Привет, заяц

— А ты как хочешь? — он хитро спросил меня. — Чтобы людно было?

— Не хотелось бы.

— Никого там не будет, не ссы.

— Да не ссу я. Просто прям интересно, куда это ты меня тащишь, я у нас тут никаких мест безлюдных даже не знаю.

Мы с ним прошли мимо магазина обоев на первом этаже розовой панельной девятиэтажки. Окна широченные, высоченные, от пола и до потолка. А внутри никого, даже продавца не видать.

— Разве что вон, — сказал я и ткнул пальцем в сторону магазина.

— Чего? — Витька стал любопытно оглядываться.

— В магазине обоев, говорю, всю жизнь никого нет. Я его первый раз увидел, когда мне лет пять было. Всё время тут мимо хожу, и вечно там никого нет.

Он поправил на голове пушистую ушанку с кокардой, шмыгнул разок и сказал:

— Хочешь, зайдём? Прикинь, продавщица как офигеет? Впервые за столько лет и на тебе, люди.

— Зачем? Мне обои не нужны, у меня с обоями дома всё в порядке.

— Да? — он хитро заулыбался и посмотрел на меня. — Там так темно у тебя было, я особо и не разглядел ничего. Вот бы днём к тебе туда зайти. Посмотреть.

Намекал. Умный какой.

— Далеко ещё? — я нетерпеливо спросил его.

— Пришли уже.

Привёл меня к той самой шестнадцатиэтажной монстрятине недалеко от моего дома. Всю жизнь тут хожу, петляю по узеньким снежным тропинкам, а в доме в этом никогда не бывал. Дед говорил, что это экспериментальный проект, что так раньше не строили, решили разок попробовать. Говорил, что на ветру этот домина шатался.

— Не понял, — сказал я. — А куда там? На общий балкон, что ли?

— Там нет общих балконов. На крышу полезем, куда ещё?

Совсем ошалел! На крышу меня тащил. Высоко. Страшно. Холодно.

Зато с ним.

Взгляд побежал по серому обшарпанному муравейнику, шея вся выгнулась. Бетонный призрак сливался каменной тушей с тугим полотнищем угрюмого серого неба. Холодища на улице, а кончики пальцев вспотели.

От страха.

И эту подъездную дверь ключом-вездеходом открыл. Распахнул её, придержал для меня, как швейцар. Мы с ним зашли внутрь и вызвали лифт. Стали подниматься на шестнадцатый этаж в старой, ещё с советских времён, кабинке с мигающей лампочкой.

— Матушка-владычица, ты глянь-ка, — сказал Витька и поскрёб рукой уголок у доски объявлений.

Бумажная рвань слоилась по всей стене, места живого не было. Буквы плясали в хаотичном безумном танце, одно слово не успело заканчиваться, начиналось второе. Не слово, а прямо мутант. В глазах пестрило цифрами, чёрно-белыми фотографиями газелек, окон, дверей.

— Чего? — спросил я. — Объявлений, что ли никогда не видал?

— Не, ты сюда посмотри! — он ткнул пальцем в самый угол доски. — Видал? Закачай мелодию, игры на телефон. Отправляй СМС на номер десять-двадцать. Видишь, нет?

— Вижу, — у меня на лице расплылась улыбка. — Это она с каких таких времён тут висит?

— Не знай. Я последний раз такие объявления в году две тысячи девятом видел.

Я призадумался и кивнул:

— Не так уж и давно. Каких-то пять лет. В масштабе лифта – копейки.

Мы с ним вышли на шестнадцатом этаже и двинулись дальше по коридору. Витька всё опасливо оглядывался, не видел ли нас тут кто. Он подошёл к лестнице, ловко по ней вскарабкался и открыл ржавый металлический люк. Весь подъезд взорвался пронзительным скрипом.

— Давай, Тёмыч, полезли, бегом, — он позвал меня за собой.

Высунулся из люка и руку мне протянул. Помог мне забраться в чёрный ржавый квадратик в белёсом потолке.

Темнющее чердачное помещение. Всюду бутылки, пластиковые и стеклянные, всякие. Бычки сигаретные, газеты, бумажки под ногами шуршали.

Снова раздался скрип. Перед глазами в кромешной тьме из ниоткуда возник белый прямоугольник ослепительно яркого света. Снег заискрил, подул ветер.

Снова на улице.

Пока я щурился и протирал глаза, Витька ухватил меня за руку и сказал:

— Осторожно. Тихонечко иди.

Старая дверь позади громко взвизгнула. Мы с ним остались совсем одни. Как будто бы всё ещё в этом мире, но не совсем. Словно существовали где-то вне его пределов. Уши закладывало пугающей давящей тишиной. Ветер завывал монотонно и одинаково, словно играл на одной клавише грусти и холода.

Словно заело у него эту клавишу.

— Только осторожней, Тёмыч, ладно? — сказал Витька и отпустил наконец мою руку. — Высоты не боишься?

— Ух… — я ответил ему, изо рта полились клубы пара. — Щас вот и проверю.

Морозный воздух жёг щёки, а ветер нежно их гладил редким снежиночным пухом. Я аккуратно прошёл по рассыпчатому снегу вперёд и приблизился к краю крыши. Витька ходил рядышком, искал место, куда бы нам присесть. Нашёл деревяшку и рукавом своего кителя стёр с неё снег.

Взгляд устремился вдаль, в вездесущую серую стену декабрьского неба на границе с линией горизонта. Ладони опять вспотели, закололо в кончиках пальцев. Внизу девятиэтажные и пятиэтажные дома, словно игрушки, разбросанные на пушистом белом ковре. Паутинки чёрных проводов эти игрушки соединяли. Школа моя ещё меньше казалась, совсем уж прижалась к земле, будто панельку расплющили. Вокруг роились муравьиные стайки.

Всё то же самое, а такое другое. Не бывает ведь так?