Привычка выживать

– Вы там пили, - говорит Каролина, переворачиваясь на другой бок. – Я не слышала, но я знаю. Что вы пили?

– То, что маленьким девочкам пить не положено, - отрезает Энорабия резко и заходит в комнату. Каролина автоматически освобождает для нее место на кровати, и продолжает бурчать что-то себе под нос с закрытыми глазами. Энорабия хмурится, сперва садится, но потом, тщательно взвесив все «за» и «против», вытягивается на кровати, и тихо шипит на подопечную: - Не хватало еще, чтобы меня учили жизни всякие гусеницы.

Каролина молчит, хмурится, но не хочет просыпаться окончательно, только пихает свою наставницу ногой, и промахивается, едва не сваливаясь с кровати. Энорабии приходится схватить ее за руку и ущипнуть.

– А когда я стану бабочкой, - уточняет Каролина, выворачиваясь из-под руки женщины, и вновь пихаясь, но уже с меньшей вероятностью свалиться, - я смогу учить тебя жизни?

– Нет, - следует уверенный ответ.

– Но это нечестно! – восклицает Каролина и садится, рассматривая лежащую поверх одеяла Энорабию с капризно надутыми губами. – Ты должна оставить мне хоть какую-то надежду! – Энорабия фыркает и молчит. – Научи меня метать ножи, - выпаливает внезапно Каролина, но взгляда все-таки не заслуживает. – Только не рассказывай мне историю о том, что случилось с одной девочкой, которая тоже просила научить ее метать ножи, - говорит отчужденно, с явной обидой. – Я знаю, что случается со всеми девочками и мальчиками во всех твоих историях. Они либо умирают на Арене, либо возвращаются победителями и ничего хорошего в их жизни все равно не происходит, - она кажется окончательно проснувшейся, и то, что Энорабия под боком дышит вполне размеренно, ее не устраивает. Девочка наклоняется над мнимо спящей, к самому уху, и повторяет свою просьбу: - Научи меня метать ножи. Или я попрошу Джоанну. Или Китнисс. Или…

– Нас с тобой пристрелят до того, как ты прикоснешься к первому ножу, - говорит победительница голодных игр вполне адекватным голосом. – Ты помнишь правила. Ты знаешь, чья ты внучка и чего от тебя ждут.

– Еще одной революции? – Каролина хмурится и резко падает на кровать.

– Революции, восстания, убийства президента, переворота, гениальной картины под чутким руководством Мелларка, откуда мне знать, чего именно они все боятся. Ты не возьмешься за оружие, девочка, - добавляет уже спокойнее. – По крайней мере, пока над твоей головой не появится нимб, а за спиной не окажутся белоснежные крылья.

Повисает неловкая тишина.

– Энорабия.

– Что?

– Спи уже. Ты бредишь.

…

Пит Мелларк опять оказывается во дворце президента, но только в этот раз по собственной воле. Он терпеливо и со скучающим видом выдерживает все проверки службы охраны, затем какое-то время проводит перед закрытыми дверьми, и лишь через полчаса ожидания удостаивается чести быть допущенным к телу Плутарха. Плутарх теперь не выглядит добродушным или даже приветливым. Он насуплен, подобран, под глазами его залегают тени, и губы он поджимает во время разговора чаще, чем прежде. Пит не знает, с чем связана подобная перемена, но ему и не интересно. К тому же, он был готов к подобному повороту событий. В конце концов, он пришел сюда затем, чтобы требовать выполнения всех условий заключенной на словах сделки.

– Соблюдение условий? – повторяет обманчиво спокойным тоном и откидывается в кресле Плутарх. Кресло неприятно скрипит. – Каких еще условий, Пит?

Все эти повороты событий, кажущиеся невероятными и неожиданными порядком утомляют. Оговоренные на словах условия не имеют никакого значения, цена словам, произнесенным не перед стотысячной аудиторией или не в прямом эфире, равняется нулю. Пит вздыхает, морщится, поднимается с кресла, которое не было ему предложено, подходит к книжной полке за спиной Плутарха. Шаг он соблюдает размеренный, прогулочный, и чувствует на себе пристальный взгляд министра. Интересно, нажмет ли этот человек красную кнопку, если Пит вдруг чихнет? Получится очень неловко.

