Приключения сомнамбулы. Том 2
Шрифт:
Растерянно вертел головой.
Над трёхэтажным многоэкранным подобием колумбария, над непрестанно вспыхивавшими и гаснувшими экранными ячейками, вплоть до потолка, залицованного квадратными разноцветными зеркалами с накладными эмблемами в виде скрещённых ножей и вилок, анилиново-ярко мельтешили романтически-скотоводческие, с ковбоями, и промышленно-животноводческие кинорекламы: рождались телята, привставали на неокрепших ножках, пососав молочка, вместе с гладкими упитанными мамашами щипали травку. И угрожающе мотали рогами их тучные племенные папаши, и уже радостно доились в идеально-чистых хлевах подключённые к ветвистым стерильным трубкам, тянувшимся к кефирно-сметанно-творожно-сырным цехам, продуктивные волоокие красавицы, розовогубые, белые в чёрных пятнах, и опять умиляли телята, подросшие, вкрапленные в стада
Впрочем, там тоже были телевизоры.
Большие, напольные, с плоскими удлинёнными по-горизонтали экранами, они стояли на ярчайших джутовых ковриках, разостланных поверх итальянских городов и пейзажей, или на газончиках с цветничками; маняще мерцал телевизор и в азиатском садике с бамбуковой рощицей и красно-жёлтой пагодкой, где угощали зелёным чаем.
– Раньше с высунутыми языками обегали пустые магазины…
– Есть всё, всё, что душе угодно…
– Не только говяжий фарш, есть индюшачий, куриный, – пояснял жене восторженно задравший голову мясоед, – под зеркально-стеклянным потолком на глазах изумлённых покупателей трудилась неутомимая прозрачная мясорубка.
– Хлеб добавляют?
– Как положено, по рецепту.
– Нагреют, ясное дело, за счёт мяса добавят.
– Нет, дозировка автоматическая.
– Не верю их компьютерам, всё равно мясо украдут.
– В отдел полуфабрикатов поступили замороженные зразы… в отдел полуфабрикатов…
– Ой, смотри, Пизанская башня, падает! Ой, вся Италия, вся-вся.
– Бог всё-таки благоволил к Италии, с какой любовью создавал, с какой…
– Какого ляда – с мясопродуктами, телевизорами такие полы? Зачем столько денег угрохали?
– Красиво! Хотя скользко.
– Не турфирмы ли раскошелились?
– Всё-таки, согласитесь, Бог к Италии благоволил, Бог!
– В отдел полуфабрикатов поступили замороженные зразы… в отдел…
– Наши камеры – в кулуарах ресторана «Серебряный Век»… гул голосов… здесь собралась художественная элита России, ожидающая… В гудящей толпе нетерпеливо прохаживались проголодавшиеся мастера культуры.
– Слышали, Гессе с Музилем пожаловали, не спросив визы?
– Тот, что от Гитлера в Англию на самолёте удрал? С Музилем?!
– Что-то путаете, тот Гесс, этот – Гессе.
– Умоляю вас, он не удрал, по заданию полетел.
– Нет же, нет, Манн с Музилем.
– Который Манн, Генрих?
– Какая разница… всё же молодцы в «Версиях», привыкли землю носами рыть, вот и нарыли.
– Побойтесь бога, эти молодцы допущены в закрытых архивах гебухи рыться! За сумасшедшие деньги слив публикуют! Свято свой интерес блюдут.
– Так какой же чин у него? Подполковник?! Всего-то подполковник?!!
Винтообразный, сверкающий, с радужным отливом, шнек в прозрачной мясорубке весело прокручивал-проталкивал мясо.
– Всё равно им не по зубам.
– Они из ФРГ без виз пожаловали?
– Ух, и помыслить раньше не мог такого!
– Икру, когда ринутся к столам, сметут за секунду.
– Зато выпивки вдоволь.
– Это правда? Они разве живы, чтобы визы запрашивать? Умоляю вас, в «Версиях» такие путаники… ради повышения тиража…
– Нет, на рекламную акцию-провокацию не похоже, чересчур заковыристо.
– В том и загвоздка, органы и их ставленник лопаются от злости.
– Он что, генерал ФСБ?
– Нет, подполковник.
– Что так?
– Скромничает!
– И что же, прикажете верить слухам?
– Нет, – громким
шёпотом, – сохранилась плёнка! Фантастическая история!– Бросьте, это что-то в духе наших постмодернистов.
– Они еле дышат, куда им! Только воздух портят.
