Приключения сомнамбулы. Том 2

– Это как стихия, это началось задолго до нас самих, словно гроза, словно зарницы на небе, – сказал Ремарк.

– Эрих, к чему же сопротивляться? – улыбаясь, тихо спросила Дитрих и тронула его висок рукою в длинной перчатке; она в шляпке, косо пришпиленной к белокурым локонам, с чернобурками на плечах.

– Их предвоенный роман получился бурным, страстным, но скоротечным, кончилось всё хлопаньем дверей, битьём посуды, – врезался восхищённый голос, – вскоре Марлен изменила ему с голливудским продюссером…, затем с актёром и музыкантом…, затем с выдающимся…, её любовники часто менялись, имена значения не имели, за исключением, конечно, и Жана Габена, и Мориса Шевалье, и Чарли Чаплина, и Гари Купера, и Эрнеста Хемингуэя, на свидания с которым она приходила в отель «Риц», но этим романам мы посвятим специальные фильмы. Специально мы рассмотрим и её пронзительные романы с женщинами, какими женщинами! – её любовницами были Грета Гарбо, Эдит Пиаф. О, Марлен, пела её героиня, вся была любовь, вся, от головы до пят. Марлен – на трапе самолёта, она в белом, съехавшем на ухо мягком берете, белом мужском костюме и чёрном галстуке. – Гитлер был от неё без ума, Риббентроп настойчиво приглашал вернуться… – Мне не к лицу коричневое, – отвечала Марлен; её любовником тогда стал… да, недаром после «Голубого ангела» её, явившуюся к нам в образе порочной певички, прозвали священным чудовищем, совсем недаром, однако она смотрела сверху вниз на мещанские предрассудки, – захлёбывался сладкой слюной, перемахивая с Курфюрстендам на бульвар Сансет, восторженный потрошитель, – безнадёжно влюблённый, страдающий, Ремарк женился на голливудской актрисе… но они встречались с Марлен, встречались, дружили, и хотя трогательные письма Марлен к Эриху уничтожала в гневе жена писателя, к нашему счастью сохранились его письма к Дитрих, опубликованные недавно. Как ненавидела она смерть, как хотела плюнуть в надвигавшуюся пустоту. В синеву помчались титры. – Вы смотрели… из цикла «В поисках утраченного»… На полке, рядышком с телевизором, Соснин различил часы, круглый допотопный будильник с чёрными неподвижными стрелками; телевизор уже зазывал в «Октябрь» на премьерный показ «Пурпурной розы Каира» – киноманка, проникнув из зрительного зала в экранное действие, изменяет решительно ход событий… Что за «Пурпурная роза…»?

– Тех тигровых креветок х… дождёшься, когда ещё откроют весь торгово-развлекательный центр, конь не валялся… а когда выловят тех креветок, по-русски сварят? – Зато до креветок будут колбасой торговать, с музыкой свой лабаз «Большой Ларёк» откроет и будут. Скоро уже откроет, вот-вот, мы за….сь там напольную плитку класть, подбирали одну к одной, перекладывали, фирмач велел, чтобы виды ихних городов похожими получались. Как точно подобрать-то? Церкви у них с круглыми куполами, колокольни – узкие-узкие, высокие, в небо залезают. Плитки-то фигурные, но х… подгонишь.

– На х… те колокольни? У нас в Волосове взорвали на х..

– И церковь?

– Церковь-то на х… взрывать? Там кино крутят.

– Фарш в новом лабазе будет, до х… фарша и всего будет.

– Я буду пельмени брать, беляши, а колбаса хреновая будет. Раньше докторскую возьмёшь, или украинскую…

– Всё, нет, как отделились, украинской. И сала…

– И докторской нашей колбасы ни х… не будет, только поддельная, без мяса, как заграничная из бумаги, вон и мясокомбинат наш «Самсон», Невзоров сказал, тю-тю.

– Как это – тю-тю?

– А так, разорили на х… одна вонища от дохлых свиней осталась.

– Не, «Самсона», я слыхал, когда разорился на х… богатей какой-то перекупил, с корейским банком снюхался и вместе перекупили.

– С корейским? На х… тем корейцам дохлые свиньи?

– А х… их, корейцев, знает. Когда итальянскую плитку клали, бригадир говорил, корейцы с «Большим Ларьком» заодно, чтобы телевизорами торговать.

У остановки притормозил двухэтажный, со стеклянным верхом, автобус «Вологда – Франкфурт», толкаясь, в автобус полезли парни в надутых куртках.

– Ездят и ездят, ездят и ездят, – проворчала, радуясь ли, негодуя, жёлтая каска.

– Кто ездит-то?

– Как кто, евреи. Вечно они туда-сюда.

– Почему евреи?

– У кого ещё деньги есть?

– Долой, долой! – доносились, слабея, охрипшие голоса.

Автобус заполнился, откатил.

– Возьмём по «троечке»?

