Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг.

Чилстон так и сделал, и отнюдь не из-за литвиновских нравоучений, всех этих «если хорошо мне, будет хорошо и тебе». «Литвинов, по собственным словам, стремится к большему пониманию и улучшению политических [выделено в оригинале. — М. К.] отношений между Советским Союзом и Великобританией, — писал Чилстон в отчете, — поскольку в его представлении мир на земле зависит от Великобритании и России».

Чилстон впоследствии отмечал, что его правительство было готово обменяться с СССР военными атташе; а Литвинов уверял, что советское правительство определенно решилось на вступление в Лигу Наций [725] .

725

Chilston. No. 81. 22 June 1934. N3682/2/38, TNA FO 371 18298; Chilston to Collier. 22 June 1934. N4027/16/38, TNA FO 371 18305.

При этом Ванситтарт пришел в ярость от отчета Чилстона о встрече с Литвиновым 21 июня. В том, что касалось советской прессы, сотрудники МИД очень не любили, когда им указывают на бревно в глазу. «Шантаж», — заявил Кольер. «Сатана пытается выглядеть безгрешным», — озвучит Чилстон несколько месяцев спустя весьма характерное для британцев мнение [726] . Но уже трудно было разобраться, кто же бросил первый камень… Если Кольер и Олифант не увидели особого повода для беспокойства, то Ванситтарт возразил:

726

Collier’s minute. 12 July 1934. N4027/16/38, TNA FO 371 18305; Chilston to Collier. 28 Jan. 1935. N559/17/38, TNA FO 371 19450.

«Я обязательно в следующий раз выскажу господину Майскому, что нельзя одновременно рассуждать об улучшении [выделено в оригинале. — М. К.] отношений и регулярно нас поносить — несмотря на мое крайне доброжелательное отношение к тому, что он делает. Советское правительство должно выбрать что-то одно и поскорее. У них не получится убедить британцев в доброжелательности своих намерений, если они будут продолжать городить эту чушь. Хотят улучшения отношений — к чему мы вполне готовы — пусть проявят в наш адрес вежливость и разумную степень доверия» [727] .

727

Minutes by Collier. 12 July 1934; Oliphant. 13 July 1934; Vansittart. 17 July 1934. N4027/16/38, TNA FO 371 18305.

Иван Михайлович Майский

Иван Михайлович Майский при рождении носил имя Ян Ляховецкий. Он появился на свет в 1884 году в польско-еврейской семье. Его отец был военным врачом, мать — учительницей в сельской школе. Он родился в небольшом старинном городке Кириллове, к северу от Москвы. Как многие молодые люди из средних слоев в Российской империи, он получил неплохое образование, поступил в Петербургский университет, но был исключен за революционную деятельность. В 1903 году в возрасте 19 лет он примкнул к меньшевистскому крылу РСДРП. Как и многие студенты — его сверстники, он оказался не в ладах с полицией и был сослан в Сибирь. В 1908 году он покинул Россию, поселился в Германии и там завершил высшее образование, получив степень по экономике в университете Мюнхена. В 1912 году он переехал в Лондон, где подружился с соотечественниками: Чичериным, Литвиновым и другими. Экспатрианты в Англии жили бурной жизнью.

Наш герой был полиглотом, знал немецкий, французский и английский языки — в первом поколении советских дипломатов подобных ему людей было довольно много. Роста он был невысокого, зато имел красивое лицо с кроткими чертами; редеющая шевелюра контрастировала с аккуратно подстриженными усами и бородкой клинышком. Своей широкой улыбкой он тут же располагал к себе. Он успел проявить себя в литературе как весьма небездарный романист. Отправляя отчеты в Москву, он нередко позволял себе в них рискованный юмор.

Иван Михайлович Майский. 1930-е годы. АВПРФ (Москва)

В годы Гражданской войны он, как ни странно, присоединился к антибольшевистскому правительству эсеров, которое недолго просуществовало в Самаре. После захвата Омска адмиралом Колчаком в ноябре 1918 года бежал в Монголию. В 1921 году Майскому удалось помириться с большевиками и вступить в партию, хотя прошлые прегрешения ему вспоминали еще не раз. В середине 1920-х годов он впервые получил назначение в посольство в Лондоне в качестве первого секретаря. В 1929 году его назначили посланником в Хельсинки, а затем осенью 1932 года он вернулся в Лондон послом.

На эту должность его настоятельно рекомендовал Литвинов: «Он жил долгое время в Англии, знает страну, имеет связи в лейбористских кругах и по своей деятельности в Финляндии показал свою способность отстаивать наши интересы и настойчиво добиваться достижения поставленных нами целей в области его работы» [728] . Хотя он и признался однажды знакомому британцу, что терпеть не может дипломатическую работу, он был для нее просто создан. Общительный, компанейский, контактный, он мало походил на дипломата в обычном понимании — сноба, который будто снисходит до любого собеседника. Официальных приемов, где невыносимая скука и поверхностное общение, он отнюдь не сторонился, а напротив, погружался в них с лихвой, отыскивая таким образом тему для своего очередного отчета в Москву. В этом его поддерживала супруга Агния Александровна, такая же дружелюбная и общительная, как он, если не больше. Она была его правой рукой и лучшим союзником: помогала встретиться в Лондоне с нужными людьми из элиты, представлявшими те или иные политические круги.

