Привет, заяц

Последний раз с мамой жил ещё до года по обмену, как из Америки вернулся, так сразу к бабушке с дедом жить переехал. К маме лишь иногда захаживал, ради приличия.

Джимми сразу же на гостя накинулся, лизать его стал, от счастья весь писался.

Витька рассмеялся, взял его на руки, раздеться даже ещё не успел, стал его тискать, прижимать к себе. Весело ему было. Весело и смешно.

И Джимми будто бы тоже смеялся.

Витька потёр его персиковое тёплое пузо и спросил меня:

— Сколько ему уже лет?

— Не помню. Семь или восемь.

— Ничего себе. Почему, кстати, так банально назвали?

— Да меня мама тогда спросила, мол, ну, что, как назовём? Я говорю, Джим. Как червяка из игры. Так и назвали.

Он всё дразнил собачонку, натирал её бархатную грудку, теребил задранные кверху лапки и мило пробубнил мне:

— Ничего себе, какой у тебя хозяин клоун, да, Джимка, да?

Он встал на ноги, выпрямился.

Хрустнул костяшками, хитро на меня глянул и сказал:

— А щас, наверно, из комнаты выйдет синяя кошка по имени Соник, да? Кто там у тебя ещё есть, показывай?

— Всё, никого у нас больше нет.

Мы с ним вошли в комнату, которая раньше была моей. Ничего от меня тут уже не осталось, разве только шурупы, вкрученные в стену то тут, то там. Постеры на них вешал. Как к бабушке с дедом съехал, все их содрал и с собой утащил в их квартиру.

Нос чуть-чуть сморщился. Запахло носками. Совсем немного, ни в коем случае не противно, но всё же заметно. В прошлый раз у него дома так не пахло. Не от меня же?

Да нет, точно не от меня. У меня такого и не было никогда.

Да и пускай, подумаешь. Витька парень аккуратный, хозяйственный. По квартире его было видно, по опрятной выглаженной форме, по хорошо начищенным берцам. Он ведь всё-таки один жил, без никого, сам за собой ухаживал, и готовил, и стирал, и гладил. Это я весь хожу такой холенный-лелеянный под бабушкиным присмотром. Жил бы один, сам бы себя обслуживал, так у меня бы ещё сильней носки воняли. Вообще бы, наверно, без носков ходил и красил бы ноги по щиколотку чёрной краской.

Сели с ним на мой бывший диван. Давно уже его никто не раскладывал. Кругом тишина тишинющая, аж в ушах закладывало, даже ветра за окном не слыхать. Витька будто мои эти размышления про носки и про запах услышал, покосился на свою пятку и недовольно цокнул.

— Блин, а, — он тихо сказал и сам над собой посмеялся.

Взял и специально подёргал за малюсенькую дырку в носке. Смущался, мотал головой.

Ногу под себя поджал и сказал:

— Я просто не думал, что мы сегодня домой будем заходить. Правда. Извини.

— Ты серьёзно, что ли? — я над ним посмеялся. — Из-за носков? Ты чего уж, с ума не сходи. Хрень какая, подумаешь.

Я схватил со стола острую ручку и полоснул ей по своему носку. Дырка засияла на всю пятку.

— Вот, — сказал я и, будто хвастаясь, ткнул пальцем в свой носок.

Он улыбнулся и помотал головой.

— Дурачок ты, а. Мог бы ведь просто мне свои какие-нибудь старые поискать.

— Да у меня тут даже вещей никаких моих не осталось, Вить, — я объяснил ему. — Нет, если поискать хорошенько, там, у мамы в комнате, может, какие-то мои носки и найдутся старые. Но они ни тебе, ни мне уже не налезут, я их давно носил. Я все свои шмотки к бабушке стащил, когда к ним туда переехал.

Он положил ногу с дырявым носком себе на коленку и стал ковырять дырку на пятке.

— Всё время рвутся, — сказал Витька. — В одних и тех же местах.

— Из-за тренировок, наверно, — я предположил. — Я-то больно особо никуда не хожу, не прыгаю, не бегаю, не занимаюсь ничем. Вот у меня и целые.

Сидели с ним и молчали. Слушали тишину, тонули в неловкости, нервно впивались пальцами в обивку старого моего дивана.

— Когда в Америку приехал, — я сказал Витьке. — стал там сам за собой вещи стирать. Семнадцать лет было, пора бы уже и самому.

— Ещё бы! — он посмеялся. — Ещё раньше надо было начинать. Не в семнадцать лет, а в двенадцать даже.

— И вот я там ходил в общую прачечную на первом этаже квартирного комплекса, где жил Марк.

— Кто жил?

— Марк. Это был друг Минди, моей локальной координаторши по программе обмена. Она его всю жизнь знает, поселила меня к нему в семью. Ну, как уж в семью, он один жил. Трое детей уже взрослые, все разъехались. И вот я там у него сам начал свои вещи стирать. В машинке, естественно, а потом сушилкой пользовался. У меня там всё время носки рвались, сушилка будь здоров наяривает, как мясорубка.

— Тёма, — жалобно протянул Витька. — Чего мы всё про носки и про носки, а?

— Нет, нет, я же это просто так. Чтобы…

— Чтоб меня поддержать?

Я замолчал. Кивнул ему.

— Господи ж ты боже мой, — он помотал головой. — Угостил бы меня лучше чем-нибудь, чаю бы предложил.

— Ой, точно.

Я вскочил с дивана и зашагал в сторону кухни.

— Какао, может, будешь? — я спросил Витьку. — Мама всё время пьёт, у неё полно.

— Да, можно. Тащи.

Поставил на кухне кипятить молоко, насыпал в кружки какао, сел на табуретку и стал ждать. Сижу, сижу, и вдруг слышу, как в комнате зазвенела сладкая гитарная трель.

Хитрый какой, и здесь у меня гитару нашёл.