– Не, мне «Степана».

– Ещё «Сабонис» в вагончике припасён, утром на ваучер обменял.

– Не, «Сабониса» я вечером с тестем раздавлю, у меня тесть пьющий. Где обменял? Раньше на поллитровки меняли, бумажка пустая, а литр уже дают.

Что за ваучеры ещё?

– Когда там больших креветок будут варить… почему медленно расчищают? – красная каска посмотрела по сторонам, – грязь, бурьян, ну упали дома, что кричать-то, расчистили бы, а то как свалка, не разобрать по кусочкам, как свинорой получается… так и к юбилею ни хрена не успеть…

– Свалка и есть свалка.

– Не, не расчистить… Потому и подрываются под свалку с торгово-развлекательным центром, что не расчистить, бригадир чертежи видел, говорит, центр большущий, до х… места надо, он и снизу и сверху будет, во всю длину будут шары гонять, да ещё с автостоянкой, гараж глубокий-глубокий, под него х… такую большую свалку расчистишь. И вывозить некуда.

– Как расчистишь? Там живут под камнями, часовни ставят.

– И хоронят, видишь сейчас? – поминки… Расчищать будешь, а там гробы. Где ещё хоронить-то? Вон, забор подступает.

– Забор надо на х… сломать, чинишь, подпираешь его…

– Ни х… его не починишь, доски пропеллером. Если какие приколотишь, так отрывают сразу и шастают туда-сюда, туда-сюда… сломать и всё…

– Ох. ли? Как сломать?

– Так, толкнуть бульдозером и… на х… этот гнилой забор?

– Не, нельзя без забора.

Из руин встал мохнатый столб пара.

– Рвёт и рвёт теплотрассу, вся в кружево проржавела.

– И вчера рвало, алкаш в кипяток угодил, как рак сварился.

– Положение было прочным, была страна-монолит, нас боялись, пока кучка предателей… а какой дерьмократические иуды на своём разрушительном политгешефте сорвали куш! – щетинистый красногубый толстяк в обвислом свитере, ковырявший зубочисткой во рту, пыхнул зажигалкой, поддел носком туфли банановую кожуру, – провернули ваучерную аферу, народ обобрали, всё евреям опять досталось.

– Просрали Россию, – злобно осмотрелся, прикурив, спутник толстяка в замшевой блузе; тощий, бледный, с ввалившимися щеками. А-а-а, отобедав в «Камелоте», куда-то опаздывали; замахали, закричали. – Сюда, сюда! По ухабам, объезжая мусор и обломы панелей, пропуская пьяненькие, повеселевшие под конец поминок фигуры, пробирался к нетерпеливым пассажирам жёлтый «Мерседес» с чёрными шашечками.

– Как расчистишь-то, там захоронения и люди повсюду, вилами с топорами встретят.

– И дорого расчищать, откуда денег-то столько взять?

– Деньги тю-тю! А всё гребут и гребут. Жируют и гребут.

– И отстроились, давеча халтурил у новой русской, такой дворец под «евроремонт» доделывал.

Рванул в небо ещё один столб пара, за ним – струйки потоньше.

Мимо промчался, скрылся в руинах низенький, в чёрной шляпе, пейсатый человечек с кислородной подушкой.

Поодаль пританцовывали, кружась, кришнаиты с бубнами.

Из-за большого холма, поросшего меж кучами панельного и кирпичного боя усохшей травой, грохоча, выкатили на досках дьяволята в расстёгнутых коротких кожанках. – Берегись, берегись, берегись, – кричали, грохоча, ловко управляясь с досками на извилисто-узкой, с рытвинами и камнями, дорожке.

Что ещё? Да, чуть повыше щербатого блока, на котором сидел Соснин, за витриной тканей, залитой холодным светом, за чёрным провалом в строительном мусоре, из которого выглядывал угол гроба, был бугорок, обвалованный погреб – или бункер – с большой, обитой жестью дверью в срезанном вертикально торце, жесть сморщилась, проржавела, кое-где поверх старой жести светлели заплатки новой. В дверь зачем-то, будто для обслуживания просителей-посетителей, врезали глухое оконце, тоже обитое, приладили и полочку, жестью же залицованную. Точь-в-точь сухиновская спецчасть, – подумал Соснин и под выступом бетонного блока увидел чистенький, просто-таки сияющий, горизонтальный и узкий, как смотровая щёлка, застеклённый проёмчик. Из него, изнутри погреба-бункера, лился свет – синий, бирюзово-синий небесный свет экранов, с мельтешнёю таблиц, слов и формул на них ловко управлялись аккуратно одетые молодые люди; скольким богам, божкам отбили поклоны, какая собрана коллекция алтарей, но нашли новейшее многоликое божество, поделили на квадратики небо! Подфырчал малолитражный грузовичок; в дверь бункера заносили картонные кубы с телевизорами, дверь хлопала, певуче-жалобно повизгивали ржавые петли.