Принадлежать им

Пришлось переделывать. И брать работу на дом.

К сожалению, убивать этих тупарей нельзя, брат сильно против… Потому я их просто запугал до нервного энуреза и свалил поскорей прочь, пока все живые еще.

С напряга сел за руль.

И, естественно, по дороге мне тоже попадались сплошь идиоты!

Брат сидел рядом и добавлял стресса, бесконечно что-то нудя про то, что здесь нам не Питер, и надо быть поспокойней, нахера пугать людей, мы и без того тут много кого напугали. Его низкий бас раздражал, отвлекал.

И добавлял градус злобы в и без того не сильно радужное настроение.

Мы тормознули на красный, люди стали переходить дорогу, я смотрел, как улыбается в коляске мелкий мальчишка, сверкая двумя передними и, походу, единственными пока еще зубами, и пытался отключиться от посторонних раздражителей. Найти баланс, мать его.

В этот момент мимо нас на дикой скорости пролетела прямо на красный свет низкая, в хлам тонированная приора! Каким образом мамаша сумела увернуться и в последнюю буквально секунду выдернуть коляску буквально из-под колес низко летящей над асфальтом бешеной табуретки, вообще не понятно.

Но умудрилась.

Приора унеслась вперед, быстро превращаясь в черную точку у горизонта.

— Мудак какой, — выругался братишка.

А я, дождавшись зеленого сигнала, молча втопил педаль газа до упора.

— Ты какого хера? — рявкнул брат, когда сумел отлипнуть от подголовника.

Но я его уже не слышал, прикидывая, насколько далеко мог свалить этот утырок.

Дальше я немного развеялся, пока гнал по прямой, собрав все зеленые светофоры, вслед за черным говно-корытом, а потом, когда догнал и прижал к обочине, вытряс оттуда четверых обитателей очень характерной наружности и поведения, наконец-то хоть чуть-чуть спустил пар.

Брату это ожидаемо не понравилось, он — тот еще перестраховщик, армия и зона повлияли неправильно на его характер, и всю последующую дорогу до дома мы ругались.

Я — с облегчением прислушиваясь к себе и отмечая, что уже не в таком диком напряге, он — все больше и больше заводясь и боясь, что я к прежним привычкам вернусь.

В итоге, зайдя в апарты, я смачно послал его на нахер и ушел к себе. Отводить душу в привычной деятельности. Играть с бэк-эндом одного из теневых сайтов Вопроса.

Про то, что у нас с сегодняшнего дня живет игрушка Дана, я, само собой, забыл.

А вот брат, видно решив, что меня надо отвлечь, не нашел ничего лучше, чем вытащить ее из той норы, куда она забилась, и отправить ко мне.

Зря. Просто очень зря.

Хотя… Давно я не играл.

Мой приказ отражается от стен эхом. И, наверно, бьется в агонии в пустой красивой головке моей новой игрушки.

Разворачиваться и смотреть в ее бессмысленные глаза мне лень, а вот довести ее до точки кипения внезапно очень интересно. Когда мелкую тварюшку загоняешь в угол, она может даже удивить неожиданными выкрутасами…

Хотя, я зверски устал, на самом деле.

Третью ночь херово сплю, сны вернулись очень неприятные. Красно-черные. Это сигнал, что надо бы вернуться в тем колесам, что прописал мне док. Но от них я становлюсь вялым и ко всему равнодушным. А это — не то ощущение, которое я хочу сейчас испытывать.

Потому брату не говорю ничего, пытаюсь сам как-то справляться.

И даже получается!

Сегодня, вот, четверых выродков раскатал, не до могилы, но до больницы. И уже легче.

Сейчас, вот, поиграю…

Под ледяное молчание за спиной вспоминаю, какие у игрушки были губы на вкус. Неплохие очень.

Свежие и сладковатые. Наивные. Мне такого не встречалось… Да никогда, наверно, не встречалось! Неожиданно ощущаю, как внизу все приветливо напрягается. Ого…

Это будет вкусно.

Но сначала… Наказать непослушную игрушку! Поломать.

— Плохо слышишь?

— Хорошо… — эхом звучит ее голос.

— Тогда я жду.

— Я… Не буду этого делать…

Вкусное упрямство в голосе. М-м-м… Сожру ее сегодня.

Разворачиваюсь вместе с креслом.

Девчонка стоит, вытаращив на меня свои огромные светлые глаза, полная гребанная незамутненность, абсолютно глупое бесстрашие.

— Я не спрашивал у тебя мнения. Я тебе приказал.

Мой ровный голос — вообще не показатель того, что и внутри у меня все ровно. Внутри у меня…

Странно.

Смотрю на девчонку. Мелкая такая. Упрямо сжатые губы. Трясется, а взгляд выдерживает. Что-то внутри задевает.

Встаю резко, она, не выдержав, отшатывается, а затем и вовсе трусливо пытается смыться за дверь, но я, легко настигнув, перехватываю за хрупкое запястье и толкаю на кровать.

С вскриком падает навзничь, я, не теряя ни мгновения, наваливаюсь, распинаю под собой, смотрю с любопытством в полные страха и упрямства глаза.

— Ты — охерела? — интересуюсь у нее спокойно, — ты для чего здесь?

— Я… — она облизывает свои свежие губы, и я невольно ловлю ноздрями запах ее дыхания, тоже свежий, — я все… понимаю… И я… согласна, сказала же… Но я бы хотела… Немного форы…

— Вот как? — услышанное меня удивляет.

Как и поведение девчонки. Она не плачет, не просит пощады, не пытается угодить, не стоит из себя покорную шлюшку. Она… Пытается достучаться до меня. Словно видит человека, а не зверя. Дико странно.

— Да… — шепчет она и неожиданно глубоко заглядывает в мои глаза. И нет, не бессмысленный у нее взгляд, ошибся я… — не ломай меня, пожалуйста, Сергей.

Она называет меня полным именем. И это звучит… Интимно. Меня редко так называют. И я, глядя в ее бледное лицо, понимаю, что…

— Не буду, — говорю ей, а затем падаю на бок и внезапно ощущаю, что чертовски устал. Просто до жути. — Устал…

— Я тоже, — тихо соглашается она, не пытаясь сорваться с кровати. И не возражая, когда я ложусь на бок и подтягиваю ее к себе ближе под бок.

От нее приятно пахнет. Чем-то знакомым и успокаивающим. Я прикрываю глаза, втягиваю этот аромат в себя… И отрубаюсь.

11. Дана. Утро

Тяжело дышать. Очень. Выныриваю из муторного душного сна, полного каких-то странных, медленно-ритмичных теней, словно на поверхность болота, за глотком воздуха. Он ничего не решает, этот глоток, потому что ноги и все тело — в тисках уже. Душных, мощных, не болезненных, но неотвратимых. Не вырваться…