728

М. М. Литвинов — И. В. Сталину. 28 августа 1932 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 12. П. 88. Д. 96. Л. 69.

Майский подружился с бывшим либеральным премьер-министром Ллойдом Джорджем и с Беатрис Вебб и ездил к ним в гости на выходные. Он знал всех сколько-нибудь важных людей; его записная книжка представляла собой энциклопедию британской элиты от лейбористских деятелей до министров-консерваторов. Он так легко проник в самый ближний их круг, что служащие министерства посвящали ему огромные полотна своих служебных записок.

Ванситтарт, в свою очередь, питал к Майскому огромное уважение. «Многие его избегали, — писал Ванситтарт в своих мемуарах. — И, к моему сожалению, он не мог чувствовать себя в безопасности даже у себя дома: мне приходила мысль, что если он не добьется успеха, его того и гляди убьют». Между Ванситтартом и Майским возникла некоторая симпатия. Со слов Майского, свою роль сыграли жены, которые первыми завели знакомство. «Конечно, никто не обязан подставлять плечо человеку, который может оказаться твоим врагом, — писал Ванситтарт, — однако моя жена и я постарались снабдить супругов Майских всеми необходимыми контактами, часто приглашали их к себе на ужин в компании или вдвоем». Ужины, как уже, вероятно, поняли читатели, служили не только для увеселения, но и для пользы дела [729] .

729

Vansittart R. The Mist Procession: The Autobiography of Lord Vansittart. London: Hutchinson, 1958. P. 454–455; Майский И. М. Воспоминания советского дипломата, 1925–1945 гг. М., 1971. С. 222, 290–291, 300.

Встречи Майского и Ванситтарта

3 июля Майский прибыл на первую из тех встреч с Ванситтартом, что послужили стимулом для англо-советского сближения. По итогам переговоров в британском МИД советский полпред составил 13-страничный отчет. В начале он привел любопытные детали предшествующего разговора с леди Ванситтарт, состоявшегося за обедом 21 июня на лондонской квартире Ванситтартов. За столом рядом с ней, кроме Майского, сидел еще и Саймон, и поэтому она вынуждена была говорить как можно тише. «Так как говорила она вполголоса и повернувшись лицом ко мне, то в обстановке общего шума за столом (а говорили все гости сразу) ее слова, вероятно, не долетали до Саймона». И хорошо: «Леди Ванситтарт высказывала сомнения в том, что Саймон ведет правильную линию во внешней политике, в частности в Женеве, и одновременно подчеркивала, что “солью земли” в Форин-офисе является ее муж. Он-де, формирует по существу “общественное мнение” Форин-офиса, и он же в очень сильной степени влияет на точку зрения кабинета в тех или иных международных вопросах». Под конец дискуссии она спросила Майского, что же он не спешит обсудить с ее мужем вопросы, которые уже подняли собравшиеся за столом. Ее муж, подчеркнула она, стремится к сохранению мира. СССР тоже желает мира. «Мне кажется, — сказала она Майскому, — что от Вашей совместной беседы с моим мужем могли бы получиться хорошие результаты».

«Я ответил, — написал Майский в отчете, — что до сих пор не беседовал с В[анситтартом] по большим вопросам международной политики просто потому, что здесь, в Лондоне, у нас фактически не было настоящего дипломатического контакта между советским полпредством и Форин-офисом, но что я всегда готов к такой беседе, если В[анситтарт] действительно хочет ее иметь». Леди Ванситтарт — дабы не звучало официозно, будем называть ее Сарита, — ответила Майскому с жаром, что «конечно, ее муж приветствовал бы “спокойную и откровенную” беседу с советским послом по наиболее актуальным вопросам международного положения». Сарита пошла дальше и дала понять, что может передать мужу, как и где они могли бы встретиться все вместе.

Майский после этого длинного разговора сделал три вывода. Во-первых, «тот вывод, что между Саймоном и Ванситтартом плохие отношения (политические, а может быть, и личные). Во-вторых, тот вывод, что В[анситтарт], очевидно, считает роль Саймона как министра иностранных дел приходящей к концу. Иначе было бы трудно объяснить резкую критику политической линии Саймона со стороны леди В[анситтарт] во время разговора со мной. В-третьих тот вывод, что по крайней мере, аппарат Форин-офиса начинает чувствовать необходимость в изыскании каких-то путей контакта с СССР». Майский также не допускал мысли, что жена постоянного замминистра изложила подобное советскому послу по своей воле, без одобрения мужа, хотя Майский предусмотрительно пишет, что разговор мог состояться и сам собой.