Просто сказка...

...Миновав суетливую многоязыкую, моногорукую и многоногую толпу, густые запахи снеди и рухляди, он очутился на перекрестке с традиционным камнем-указателем, на котором кратко и четко было указано: "прямо", "направо" и "налево", без каких-либо дополнительных сведений. Владимир застыл в недоумении, не зная, куда податься, и простоял бы так неизвестно сколько, если бы на правой дороге не появился донельзя злой и раздосадованный мужик, размахивавший руками и клянящий кого-то на чем свет стоит. Приблизившись к Владимиру, он остановился, некоторое время молча постоял, а затем изрек:

– Вот, еще один мастер. Тебе тоже, небось, в консерваторию?.. Так ступай, заждались... Специалисты... Каменщики-плотники... Инженеры...

И подался себе далее.

Услышав знакомое слово, Владимир вздрогнул от удивления и невольно протянул было руку по направлению к удалявшемуся мужику, однако раздумал и недолго думая зашагал по правой дороге. Волки засеменили вослед.

Пройдя с полверсты, он увидел большое здание, видом своим напоминающее Парфенон, только меньше. Позади него, на некотором отдалении, располагалось нечто вроде древнеримского Колизея в приблизительно таком же состоянии, причем нельзя было со всей определенностью сказать, возводится он или разрушается.

Подойдя поближе, он разглядел огромный щит, на котором было написано: "СТРОИТЕЛЬСТВО КОНСЕРВАТОРИИ. Генподрядчик - Дедал и сыновья. Прораб - Хренов Я.Я. Дата окончания строительства - после дождичка в четверг. По всем вопросам обращаться по адресу: Афины, Демократический тупик, д. 13". Под щитом толпа мужиков осаждала каких-то по виду греков, гомоня что есть сил и размахивая кулаками - по всей видимости, желая получить объяснения по каким-то насущным вопросам.

Разумно рассудив, что дальнейшее приближение к толпе может повлечь за собой определенные последствия, Владимир свернул в сторону копии Парфенона, перед которым приметил здоровенную голубую ель и корявую невысокую яблоньку. Между деревьями был натянут гамак, в котором кто-то отдыхал, раскачиваясь из стороны в сторону, явно отлынивая от участия в производственном собрании. Рядом с гамаком расположились подиум с трибуной и накрытый яствами стол.

Владимир приблизился и обнаружил почтенных размеров белку, забавлявшуюся тем, что теребила собственный хвост.

– Ну и что?
– вместо приветствия безапелляционным тоном заявила белка вместо приветствия.
– Руководитель я али нет? А раз начальство, значит право имею.

– На что?
– удивился Владимир.

– То есть как на что?
– в свою очередь удивилась пушистая красавица.
– Право на отдых, на обеденный перерыв... На привилегии там всякие... А вот всякие ваши планы по обустройству - дудки. У меня голос. Его беречь надо. Так Гвидону и передай.

– Какой голос?
– Владимир по-прежнему ничего не понимал.

– То есть как какой?
– белка предприняла неудачную попытку приподняться.
– Всем голосам голос. Восемь регистров, как у органа. А то и поболее.
– И, не дожидась очередного глупого вопроса, вдруг затянула: "В ю-у-ном месяце апреле, в старом парке тает снег..." Исполнив первый куплет, она самодовольно заявила: - Ну что, видал? Куда там твоему Робертино Лоретти.

Голос у нее действительно был замечательно-певучий.

– А то еще могу...

Проворно выскочив из гамака, белка, скрестив передние лапы на груди и встав на задние, трубой распушив хвост, пустилась гопаком по подиуму, лихо насвистывая: "Ты ж мене пидманула, ты ж мене пидвела..."

– Или так.
– И грянула глубоким басом, да таким, что уши заложило: "Из-за острова на стрежень..."

Ограничившись опять-таки первым куплетом, зверек скользнул за сто, ухватил огромный боровик, сунул в рот и принялся жевать.

– А как же орехи?
– Владимир, совершенно ошеломленный, не знал, чего и сказать.
– Изумруд... скорлупки золотые...

– Еще чего! Ты сам-то пробовал золото грызть? Аль изумруд?

– Не пробовал, - честно признался Владимир.

– То-то же!
– наставительно изрекла белка с набитым ртом, и вдруг подобрела.
– Так чего тебе надобно-то, гость дорогой? Ты от князя, али еще от кого?

