Просто сказка...
Шрифт:
– К чему это я?
– белка на несколько мгновений замерла, а затем продолжила.
– Это я к слову. Я вот что хотела сказать. Греки эти, они хоть и шелопуты, а петь и действие театральное представлять весьма даже умеют. А поскольку они к Европам все-таки ближе, то уговорили они нашего князя консерваторию обустроить, для введения и у нас искусства изобразительного. С танцами, говорят, пока повременим, они у вас как правило мордобоем заканчиваются... Пение, правда, тоже... Ну да ничего. Окультурим. И добавляют, - это князя совсем уж добило, - что у них даже императоры в театре поют, представляют и успехом большим при этом пользуются. Оно и понятно - император, он во всем самый лучший... К нам его обещали прислать со временем... Но только после того, как соответствующие помещения возведут и обустроят.
Смету
Взялись греки за строительство. Шибко так взялись, что и не рассчитали в пылу созидательном. Земельки-то раз в двадцать поболее отхватили, чем в проекте значилось. А раз земельки побольше - так и суммы затрат первоначальные тоже возросли. И вот что удивительно. Домишки, что по берегу, ну словно грибы после дождя повыперли, мне вот хоромы поставили, а театра эта самая - никак не выходит. То одно не подходит, то другое. Семь раз проект меняли, начнут - бросят, опять начнут - и опять бросят. Спохватился князь - как так? И началось - комиссии ревизорские одна за другой... А проку все равно нету. Не успеет председатель этой самой комиссии в дело вникнуть, глядь - а уж и на берег переселился, с домочадцами, и садик у него, и скотинка, и народишко подрабатывает... А там и заместитель его... Вот и растет поселение это греческое потихоньку да помаленьку, а театра как была, так и осталась.
И вот ведь что удивительно. Что у греков этих не спроси - на все береста али табличка там глинянная имеется. Приход-расход. Сколько дали, столько освоили. Комар, понимаешь, носа не подточит. Прям волшебство какое-то. Прибыл, понимаешь, мрамор с самого Кипру, на обустройство колонн, где колонны - нет колонн, а мрамор тот весь подчистую как есть израсходован. Куда? Мыши съели. Вот и акт соответствующий имеется. А деньги мы тут вам выделяли на... А как же! Котов на них купили, с мышами борьбу организуем. Вот и актик имеется, о покупочке. А коты где? Так собачек бродячих поразвелось, вот коты и разбежались, со страху попрятались, вот и актик...
– Так и живем, - вздохнула белка.
– Не видать мне, видно, оркестры этой, подначальственной. Меня ведь начальником этой самой театры поставили, за голос мой, да за красоту. Ну и словечко там заветное князю за меня шепнули, не без того... А ты, молодец, я что-то подзабыла, по какому такому делу?
Владимир принялся было рассказывать о постигшей его невзгоде, о Коньке и Бабе Яге, о поручении ее, но, заметив, что белка слушает его в полуха, бросает лукавые взгляды из-под хвоста и занята в основном оценкой произведенного впечатления, сбился и замолчал.
– Ну, это не по моей части, - белка (эдакая светская львица) кокетливо склонила головку набок.
– Вот если бы тебе в труппу надо было, или там контрамарку на сезон, или билеты в первый ряд на две особы - тогда пожалуйста. Это ко мне. А всякие там перепалки - это ты к богатырям обратись.
– К каким богатырям?
– К нашим, местным. Только нет, не к ним, а к командиру ихнему, Черномору. Ты ежели по другой дороге от росстани пойдешь, так прямо на него и выйдешь. Так что ступай, а у меня перерыв обеденный. И так я с тобой заболталась совсем...
– И уже вдогонку: - Ты, молодец, на всякий случай с насекомыми местными поласковее будь... Князь наш, для догляду за порядком, иногда перекидывается...
– И уже совсем еле слышно: - Ты заходи, ежели что...
