлять культурные каннотации, специфику хранения, передачи и восприятия каменных текстов; Гюго, полагавший, что «это» убьёт «то», что с появлением печатной книги камни замолчат навсегда, к счастью, оказался неправ, – приоткрытые рты, сверкание люстр с хрустальными подвесками, – повторю, развитие вербальных языков-диалектов и наук о них не заставит онеметь камни, ибо архитектура воплощает вечную мечту о языке без слов.

– А музыка? – обиженно выкрикнул из зала бледный юноша, который сжимал в руках скрипичный футляр.

– О, звуковая ткань эфемерна, уже в силу этого музыка накоротке с духом, в своих высших проявлениях – с Богом, архитектура же, тяжеловесная, материальная, косным камнем выражает невыразимое.

Просто, славно, – восхитился Соснин, – Шанского не пронять!

– Не скрою, мне близко иудаистское восприятие мира как книги. И, несомненно, отношение к Петербургу-тексту коррелирует с таким восприятием.

Аплодисменты.

– Разве Париж не…

– Разумеется, современный Париж перенаселён литературными героями, мы смотрим на него глазами импрессионистов, Марке, но Париж родословную свою ведёт от Лютеции, он возник давным-давно, долго, вплоть до османовской хирургии, развивался вполне естественно, тогда как Петербург изначально слеплен не столько из камней, сколько из слов высокого замысла, точнее, слова служат раствором, скрепляющим его камни.

Аплодисменты.

– Да, Петербург – это мифологическое отражение Европы, пусть и утопающее в отечественной грязи.

Аплодисменты.

– Какой умысел вынашивался Провидением при создании Петербурга? О, умыслов было много, ну-у, хотя бы – подвигнуть Пушкина к написанию «Медного всадника»!

Бурные аплодисменты.

– Признаю ли я петербургскую инфернальность? Да. Признаю и признаюсь, что давно продал Петербургу свою зрячую душу.

Камера крупно взяла хитроватую улыбочку Нешердяева, сцепившего замком руки, поводившего из стороны в сторону орлиным носом.

– Увы, угодив между эпохами, мы оказываемся беззащитны.

– Вернувшись, ощутили ли вы духовную связь с собой, прошлым?

– Помните, старый Борхес встречает молодого Борхеса и им не о чем говорить?

Соснин догадался, что это были настриженные для теленовостей цитаты… но кто, кто такой Борхес?

– О, мой пример не непременно другим наука, – отпил из рубинового бокала Шанский, переодевшийся, усевшийся на зеленоватом диванчике с разноцветными плюшевыми подушками. Снова отпил. По кромке экрана побежал титр: «Бордо «Чёрный принц», дистстрибьютер… наш телефон, факс… – Мы, – пояснила задорная девушка с нежным овалом, – записали беседу со знаменитым искусствоведом, любезно посетившим студию «Наобум» после прочтения им своей культовой лекции и накануне его отлёта из Петербурга… Щёлк.

– Григорий Явлинский опроверг слухи о сотрудничестве с правительством… – я решительно отказываюсь… власть прежде должна осудить преступные реформы Гайдара-Чубайса… – мелькнул кудрявый мужчина с капризным ртом… Щёлк.

– В Петербурге, в торговой зоне, убит продавец ларька… правоохранительные органы отрицают, что убийство вызвано межнациональной рознью… погибший был связным мафиозных группировок… щёлк; потенциальные покупатели, не обращая внимания на Соснина, азартно учились переключать каналы.

– Наши камеры – в зале ресторана «Серебряный Век», здесь, за литературным обедом, на который приглашены звёзды отечественной словесности, театра и кинематографии, жюри объявит шорт-лист из шести претендентов… – Никита Сергеевич, ваш прогноз… – Победят сильнейшие! – усато гоготнул, проглотив кусок; к столу с осетрами и молочными поросятами приближался с серьёзными намерениями Лейн… стайку потягивавших аперитивы красоток покидал Тропов… – Спонсор премии и трансляции – «Самсон»-«Самсунг».

– У них даже начинка для зраз подаётся автоматически, – по стеклянным трубам над восхищённо задранными головами ползла розовато-серая масса.

– Молодцы корейцы!

– Нет, корейские – телевизоры.

Телекамера оценивала меню, сервировку литературного обеда… анонимная рука уже теребила вилкой заливную рыбу в нежном сладковатом желе… Щёлк…

из истории одного города (серия вторая: и эта блокада прорвана)

Другая телекамера опасливо ощупывала злую чёрную очередь, чудом приподнявшись, задевая шапки-ушанки, платки, протискивалась в тесноту тусклого магазина с пустыми полками, крупно – руки, руки, руки, тянувшиеся схватить треугольные раскисшие пакетики молока… и опять камера выбиралась на свежий воздух, опять на камеру, вдоль дома с пустыми глазницами, шёл, встряхивая завитыми длинными волосами.

– Табачные бунты, нехватка детского питания, таявшие на складах запасы мыла. Приближались зимние холода, всё отчётливее вспоминалась блокада, и мэр Собчак обратился за помощью к германскому канцлеру…

На соседнем экране весело пила-закусывала пляжная компания, гнулись под ветром пальмы. Забыв о законах тяготения, сонно падал кокос.

– В «Пулково» по специальному графику садились самолёты «Люфтваффе» с мукой, мясными консервами. Голод отступал.

щёлк

Цветущий кроваво-розовый рододендрон, тропическая сказка во весь экран.

– Ваше любимое блюдо? – опрашивала гостей литературного обеда разбитная яркогубая брюнетка, обтянутая зелёным платьем со смелым вырезом на груди.

– Зразы «Самсон»-«Самсунг», – отвечал Тропов.

– И в дни великого или рождественского поста?

– В пост тоже, я атеист, – Тропов был непоколебим.

– Ваше любимое блюдо?

– Зразы «Самсон-Самсунг» в соевом соусе, – признавался, дожевав осетрину, Лейн.

– В соевом? Пожалуйста, поконкретнее!

– В корейском, «Твой Сунг», – догадывался Лейн.

– А вы чем привыкли лакомиться?

– Котлетами, жена изумительные котлеты жарит из фарша «Самсон»-«Самсунг».

– Напоминаю, мы в ресторане «Серебряный Век», где с минуты на минуту ожидается решение жюри, гости возбуждены, из кругов, близких к жюри, просочилось, будто в шорт-лист не попадут… если подтвердится… мы станем свидетелями скандала…

– Слыхали? Хотите верьте, хотите… Гессе и Сирин, на пару… один в сотый день своего рождения, другой в день смерти…