Привычка выживать
Шрифт:
Хеймитч прищуривается.
– Я не понял, ты меня сейчас поддержать хочешь или довести до самоубийства?
Ему совсем не нравится долгое молчание со стороны собеседника.
Но, кажется, именно к молчанию, за которым может крыться все, что угодно, ему нужно привыкать.
========== ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ, в которой Энорабия переступает черту ==========
Подготовка к новому шоу идет своим ходом – не сказать, чтобы все вокруг лезли на стену, торопясь закончить все сразу, но от будущих участников шоу вечно что-то требуется помимо физических нагрузок, диет и приведения своего тела в порядок. Новый ведущий заходит за Энорабией лично, весь такой вежливый и подтянутый, с улыбкой и прочими атрибутами, делающими из него не человека, а звезду экрана. Он просит Энорабию пройти вместе с ним для записи интервью, и
– Я думал, что девочка захочет провести время с Питом, - говорит Том, когда они с Энорабией остаются вдвоем.
– Его нет, - лаконично отвечает Энорабия.
О том, какого рода от нее требуется интервью, Том рассказывает по дороге к оснащенной всем необходимым студии.
– Вы можете рассказать о своем детстве, о своих первых голодных играх, о том, что было после вашей победы, - он ходит вокруг, размахивая руками, пока стилист наносит базовый макияж – для подобного видео интервью ей не требуется выглядеть роковой красоткой, достаточно выглядеть естественной. – Я буду задавать вам вопросы, если потребуется. Это пока только пробный вариант, кое-что, возможно, нужно будет переписать после. В любом случае, от вас не требуется ничего, кроме искренности и открытости. Мы можем порепетировать, если хотите.
Энорабия молча сносит и его голос, и кисти стилиста, и ничем не выдает своих мыслей. Она комментирует каждое его предположение, но тоже мысленно. Особенно ее цепляют слова про искренность и открытость – она с трудом подавляет в себе громкий язвительный смех. Все-таки Джоанна была права, предположив, что от них от всех теперь нужны слезы, истерики, обвинения и претензии к прошлому режиму.
Они хотят шоу.
Она даст им шоу.
– Мне не нужны репетиции, - заявляет, когда стилист завершает свою работу. – Я должна говорить кратко?
Том спохватывается, едва ли не хлопая себя рукой по лбу.
– Нет, конечно же, нет. Мы не сможем показать в прямом эфире все, но предполагаются специальные выпуски, посвященные каждому из вас в отдельности, - он помогает ей устроиться на высоком стуле, терпеливо ждет, когда к вороту ее футболки прикрепят микрофон – совсем крошечный, почти незаметный. Кресло удобное, Энорабия чуть откидывается назад и закидывает ногу за ногу.
Студия небольшая, но свет в ней поставлен почти идеально. Нет ничего лишнего. Снующие туда-сюда фигуры обслуживающего персонала кажутся только черными тенями, их не видно и совсем не слышно. Полумрак студии кажется уютным, Том садится напротив, рядом с камерой, не пытаясь попасть в кадр, и ободряюще улыбается. Это звездный час каждого участника. Вокруг созданы условия почти интимной беседы, и Энорабия улыбается уголком губ, не показывая свои акульи зубы, которые обычно демонстрирует с гордостью и даже бахвальством.
Наушник Тома оживает.
– Мы можем начать, - кратко передает он Энорабии. – Для начала представься.
Энорабия почти не обращает внимания, что он теперь называет ее на «ты». Она произносит свое имя отчетливо, глядя в камеру, и пытаясь отвлечься от воспоминаний, связанных со своим первым интервью, перед первыми голодными играми, которые ей пришлось выиграть, чтобы оказаться здесь. Впрочем, зачем отмахиваться? От нее хотят услышать жуткую, завораживающую историю ее жизни, насыщенную любовью, интригами, кровью и ядом теперь мертвого Президента Сноу.
– Я родилась во втором дистрикте, - говорит Энорабия с чуть заметной улыбкой, будто смеясь над очевидностью своих слов. – Я не знала своих родителей; мало кто из нашего дистрикта знаком со своими родителями. Дети у нас, можно сказать, общие. Растут все вместе, а в пять лет проходят специальную комиссию, которая и определяет их дальнейшую судьбу. Я попала в число тех, кто всю жизнь готовился к голодным играм. Рассказывать об этом скучно, - вдруг улыбается смущенно, и Том едва не падает с места, - слушать, наверное, еще скучнее.