Богатырей Владимир нашел, следуя указаниям пушистой красавицы, без труда. Крепкая изба, одним своим видом внушающая уважение, из массивных бревен, украшенная резьбой, но строго в меру. Над дверями красовалась надпись крупными буквами: "ЧПОК СИЛАЧИ", и на табличке справа от косяка: "Частное Предприятие Охрана Княжеская. СИльныя, ЛАдныя, ЧИстолюбивыя". По причине припекавшего солнышка, двери и окна были распахнуты настежь; перед домом за столом сидел старичок-крепыш, без шишака, но в кольчуге (остальное было скрыто столом). С правой его руки к столу была прислонена почтенная
булава, перед ним стояла чернильница с торчащим из нее гусиным пером и валились разбросанные берестяные свитки. Весь внешний облик составляли всклокоченные седые волосы, густые брови, пышные усы и длиннющая борода, пропущенная под левую подмышку и обернутая, судя по всему, вокруг пояса - чтобы не мешала делопроизводству. Старичок, казалось, спал, но стоило Владимиру несмело приблизиться, как он воспрянул, водрузил на стол кулаки, глянул колюче, и заявил:– Чистолюбивыя, - это не ошибка! Это потому, что мы чистоту любим, поскольку морские. Чисты телом, помыслами и руками. Вот тебе, скажем, молодец, чисто конкретно, чего надобно?
Произнося эти фразы, старичок смахнул несколько монет, вопреки его собственному утверждению прилипших к ладоням.
– Ты говори, не тушуйся, мы для того и поставлены, чтобы порядок блюсти. А коли мошна не туга - договоримся, чай, не чужие. Погоди-ка, погоди-ка, не шевелись...
– Тут он как-то странно глянул на Владимира и потянулся к палице.
Владимир застыл в недоумении, чувствуя, как по спине у него пробежал холодок. У его левого уха, он только сейчас это приметил, раздавался какой-то монотонный звук. Скосив глаза, он обнаружил неподвижно зависшего шмеля.
– Сейчас мы его, проклятого, - донесся но него голос дядьки Черномора, - ишь, разлетались...
Видя, что дело приобретает суровый оборот, шмель неожиданно четко произнес: "Ёлы-палы!", взвился и исчез из виду.
– Эх, жалость-то какая!
– произнес главный охранник, опускаясь на свое седалище и возвращая палицу на место.
– Жарковато, вот и разлетались тут... Шершней в этом году - пруд пруди, а тут еще рыба хорошо ловится. А для шершня рыба - это первое лакомство. Так на чем мы остановились?.. Чего говоришь-то?..
Поведал Владимир, второй раз за день, беду, с ним приключившуюся. Как мог поведал, вкратце, можно сказать, конспективно. Но и этого короткого рассказа хватило, чтобы Черномор сладко задремал, пригретый солнышком. Встрепенулся он, лишь заслышав (не в первый, впрочем, раз) имя Бабы Яги.
– А?.. Что?.. Где?..
– каким-то испуганным голоском вскрикнул он, сделал движение ухватить палицу, затем скрыться под стол, затем повел глазами вокруг и шумно выдохнул.
– Фу... Чего только не помстится... Тут, молодец, мы тебе, сразу скажу, не помощники. Мы это... как его... с женщинами не воюем!
– нашелся он и гордо погладил себя по груди.
– К тому ж, богатыри сейчас все в разъездах...
– Действительно, поблизости никого видно не было, зато в отдалении, на берегу, расположилась группа весьма упитанных мужиков; некоторые загорали, а некоторые играли во что-то, напоминающее пляжный волейбол. Кроме того, откуда-то из прохладной тени избы доносилось неровное: "Ведь мы подводники, мы - силачи!", распеваемое хором на разные голоса.
– ...да и остров нам покидать не положено. Не ровен час, забалует кто... Так что ты иди себе, милый, подобру-поздорову, удачи тебе, успехов всяческих. А как надумаешь строиться здесь, так прямо к нам и давай. Мы твои хоромы стеречь будем, ежели что, силушкой богатырской в работе поможем...
И давая понять, что разговор окончен, Черномор ухватил какую-то бересту, развернул ее, уткнулся и принялся что-то бормотать себе под нос, водя пальцем по свитку.
Вот и пришлось Владимиру, не солоно хлебавши, отправляться обратно на берег. В город идти ему не хотелось, да и волки, доселе неприметные, пристроились сзади так, чтобы ему была слышна часть их разговора, и принялись обсуждать свои былые, скорее всего - вымышленные - подвиги. В чем именно они заключались, Владимиру было почти не слышно, зато возгласы, типа: "Вот сейчас пообедаем, тогда и..." доносились до его слуха регулярно.
...На ладьях, после бурного взимопонимания и установления доверительных отношений посредством выяснения кто кого больше уважает, царила небывалая кутерьма. Корабельщики, разбившись на кучки, занимались чем-то совершенно уже непонятным, поэтому Владимир сразу направился к Ивану царевичу, стоявшему возле борта и чуть не сгибавшемуся пополам от смеха, приседавшего, размахивавшего руками, и ими же в порывах восторга хлопавшего себя по коленям. Не дожидась лишних вопросов, он сразу же пустился в объяснения.