Привет, заяц

— Ты серьёзно, что ли? — сказал Витька. — С мамой твоей? Уже?

Я кивнул:

— Я её хорошо знаю. Ты ей понравишься. Не можешь не понравиться.

Он чуть призадумался, как будто бы даже испугался, нахмурился. И опять заулыбался. Всё, видимо, взвесил в своей голове и решился.

— Ты точно этого хочешь? — он спросил.

— Да. А ты сам-то хочешь?

Он рухнул на меня всем своим телом. К полу прижал меня. В губы поцеловал. Неожиданно.

Опять надо мной завис, словно в позе перед отжиманиями и сказал:

— Конечно, хочу, заяц. Очень хочу. Сегодня прям, да?

— Да, сегодня, — я по-глупому заулыбался. — А когда ещё хочешь?

— Нет, нет. Просто… Неожиданно так. А ты ей уже рассказывал про меня?

— Вообще ничего не рассказывал. Никому не рассказывал.

— Ничего себе, — он ещё плотнее ко мне прижался и коснулся своим носом моего носа, толстая пряжка его ремня упёрлась мне прямо в живот. — У меня, значит, друганы мои, бибизяны, про тебя знают, а ты своей маме про меня не рассказывал?

— Да. Так получается.

***

Витька всё бегал взад-вперёд по моей комнате, суетился. На диване чуть посидел, потом на балкон сходил, вернулся и опять на диване расселся. Вскочил вдруг, надел камуфляжную куртку, стал шарить по карманам своего рюкзака, всякие бумажки оттуда повытаскивал и старые чеки с выцветшими чернилами.

— Ты чего ищешь? — я поинтересовался.

— Да мелочь хоть какую, — он ответил. — До киоска цветочного сгоняю, ладно? Маме твоей что-нибудь возьму.

Он посмотрел на охапку мятых купюр в своей руке и сказал:

— На что денег хватит. А потом приду. Я мухой, ладно?

— Вить? — я непонимающе посмотрел на него. — Это необязательно, ты чего? Какие цветы? Свататься, что ли уже собрался?

— Ха! — он бросил в ответ и вылетел в коридор. — Свататься. Скажешь тоже. Может быть. А что? Нельзя, что ли? Зачем тогда знакомить нас собрался?

На прощание он выстрелил поцелуем мне прямо в щёку. Дверью хлопнул и зашагал шустро по лестнице. Всё так быстро, всё так внезапно, я даже понять ничего не успел.

Вернулся домой минут через двадцать, весь в белых пушистых хлопьях, с букетом из пяти большущих красных роз в руках.

— Понравится ей? — он спросил меня и оценивающе посмотрел на цветы, будто сомневался в их качестве.

— Конечно, — ответил я. — Она вообще ничего такого не ожидает.

— Ещё бы, ты же её даже не предупредил, что сегодня меня приведёшь, — он подозрительно на меня посмотрел и хитро заулыбался. — Или всё-таки?

— Нет, нет, она не знает. Я с ней последний раз виделся и созванивался ещё до нашей с тобой первой встречи.

Витька задумчиво посмотрел в пол. Повисла неловкая пауза. Самая громкая тишина на свете сдавила уши.

— Я со своей тоже, — он тихо сказал и стал стягивать с ног зимние ботинки с ошмётками талого снега. — Странно так. Даже не звонит, не спрашивает ничего. Гуляю я там с кем или нет, хожу на тренировки, или не хожу. Может, я забросил, как в седьмом классе? Пофиг ей. Не звонит даже, не спрашивает.

Я сбегал в комнату за старой вазой, набрал в неё воды и розы в неё поставил. Пусть там постоят до маминого прихода.

Витька сел на диван. Весь грустный, нос свесил, губу нервно покусывал. Взгляд пустой и бессмысленный холодно сверлил уголочек ковра возле комода.

— Вить? — я осторожно спросил его. — Что-то случилось, что ли?

— Нет, думаю просто, — он ответил и тяжело вздохнул. — Вдруг ей хуже стало. Вдруг в больницу опять ездила, обследовалась. Поэтому и не звонит.

— Зачем в больницу ездила? — я задумчиво вскинул брови.

— Тём, а зачем туда ездят? — Витька раздражённо швырнул мне и откинулся на спинку дивана. — Болеет она. Вот и ездит.

Я ему ничего не ответил. Стоял всё и глупо молчал.

А он как будто всё по моему лицу понял, всё по нему прочитал, не стал дожидаться моей реакции на свои слова и сказал:

— Да, да, тем самым болеет, что никак не лечится. Как тётя Алла твоя.

— Я понял, — я прошептал. — Как так вышло?

Он пожал плечами и опять замолчал. Я аккуратно сел рядышком. Хотелось его обо всём расспросить, всё разузнать хотелось.

Надоедать было страшно.

— Из-за меня это всё, — Витька сказал. — В прошлом году, после скандала. Помнишь тебе тогда в шаурмечной рассказывал, да? Как там говорят, на нервной почве? Вот у неё и случилось. На нервной почве…

В болезни матери себя обвинял. Умом я его как будто бы понимал, но сердце с его этими мыслями соглашаться отказывалось. Неправильно это было. Он-то здесь причём? Случается всякое, ничего с этим тут не поделать. У моей тёти Аллы вон тоже случилось, только вот сын её, Женька, никакими такими шокирующими подробностями её не пугал. Не было там никакой нервной почвы.