Привет, заяц

empty-line/>

Мы сидели на кухне, хлюпали горячим чаем, грелись в домашнем уюте, чавкали медовым тортом, который он купил специально к моему визиту, и слушали тихую барабанную дробь рассыпчатого снега, что настырно бился в окно. Я сидел и разглядывал украдкой его безжизненную кухню, пустой бежевый гарнитур, редкое убранство, одинокую бутылку только что открытого моющего средства на сверкающей металлической раковине, совсем новую и чуть ли не сияющую от чистоты плиту.

Вроде чисто, очень даже всё аккуратно, а всё равно на душе такое неприятное впечатление, как будто сидишь в хирургическом кабинете, будто в этой квартире никто и не жил, а Витька её снял на сутки буквально перед нашей с ним встречей.

— И ты здесь живёшь один, да? — я спросил и громко хлюпнул чаем.

— Да, один.

— А как так получилось вообще? Ты в одиннадцатом классе, а уже один живёшь, в своей квартире. И меня ещё мажором называешь.

Витька махнул рукой и случайно брякнул железной ложкой об краешек блюдечка с куском торта:

— Да я лучше бы, вон, как ты, с бабушкой жил и с дедом. Одному то скучно. Умрёшь совсем.

— А чего обратно к своим не переедешь? К маме, к отцу, к сестре, к племяннику?

— Тём, — Витька тяжело вздохнул. — Ну чего ты всё елозишь по больному и елозишь, а? Мне мама специально эту квартиру купила, когда всё узнала. Нашу городскую продала и здесь мне купила, рядом с их домом. Чтоб жил как бы отдельно, но как бы и рядом.

— Зачем? Не понимаю.

Он строго на меня посмотрел и сказал:

— Чтоб семью не позорить. Если вдруг не дай бог кто-то чего-то узнает. Всё время ходят меня проверяют, не остался у меня тут кто. Я даже Стасяна с Олегом сюда лишний раз не вожу, боюсь, придут ещё, увидят их, будут орать. Скажут, ага, их водишь, значит и ещё кого сюда водишь.

Витька посмеялся и посмотрел на меня:

— Они, кстати, уже про тебя знают.

— Кто? Этот Олег твой и гоблин?

— Да они тебя сами за забором увидели, — сказал он и отломил ложкой кусочек торта. — И рассказывать-то ничего не надо было.

— И что они сказали?

— Сказали, приходит к концу занятий какая-то морда лопоухая, палит нас стоит издалека.

Он посмотрел на меня и засмеялся.

— Да не боись ты, — он сказал мне. — Никому они ничего не расскажут. Зачем мне тогда такие друзья-болтуны вообще нужны?

Я облизал медовую ложку и робко спросил его:

— Смеются, наверно, над тобой?

— Да хрен их знает. Может, и смеются. Вряд ли, конечно. Да если и смеются, пускай, мне-то чего? На себя в зеркало сначала пусть посмотрят. Олег последний год весь жиром заплыл, уже дыхалка на боксе никакая. Стас… Ну, ты его видел, зубы его эти, уши. Страх божий. Сами те ещё отщепенцы.

— Но вас ведь никто не обижает?

Он чуть тортом не подавился.

— Обижают? Нас, что ли? Ха, ты чего это, шутишь? Кому обижать-то? Мы сами кого хочешь обидим.

***

Витька оставил меня одного в тусклом свете посреди своей комнаты, а сам убежал на балкон, сказал, хочет вытащить всё сразу из рюкзака, чтобы не вонять подкормкой и дохлыми червяками.

Мягкий старый диван. Свет прикроватной лампы нежно падал на одинокий комод с телевизором, на письменный стол с ноутбуком, наверное, тем самым, роковым. На стене две полки с простой вазой с искусственными цветами и парочкой непонятных старых книг, которые валялись там будто для красоты. Чтоб не пусто казалось.

В дверном проёме висел чёрный турник-трансформер, его ещё можно было приделать к стене и использовать как брусья. Я такие разве что по телевизору видел, но никак не в своей реальной жизни. Мне и не нужно было. Зачем?

В воздухе пахло едва уловимой затхлостью, старыми носками, хоть нигде их и не видать, и вещи все были заботливо сложены на стульчик, а камуфляжная и чёрная парадная форма аккуратно висела на вешалке на углу шкафа, вся ровная и выглаженная, на полу валялись гантели, небольшая штанга и пара съёмных блинов.

Я подошёл к полке над столом, стал разглядывать его аллею славы. Грамоты, кубки, медали, всякие благодарственные письма, фотографии с соревнований самых разных лет его спортивной карьеры, а посерёдке аккуратно, в полуразвёрнутом виде красовалось кожаное удостоверение кандидата в мастера спорта с блестящим значком в красном бархатном футляре.

Над столом висела большая рамка с фотографией, сделанной совсем недавно, как будто этим летом. Витька с Олегом, Стасом и другими ребятами стояли где-то на природе на фоне озера рядом со старенькой десяткой. И все парни легонько так приобнимали на снимке своих дам, один лишь Витька стоял в сторонке, скромно засунув руки в карманы, и будто улыбался назло своему одиночеству. Интересно, будь мы тогда с ним знакомы, взял бы меня с собой?

На столе лежал толстенный старый альбом. Я распахнул его тяжёлую обложку и заулыбался. Полароидные фотографии были аккуратно вклеены в самодельные кармашки на каждой странице. А под ними завитушки подписей, красиво выведенные чёрным маркером.

Вот он с ребятами на природе, стоит у мангала, а внизу написано, «С пацанами готовим шашлыки». Куча фотографий его с Олегом и Стасом в форме, судя по обстановке, в кадетской школе. И подписи все, как одна, такие смешные и немного банальные, вроде, «Наши дружные ребята» или «Армейские будни». Так это всё выглядело просто, так глупо, но так трогательно.

Вот Витька на фотографии стоит и, вроде как, даёт присягу с какой-то большой красной книгой в руках, что-то торжественно, задрав нос, зачитывает перед командиром, а позади восхищённая толпа с букетами. А внизу написано, «Сегодня я буду победителем, осталось только найти, кого победить».