–
Нет-нет, - встревает ведущий, не нарушая звездного часа второй. – Нам интересно. Готов поспорить, что ни один дистрикт не в курсе того, что происходит в другом дистрикте.– Что ж, - Энорабия разводит руками. – Моя жизнь сплошь состояла из тренировок. Скучных лекций, касающихся теории наших тренировок. К десяти годам я умела читать, писать, собирать двадцать видов оружия с закрытыми глазами и использовать их же в бою с несколькими противниками. Нас не учили выживать, как следовало бы. Нас учили убивать. Нам показывали, как убивать красиво. Как пытать, чтобы получить какую-то информацию, как вести себя, чтобы быть лидером. Все тренировки были изматывающими, было мало свободного времени, но если оно вдруг и появлялось, его банально не на что было тратить. У меня не было друзей, только союзники, каждый из которых в любой момент мог стать моим главным противником. Нас готовили к голодным играм, в которых выживал только один. Или к участи миротворцев, которые могли быть отправлены в любой из самых дальних дистриктов. Мы мало что знали о соседях, нас учили ненавидеть и презирать их. Нас учили восхищаться Капитолием. Капитолий был чем-то вроде Олимпа из древнегреческой мифологии, в котором жили не люди, а боги. Для многих из нас было мечтой попасть в Капитолий, но у многих из нас не было иной мечты, кроме как попасть на Голодные Игры и вернуться победителем. Шанс попасть на них нужно было заслужить.
Энорабия переводит дыхание. Медлит какое-то время, пытаясь собраться с мыслями.
– Заслужить? – переспрашивает Том. – Каким образом?
– Безупречной учебой в течение нескольких лет. К тому же, незадолго до Жатвы, каждый из нас должен был пройти целую полосу препятствий, так называемую мини-Арену. Полоса препятствий каждый год была новой, хотя и не блистала новаторством. Чтобы попасть на нее, нужно было постараться, выделиться в нескольких внутренних соревнованиях. Отбиралось только десять детей – пять мальчиков и пять девочек. Нередки были случаи, когда на мини-Арене кто-то погибал, - Энорабия прикрывает глаза и будто цепенеет.
– Это ужасно, - говорит Том.
Если бы на его месте был Цезарь, а само действие происходило в прямом эфире, он обязательно пожал бы руку девушки с явным сочувствием и ободрением. Цезарь был великим актером, у которого получались бесконечные импровизации. Благодаря им он и продержался так долго на своей проклятой должности.
– Я попала на Голодные Игры, - продолжает между тем Энорабия с большим спокойствием. – Я победила. Мой коронный номер запомнился на долгие годы, поэтому я сделала себе эти жуткие зубы, - будто бы через силу девушка заставляет себя продемонстрировать их, - никому не пожелаю почувствовать то, что почувствовала я, когда чужая теплая кровь хлынула в мое горло. Со стороны это выглядело приемом на грани фола; все мы знаем, как распорядители шоу относятся к каннибализму. Но мне удалось не переступить черту. Мне удавалось не переступать ее очень долго, поэтому я сижу здесь сейчас.
– Не переступить черту, - повторяет Том с просветленным лицом.
“Здесь собрались лучшие из актеров современности”, - со злостью думает Энорабия. Но она не собирается переступать черту в нелегком деле актерского мастерства. Никто не ждет от нее слез, слезы будут явным перебором. И слава Богу! Энорабия забыла, когда плакала в последний раз.
…
Она не забирает у Джоанны Каролину. Просто заходит на четвертый этаж, обнаруживает двух союзников за просматриванием глянцевого журнала, непререкаемым тоном требует у Джоанны пачку сигарет, а затем вызывает лифт без всяких объяснений. Кажется, и седьмая и внучка Сноу понимают, что к ней сейчас лучше не лезть. Они обе чертовски догадливы.
Энорабия курит на балконе. Не удивляется, когда к ней присоединяется уставший Пит. Он не говорит, что искал здесь Каролину, но Энорабии, в общем-то, совсем не интересно. Она делится сигаретами и молчит. Ее интервью заняло куда больше времени, чем планировалось. Она выговорила столько связанных предложений, сколько ей хватило бы на несколько лет обычного ее общения. Пит берет сигарету, и рассматривает с каким-то маниакальным вниманием.
У них, похоже, был тяжелый день.
– Вам двоим чертовски повезло, что началась революция, - внезапно говорит Энорабия с жуткой усмешкой. – Вы не успели отведать того, что называют «жизнью после Голодных Игр».