Привет, заяц

Наверно, бывает.

Ракурс только надо сменить.

— Витя… — шёпотом вырвалось у меня. — Господи.

— Чего? — позади послышался его голос.

— Ничего. Спасибо… что привёл сюда.

Родной Моторостроительный район. И совсем не большой, и совсем не просторный. Отсюда сверху видно, как город заканчивался через парочку девятиэтажных серых кварталов и отдавался во владения полям и лесопосадкам на десятки километров вокруг. Взгляд побежал по яркому белому покрывалу и зацепился за умопомрачительных размеров тарелку радиотелескопа. Махина тыкалась шпилем в небо недалеко от авиазавода с аэродромом.

— Ты видел, да? — я спросил Витьку и заулыбался. — Прям как в шестом эпизоде Звёздных Войн. Помнишь?

— Ты про что? — он отозвался. — Про снег, что ли?

— Нет, про тарелку эту. Радиотелескоп или как его называют? Там на планете Эндор был генератор щита, помнишь? Точь-в-точь прям.

Он надо мной посмеялся:

— Давай садись, ушастик. Стоишь там, генераторы разглядываешь. Мёрзнешь.

Он аккуратно расстелил нам на деревяшке старый плотный плед. Я скинул рюкзак и присел, коснулся своим плечом его плеча.

Сидел с ним рядом. Рукой его задевал. Сквозь две куртки грелся теплом.

— Нравится, что ли? — он спросил меня шёпотом.

— Спрашиваешь, — я задумчиво помолчал, а потом опять чушь сморозил. — А тебе нравится?

Он посмеялся:

— Нравится, конечно. Не нравилось бы, я бы тебя сюда не привёл. Так и знал, что ты по крышам не лазаешь.

— Знал? — я удивлённо посмотрел на него. — Как это ты знал? А, может, и лазаю?

— Нет, не лазаешь. Ты же мальчик хороший. Домашний. По тебе видно.

Витька залез в свой мешковатый рюкзак, достал оттуда большущий термос с двумя пластиковыми кружками и налил нам горячего чаю с лимоном. Одну кружку мне протянул.

Я сделал первый аккуратный глоток. Всё тело приятно ошпарилось, в груди разжёгся крохотный огонёк. Внутри потеплело, а снаружи буянил декабрьский колючий мороз. Никогда так приятно не было.

Горячий термос и ледяная погода. Холод и жар. Сладкий контраст простых человеческих ощущений. Почему этого раньше не было в моей жизни? Я ведь никогда в летний лагерь не ездил, в походы не выбирался, по крышам не лазил. Один раз только ходил на зимнюю рыбалку.

С ним же. С Витей.

Тоже там пили чай, тоже грелись домашним теплом среди белого пушистого холода.

А до этого? До этого всю жизнь лишался простых человеческих радостей. Лишался контраста, лишался примитивных банальностей. Или кто-то меня лишал?

Неужто я сам?

Хулиган в камуфляжном пятнистом кителе. Вытащил меня сегодня из дома и подарил мне всё это, всю эту палитру впечатлений, которых, мне в жизни так не хватало. Открыл для меня такие простые, но совершенно новые вещи.

Радиотелескоп этот.

Я даже и не знал, что в паре десятков метров надо мной был такой захватывающий вид, представить даже не мог, что наша городская окраина не такая уж и бесконечная. Стоило только взглянуть под другим углом.

Горячий чай приятно грел руку, снежинки ложились на кружку и превращались в слёзы. Скатывались вниз, по ладони. Метель перед нами лениво рассеивалась, оранжево-розовая морозная акварель разливалась по небесному мольберту.

— Часто ты здесь лазаешь? — я спросил Витьку.

— Бывает. Иногда один приду, иногда с Олегом, со Стасяном, ещё с кем. Тихо здесь. Так… Как это сказать-то… — он задумался, пытаясь подобрать нужное слово.

— Умиротворённо, что ли? — предположил я.

— Точно, да. Умиротворённо здесь.

Я нагло плюхнулся ему на плечо. Не глядя, почувствовал, как он улыбнулся. Он приобнял меня крепко своей сильной рукой в дырявой вязаной перчатке и прижал к себе. Сверху на меня сыпались остатки метели, а во рту ещё теплился тёплый лимонный привкус.

Он спросил меня:

— Чего сидишь, молчишь? М? Тёмчанский.

— Как ты меня назвал? — я выбрался из объятий и посмотрел на него. — Тёмчанский?

— Да, — Витька заулыбался. — Тёмчанский. Тёмчик. Тимошка.

— Какой я тебе Тимошка? Тимошка – это вообще какое-то другое имя, к Артёму даже не относится.

— Ладно, не ворчи. Согрелся маленько?

— Согрелся. Спасибо.

Я запрокинул голову и дурашливо посмотрел на него снизу вверх.

— И чего? — он спросил меня. — Чего смотришь лежишь?

— Нельзя, что ли?

— Нет, нельзя. Давай, глаза закрывай.

— Зачем?

— Закрывай, кому говорят?

Он дотронулся холодными пальцами до моих ресниц. Я послушался и закрыл глаза.

Так и знал, что в губы меня поцелует. Сильнее чая обжёг меня кипятком. И мороз уже был не такой морозный, и спина уже в мурашках не ёжилась.

Я открыл глаза и прошептал:

— Вить?

— М?

— А тебе хорошо?

Он ещё шире заулыбался и ответил мне:

— Да, Тём, хорошо. Думал, я что-то другое отвечу?