– Знаете ли, и при издыхании можно…
– Были на лекции этого, ну-у, жидка из Парижа?
– А он?!
– Умоляю вас, как он смог бы иначе выехать? И потом сам на книгу жизни ссылался, откровенничал, что духовно близка ему.
– У него, разведка донесла, и отец тем ещё был пронырой, даже на фронте свою национальность скрывал, обманом до командира эскадрильи дослужился, звёздами и орденами обвешался.
– Так на какую книгу ссылался парижский лектор?
– Книгу евреев, Тору! Ну так как, были?
– К несчастью! Чуть не захрапел в почтенном собрании!
– Скука, повсюду скука, и с импортным лектором, и с надуманным доморощенным «Букером», всё, как всегда, предопределено.
– Беспардонная перечница Адель Григорьевна прёт и прёт, её не остановить.
– Ещё бы! Ей, гуторят, Марат Унгуров протежирует.
– Аденьке? Которая матом пишет?
– Нет же, Манн с Сириным без виз приезжали.
– Ху ис ху Сирин?
– Я же сказал, что не генерал ФСБ, подполковник.
– Я заглянул, когда приоткрылась дверь – осетры-красавцы! Ходынка б у стола не случилась!
– Кто осетров поставлял?
– Говорят, «Salamander» в «Океане»… втридорога взяли.
– Осетры разве в океане водятся?
– Ха-ха, не знаете, куда впадает теперь Каспийское море?
Загорелся крайний экран. – Засада у селения Чечен-аул, взорваны две бронемашины пехоты, есть убитые, раненые; демонстрируя устройство пультика, продавец с прилизанными волосами и именной биркой на лацкане нажал кнопку, щёлк.
– Летящий лом не остановить, но я попробую! – громогласно пообещал, как приказал, из кузова грузовика, превращённого в трибуну, плосколицый кряжистый… Щёлк.
– Верим Лебедю, верим… Щёлк.
Бог, несомненно, благоволил Италии! Но создавая её, компонуя её природные чудеса, прикидывая впрок её будущие рукотворные каменные ландшафты, Бог загодя потрафил и дизайнерам «Большого Ларька» – иначе как удалось бы им вписать Аппенинский полуостров в круглосуточный променад под стеклянным небом, уместив все пляжи, оливковые рощи, виноградники, горы и города между волнующе-прозрачными формами торгового оборудования и трёхэтажными вспышками многоэкранного телевизионного ряда? Вся-вся Италия! От Альп с романтическими бирюзовыми озёрами до… И смежные – в две-три синих плитки по ширине – моря, тик-в-тик уместились. С жёлто-зелёной Сицилией у круглого прилавка с висячими шкафчиками для сумок над Мессинским проливом, песочно-каменистой, с тёмными горными лесами Сардинией, служившей игровой детской площадкой, а как остроумно защемили коричневато-красный калабрийский каблук секция упаковки, где верховодил весёлый робот, и грудастая скульптура с железной ручкой, увековечившая допотопный кассовый аппарат! Вся Италия, с птичьего полёта… керамическая гармония крыш, склонов, долин. Избранные хребты, памятники неожиданно брались в увеличенном масштабе и – снизу, затейливо-аксонометрически, или в острых ракурсах перспективы.
Соснин, осматриваясь, заскользил по пепельно-голубому склону Везувия, не удержался на скалистом берегу, заскользил по волнам. Не хотелось покидать бело-сине-зелёной супрематики Капри, но заставил себя вновь перешагнуть море, медленно пошёл к Риму, прямиком к куполу Святого Петра.
– Петербург тоже город городов, однако умышленный Петербург суть палиндром Рима, это Рим, прочтённый наоборот, – не утруждаясь доказательствами, сразу из нескольких верхних телеэкранов объявил Шанский, камера зачарованно поплыла по бело-золотому, размноженному зеркалами великолепию зала в Половцевском особняке с профессором Нешердяевым по оси симметрии первого, почётного, ряда барочных стульев. Объектив задержался на столе президиума из карельской берёзы: в центре, у микрофона, восседал почётный председатель Всемирного Клуба Петербуржцев академик Владилен Филозов, по левую руку от него – рисовал чёртиков директор Государственного Эрмитажа Михаил Пиотровский, накинувший на шею и плечи длинный тёмносиний шерстяной шарф, по правую – улыбался ещё один профессор, университетский, Никита Толстой; граф был в грубом вязаном сером свитере и лиловом бархатном пиджачке.