Привет, заяц

empty-line/>

Он недоумённо посмотрел на меня:

— В оригинале? В каком оригинале?

— Ну Счастливы вместе это же тоже адаптация. Как с Ворониными.

— Чего? И это адаптация?

— Да. Оригинал называется Женаты с детьми. В Америке десять лет показывали, а у нас купили сериал и пересняли слово в слово. Как и Ворониных.

— Хочешь сказать, что есть прямо вот такая же серия один в один, только американская?

— Да, именно. И вот в ней как раз эту Софи играла Мила Йовович. Ей тогда было лет четырнадцать, может быть.

Витька заулыбался.

— Так любишь этот сериал? — он спросил меня.

— Да.

— И почему?

Я тяжело вздохнул и ответил ему:

— Хотел бы я сам знать.

— Ностальгия?

Я пожал плечами:

— Да не обязательно. Мало, что ли, других приятных вещей из детства? Нет, полно. Чёрт его знает.

Он задумчиво почесал голову, что-то вдруг вспомнил и подлетел к магнитофону.

— Сейчас кое-что найду… — он сказал мне. — Я надеюсь. Должно где-то быть.

Достал какую-то безымянную кассету, одобрительно кивнул и вставил её в проигрыватель. Заиграл какой-то шлягер. Витька помотал головой. Нет, не то. Вытащил кассету, чуть-чуть её отмотал карандашом, обратно воткнул. Нет, всё равно не то. Отмотал ещё раз, вставил её, и из колонок полилась до боли знакомая моему сердцу мелодия. А он так довольно заулыбался и сверкнул мне бровями.

«Хочешь я в глаза…» в исполнении Добрынина.

Он спросил меня:

— Доволен?

Я смущённо ответил:

— Да. Спасибо.

Во рту всё пересохло. Не то после его огурца, не то от волнения.

— Вить? Я схожу на кухню попить? Можно?

— Сходи. Смешной такой. Спрашивает ещё.

Я вышел на кухню.

Стал наливать воды, и вдруг замер. Из комнаты доносились лёгкие ритмичные аккорды. Здорово как. Витька скользил пальцами по струнам гитары. Они скрипели, надрывно хныкали, будто сопротивляясь его игре. Неужто споёт мне чего? Он звонко промычал пару нот, пытался напеть какую-то песню своим бархатным голосом, и даже на расстоянии этот голос бил меня в самое сердечко.

Я осторожно застыл в дверном проёме. Он сидел на диване и хмурился с гитарой в руках. Морщил сосредоточенное лицо, играл точёными скулами и так воздушно обхватывал, казалось бы, невесомый инструмент, настраивал его и крутил колки. Руки и вены на его массивных ладонях в ссадинах и мозолях напрягались.

Красиво. Жилисто. Чётко.

Было всё-таки что-то неуловимо завораживающее и даже волнующее в изображении парня с гитарой в руках. Какой-то романтический образ, плотно засевший в нашем коллективном сознании. Образ, что так пленял, очаровывал и заставлял томно вздыхать, любуясь тем, кто нежно прильнул к этому незамысловатому музыкальному инструменту.

— Садись, чего застыл? — он прошептал мне.

Я сел на стул напротив него.

— Сыграть тебе чего-нибудь?

— Да, можно, — сказал я. — Только не армейскую, пожалуйста.

Он прыснул смехом.

— А что в них плохого?

— Да ничего плохого, просто… Будешь петь про Россию, про бронежилет, про вкус пороха на губах?

И опять засмеялся:

— Ха - ха, я таких песен-то даже не знаю, ты чего? Как ты сказал? Вкус пороха на языке?

— На губах, — я поправил его. — Да не суть.

— Не, у нас пацаны в школе в основном поют всякие сопли-слюни про баб, про любовь шальную. Про людское, понимаешь? — он специально раскинул по-блатному пальцы, изображая какого-то бандюгу. — Кто-то даже рэп под гитару читает.

Я поморщился и сказал:

— А потом ещё, наверно, записывают на видео и в интернет выкладывают под названием «Пацан чётенько зачитал в армии»?

Витька кивнул

— И такое бывало, да. Видел ролик, где парнишка в подъезде там чего-то бабуське своей читал, мямлил, разревелся весь под конец в соплищи?

— Да, видел. Хотя, не знаю, может, мы с тобой про разные ролики говорим. Там таких много.

Он призадумался, стал перебирать струны пальцами и сказал:

— Песни дурацкие тебе, значит, нравятся, да? Про муху с большой жопой слышал?

— Нет, не слышал.

Витька ухмыльнулся:

— Ну, послушай. Хотя… Нет, там мата много. Не хочу при тебе ругаться.

— Да ну ладно, чего я, маленький, что ли?