– Мы познакомились с новым ведущим, - говорит как-то отстраненно, пробегая глазами корешки стоящих за стеклом книг. – Неплохой психолог, насколько я могу судить. Истинный капитолиец.

Плутарх наблюдает за ним, сложив руки на животе. Взгляд у него острый, хитрый.

– Да, капитолиец. Разве это имеет какое-то значение? – уточняет спокойно.

– Для вас, очевидно, имеет, - говорит Пит и пожимает плечом. – Я могу взять какую-нибудь из этих книг? – внезапно оборачивается и показывает рукой на полку. – Меня заинтересовало несколько названий.

Плутарх поднимается с места и неохотно подходит ближе, скользя взглядом по корешкам, но больше все же интересуясь выражением лица своего собеседника.

– Где-нибудь есть ключ от этого стеллажа, - выговаривает задумчиво, и даже вертит головой по сторонам, будто надеясь обнаружить ключ, лежащим на любой из горизонтальных поверхностей. – Но не думаю, что ты сможешь найти для себя что-нибудь интересное.

– О, - тихо восклицает Пит. – Я уже нашел для себя что-нибудь интересное, в архивах, доступ к которым вы мне предоставили. И, конечно, там нет ничего, кроме пыли и сухих фактов. Но мне очень интересно продолжить изучение этого вопроса. Жаль, что вы предполагаете, что я смогу раскопать что-нибудь неудобное для вас.

– Неудобное? – усмехается Плутарх. – В процессе охмора для меня нет ничего неудобного. Никогда им не занимался лично.

– А что на счет неудобных ситуаций во время вашего шоу? – Пит тоже усмехается. – Думаю, вы знаете мою способность создавать неудобные ситуации в прямом эфире, - и замолкает, не отводя своего взгляда.

Схватка неравная, но никто не сдается первым. Оба отвлекаются на шум захлопывающейся двери, и медлят перед тем, как вновь вернуться к напряженным переглядываниям. Плутарх кажется умиротворенным, Пит выглядит так, будто ничего уже и не ждет от этой встречи, но покидать уютный кабинет министра не спешит. Плутарх громко смеется, и хлопает собеседника широкой ладонью по плечу, прилагая чуть больше силы, чем требуется для одобряющего жеста.

– Ты неплох, мальчик. Не желаешь начать карьеру в политической сфере? – спрашивает с широкой улыбкой.

– Предпочитаю славу художника и творческого человека, - отвечает Пит с равнодушием. Хотя, по правде, славе блистательного политика он предпочел бы даже славу капитолийского переродка.

– О, не сомневаюсь, что и в этой сфере ты сделаешь себе имя, - цокает языком министр и спрашивает с таким видом, будто прежде и не задумывался над этим вопросом: - Как Каролина? Надеюсь, делает успехи.

– У нее есть талант, - говорит Пит, но как-то неуверенно. – Боюсь, она выбрала себе не лучшего учителя рисования.

– Лучшие погибли во время революции, - замечает Плутарх не без явной угрозы, и возвращается на свое место. – Хорошо, пусть будет по-твоему, - переходит на суровый деловой тон общения. – Я устрою тебе встречу с одним из тех, кто разрабатывал методику охмора. Этот ученый, - министр медлит и прикусывает кончик карандаша, которым что-то писал на чистом листе бумаги, - приговорен к смертной казни через электрический стул. Его приговор будет приведен в исполнение через месяц, или около того, - закатывает глаза, - так много бумажной работы со всеми этими судебными процессами, - улыбается, и продолжает что-то писать. – У тебя будет час для беседы с ним, день я сообщу позже. К нему, по известным причинам, никого не пускают.

– Мне не хватит часа, - заявляет Пит как можно смирно и стоит, потупившись. Переигрывает, но Плутарх лишь качает головой. И продлевает срок встречи до трех часов, и оставляет свою записку у себя же на столе, обещая сообщить всю необходимую информацию заранее.

– Кстати, - оживает уже в последний момент, когда Пит направляет к двери. – У нас возникли некоторые сложности с одним из знакомых тебе людей, - Пит оборачивается. – Гейл Хоторн, - говорит Плутарх и барабанит по столу пухлыми короткими пальцами. – Случилось то, чего я боялся. Информация о том, что Китнисс Эвердин жива для него больше не тайна.