Привет, заяц
Шрифт:
У мамы всю жизнь на шкафу валялась под слоем пыли. Уже давно никто на ней не играл, ни мама, ни дед, ни по праздникам, ни по будням, никогда. А сейчас вот, похоже, новый хозяин у неё объявился.
Чарующие распевы. Струны тонко и сладко скрипели. Сердце переворачивалось и трепетало. Витька промычал несколько нот своим бархатным басом и резко вдруг замолчал. Гитару настраивал.
Я вернулся к нам в комнату с двумя чашками горячего какао, дверь распахнул ногой. Он сидел на диване с гитарой в обнимку и задумчиво хмурился.
— Споёшь мне? — я аккуратно спросил
— Спою. Погоди только.
Сидел всё и настраивал инструмент, перебирал струны, напевал простые ноты. Кивнул одобрительно, мол, вот, теперь всё готово.
— Ты тогда меня спрашивал, пишу ли я сам песни, — он сказал мне. — Никогда не писал. А потом ты помнишь, сказал мне, что хотел уехать в этот, в как его… Ну, в Калифорнии.
— В Стэнфорд?
— Да. Я подумал, ничего себе, а вдруг и вправду возьмёт и уедет. Загрущу. Что буду делать?
Он пожал плечами и замолчал.
— Короче, думал, думал, грустил, грустил и написал песню. Только ты не смейся, договорились, ладно? Я знаю, что она такая немного кривая, кособокая. Но я уж как мог писал. Поэтому… Слушай, короче.
Витька закрыл глаза. С головой в своё исполнение погрузился. Зазвучал медленный нежный проигрыш. Пальцы его летали по струнам, жилистые шея с руками заметно напрягались, тужились, вздыбливались венами. Квартиру залило тихой песней и зазвучал его сладкий голос.
А заяц прыг, а заяц скок, он убежал,
И на прощанье лапкой мне он помахал,
Убежал туда, где города,
Туда, где зим нет никогда,
Туда, где всегда царит пустота, и кругом суета.
А заяц мой зимой придёт ко мне во сне,
Меня оставил одного в этом огне,
Убежал туда, где города,
Туда, где зим нет никогда,
Туда, где всегда царит пустота, и кругом суета.
Последний раз он провёл рукой по гитаре и замолчал. Смотрел на меня добрым мальчишеским взглядом, всё будто ждал от меня приятных слов, одобрения, похвалу.
— Как тебе? — он осторожно спросил меня.
— Спасибо, — я прошептал. — Здорово как. Правда.
Он смущённо заулыбался и отложил гитару в сторонку. Такой весь довольный сидел, будто не похвалу от меня услышал, а нобелевскую премию в области музыки получил.
Такая премия есть вообще?
— Только там неточность одна, — сказал я. — Ты спел, «где зим нет никогда». А у нас там в Калифорнии очень даже есть зимы, и ещё какие. Помнишь, я тебе рассказывал?
Он заулыбался и подушкой в меня швырнул. Чтоб знал и не умничал, зазнайка сраный.
— У нас в Калифорнии! — Витька передразнил меня. — У вас! Ой, умрёшь над тобой, а.
Он плюхнулся на диван и похлопал по нему рукой.
— Ложись, чего там сидишь? — сказал
мне.— А какао?
— Пускай остынет.
Я с ним на этом диване еле уместился. Узко. Вплотную лежал и дышал ему прямо в нос, смотрел, как он тихо лыбился.
Витька увидал на комоде старый радиотелефон и сказал:
— Ого. Я сто лет уже таких не видел.
— Да, старенький, всё валяется. Уже не работает, наверно. Знаешь, что мы с Сёмкой с этим телефоном вытворяли, когда нам по двенадцать лет было?
— Созванивались и друг другу пересказывали новые серии Счастливы вместе?
— Такое частично тоже было.
Он цокнул и прошептал:
— Господи…
— Мы с ним звонили на случайный номер и говорили, что мы типа из Горводоканала, говорили, что сейчас отключим в доме воду, наберите, пожалуйста, целую ванну кипятка и оставайтесь на линии.
Витька тихо засмеялся и спросил:
— И что, велись на это?
А я хвастливо ответил ему:
— Да, ещё как велись! Прикинь, одна тётка пошла и набрала целую ванну воды, я прям бульканье слышал! Возвращается, значит, и такая говорит нам, «Да, всё, набрала, что дальше?» И мы с Сёмкой как заорём, «А теперь окуни туда свою жопу»!
И тут я уже не вытерпел, засмеялся, как дурак, и весь раскраснелся от неловкости за свою юность.
— Ого, какие вы, оказывается, отморозки были.
— Не, не, погоди, это ещё даже не всё! — я нетерпеливо похлопал его по руке. — У одной тётки определитель номера оказался, она перезвонила нам и такая, «Вечером, когда родители придут, я вам наберу, чтоб вам устроили». Мы так перепугались с Сёмкой, я всё думал, что делать? Знаешь, чего придумали? Сёмка позвонил ей опять и своим голосом уже начал что-то там шутить, а я такой захожу в комнату и изображаю сердитого папашу, все связки напряг и начинаю на него орать, «Чего это ты тут делаешь, говнюк? Щас я тебе устрою!» И, короче, начинаю лупить дедовским ремнём по подушке, звеню пряжкой, а Сёмка такой, «А, а, папа, не надо, прошу, не надо!» Устроили ей там звуковой спектакль. Потом беру трубку и говорю ей, «Чего он там делал, хулиганил, да?» Она такая, «Ой, да нет, так уж, ничего страшного», а я такой, «Нет, нет, как это ничего страшного, сейчас я ему устрою, всего его исполосую!» И потом бросал трубку. Прикинь, что она потом думала? Что ребёнка из-за неё избили, пусть поспит, помучается. А то определитель себе поставила, видишь ли.
Витька уже даже не смеялся. Глупо улыбался, смотрел на меня, хлопал глазами.
И тихонечко произнёс:
— Вау. Да ты, оказывается, когда-то был… нормальным?
— Не понял?
— Да нет, извини. Просто так сказал.
— А ты что-нибудь такое делал?
— Разве что капитошки в машины бросал. Особо в детстве, как ты, не хулиганил.