– Я сам по себе, - сказал Владимир и махнул рукой в сторону постройки.
– Я тут вот...

– Понятно, - белка не дала ему договорить, метнулась в гамак, села, закинув одну заднюю лапу на другую, взяла хвост передней лапой и, раскачиваясь, принялась им обмахиваться, удивительно напоминая екатерининскую или версальскую даму.

– Так я тебе что скажу? Греки - они народ хоть и шибко знающий, а себе на уме. Вот скажи ты мне на милость, из чего мой домик построен?

– Не знаю, - пожал плечами Владимир.
– Судя по внешнему виду, из мрамора...

– Да я не об этом, - поморщилась белка.
– Из мрамора-то из мрамора - это с одной стороны, а с другой - из отходов. Как и те две сотни там, на берегу...

И, видя недоумение Владимира, принялась объяснять.

– Греки, они поначалу вроде как не шибко донимали. Пару раз всего, как старики рассказывают. Один раз у них шкуру какую-то баранью украли, - это они так утверждают, - вот и снарядилась целая экспедиция. Вслед за похитителями. Хотя сами признают, что шкуру украли лет эдак назад столько, что от нее, должно быть, уже ничего и не осталось - сгнила вся. А они - вот мелочный народишко-то - ни в какую. Они, кричат, нам дороже золота! Потому - принцип. Эдак ежели каждый по одной шкуре утащит - баранов не напасешься! Осели тут у нас поначалу, безобразничали, еле-еле вытурили спустя время. Защитнички-то наши - ого-го! Богатыри морские - любо-дорого посмотреть... Ну да не о них речь. А греки эти уже и строиться было начали... Корабль ихний обветшал совсем... Вот...

А вторые - те на войну какую-то собрались. И - не поверишь - из-за девицы. Опять-таки у них, сердешных, украденной. Осели было и эти... Расхаживают гоголем, песни знакомые поют - мол, ежели каждый по девице украдет... В общем, и этих спровадить удалось. Не всех, правда. Часть здесь осела, оженились, хозяйством обзавелись, часть обратно вернулась, тоже с нашими девицами-женушками... А один... Он из них самый хитрый оказался. У него, видать, с женой нелады, так он сам здесь живет, а ей чуть не каждый день весточки посылает. Поначалу-то все про войну писал, а как фантазии ратные кончились, - так про путешествие свое обратное. И такое оно у него, понимаешь, неудачное выходит - что только руками развести и остается. То его к одному чудищу выбросит, то с другим столкнет, то ветра попутного нету - все к нашему берегу обратно прибивает... Ну, тут он развернулся! Чего ж не развернуться - походи-ка по торговым рядам - такого понаслушаешься... Вот он и ходит. Да только нашлась и на старуху проруха.

Весточку он тут недавно получил, и тоже уплыл восвояси. Жена у него, понимаешь, в отместку за такое его поведение непутевое, пригрозила - вот, мол, тут ко мне женихи сватаются, потому, говорят, женщина ты еще молодая, а мужа твоего, может, уже и в живых-то нет, так чего ж тебе одной век вековать? А чтобы слова их доходчивей были, они в его доме тамошнем греческом и поселились. Все хозяйство вчистую объели. Видит она, деваться некуда, дала слово. Как, говорит, ткать научусь, так сразу и замуж. А куда ж без рукоделья-то? Надо ведь на хлебушек чем-то зарабатывать... От прежнего, мол, достатка одни стены голые в доме остались, да долги с пирамиду Хеопсову. Вот.

А какие они мастера-мастерицы, тут далеко ходить не надобно. Глянь вон туда, - белка махнула хвостом в сторону Колизея, - самь увидишь. Лет эдак с десяток уроки брала - никак ей мастерство не дается. Только, понимаешь, свитер там, рушник, еще чего... может, валенки... поди их, разбери, этих греков - смастерит, вынесет женихам, покажет, светится вся от счастья, ну, который, мол, тут мой суженый, а они носы от ейной работы воротят. А чего ж не воротить? Такое надеть - сраму не оберешься. Порвет она все в сердцах, размечет по сторонам, скажет пару-тройку слов лаконически, - и в горницу, плакать. Поплачет-поплачет, и снова ткать... Ну да время идет, видать, получаться что-то стало, вот грек наш и сорвался...