Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг.
Шрифт:
Первые встречи Ванситтарта и Майского возымели действие в Москве. 7 августа Чилстон доложил о том, что тон советской прессы по отношению к Великобритании существенно смягчился. «Тон “существенно смягчился”, — рапортовал Ванситтарт, — хотя есть куда расти» [742] . Ванситтарт и Майский встретились еще раз 9 августа ради очередного, как выразился Майский, «весьма серьезного политического разговора». Их отчеты о встрече, составленные независимо друг от друга, удивительно похожи.
742
Chilston. No. 368. 7 Aug. 1934; Vansittart’s minute. 8 Aug. 1934. N4622/16/38, TNA FO 371 18305; Chilston. No. 396. 18 Aug. 1934. N4840/16/38, ibid.
Ванситтарт не видел никаких трудностей со вступлением СССР в Лигу. «Очень скоро, — отмечал Ванситтарт, будучи, вероятно, в хорошем расположении духа, — мы с вами станем членами одного клуба. Я очень рад». Он надеялся, что, если СССР примут в Лигу (он еще раз сравнил ее с поиздержавшимся джентльменским клубом), он прекратит изливать желчь на британское правительство. «Каково будет, если в карточном зале, — спрашивал Ванситтарт, — члены клуба будут без конца обвинять друг друга в том, что у кого-то лишний туз в рукаве или автомат Томпсона
Естественно, никто не ждал, что «в данных делах должно быть все идеально», ответил Ванситтарт и, как утверждает Майский, посоветовал советскому правительству не обращать внимания на подобные нападки. «В действительности публикация враждебных мнений и враждебной пропаганды — это роскошь, которой больше предаваться нельзя». Важно было избегать всего, что могло бы навредить англо-советским отношениям. Следовало бы поставить на первое место интересы «большой политики», заявил Ванситтарт: необходимо подчеркивать не то, что разобщает, а то, что объединяет. Англо-советское сближение — «чрезвычайно важный фактор мира». «Я не вижу в настоящее время, — добавил Ванситтарт дежурную фразу, призванную показать заинтересованность в улучшении отношений, — ни одной крупной международной проблемы, которая могла бы нас серьезно разделять». Ход событий, как утверждал Ванситтарт, «вынуждает наши страны сплотиться в Европе и ЮгоВосточной Азии. Вы знаете, какова на самом деле международная обстановка, сказал Ванситтарт. Улучшение англо-советских отношений на самом деле представляет собой цель истинного государственника и продиктовано простым здравым смыслом». В разговоре ненадолго всплыл Гитлер. В июне умер президент Гинденбург, и в результате, как утверждал Ванситтарт, Гитлер стал «истинным хозяином» Германии. Кто может знать, что у него на уме: мир или война? Лакмусовой бумажкой будет Австрия. «Гитлер всегда следует правилу из “Алисы в Стране Чудес” — “Варенье только на завтра. Сегодня — никогда”». Ванситтарт попросил Майского передать сказанное им Литвинову. Майский пообещал передать, а свое слово он держал [743] .
743
Note by Sir R. Vansittart. 9 Aug. 1934. N4718/2/38, TNA FO 371 18299; Дискуссия И. М. Майского с Р. Ванситтартом. 9 августа 1934 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 14. П. 97. Д. 19. Л. 74–80, опубл.: ДВП. Т. XVII. С. 552–557; Майский И. М. Дневник дипломата. Кн. 1. С. 13–15 (запись от 9 августа 1934 г.).
Очевидно, что Ванситтарт в отношении Советского Союза на голову выше всех консерваторов, заметил Корбен через неделю после последней встречи Ванситтарта и Майского. Тори не доверяли советскому правительству и не были в восторге от его сближения с Францией. Для большинства тори, полагал Корбен, подъем нацизма лишь притупил их страх перед «злом коммунизма» [744] . Такое мнение было менее оптимистично, чем мнение Майского, но незначительно. Кто же прав? — вероятно, задавался вопросом Литвинов. Вы помните, что 18 сентября 1934 года СССР разрешили вступить в Лигу Наций, но, вопреки ожиданиям Литвинова, с приемом возникли трудности. Нарком сообщил лорду-хранителю печати Идену, который также находился в Женеве, о своем «опасении, что он действовал на опережение общественного мнения, и в ближайшее время его положение будет трудным». Кольер в министерстве истолковал замечание Литвинова в том ключе, что у некоторых советских чиновников вызывает сомнения новый курс и они бы предпочли нормализацию отношений с Германией [745] . Кольер ни о чем не беспокоился. Летом 1934 года Москве не было никакого резона возвращаться к прежней, прогерманской, политике. Германское посольство запросило разрешение на пролет самолетов «Люфтганзы» над территорией Сибири. Каганович рекомендовал отказать, что и было утверждено Сталиным [746] . Помните телеграмму Буллита из Москвы? Сталин горячо приветствовал нормализацию франко-советских и англо-советских отношений и не хотел ни при каких обстоятельствах их портить [747] .
744
Corbin, no. 881, 16 Aug. 1934, MAE, Z-Grande-Bretagne/294, 53-7.
745
Harold Patteson, British consul, Geneva, from Eden. No. 59 saving. 19 Sept. 1934. N5455/2/38, TNA FO 371 18300; Patteson, from Eden. No. 60 saving. 27 Sept. 1934. N5602/2/38, TNA FO 371 18301.
746
Л. М. Каганович — И. В. Сталину. 12 августа 1934 г.; И. В. Сталин — Л. М. Кагановичу. 12 августа 1934 г. // Сталин и Каганович. Переписка. С. 430.
747
Bullitt, U.S. ambassador in Moscow. № 304, strictly confidential and secret. 15 Sept. 1934. 800.51W89USSR/124, NA RG 59 (1930-39), box 4610.
Отношения потеплели… незначительно
После дискуссий Ванситтарта и Майского появились признаки улучшения англо-советских отношений. В конце июля Майский сообщал о содержании недавних заявлений (от 13 июля) бывшего министра иностранных дел Остина Чемберлена в Палате общин, который «резко громя» Германию горячо поддержал вступление СССР в Лигу Наций. А затем поднялся Черчилль. Майский был поражен: «Когда Черчилль приветствовал “возвращение Советской России в западноевропейскую систему” как подлинно “историческое событие” и безоговорочно признавал СССР крупнейшим фактором в сохранении мира, — я едва верил своим ушам». Он продолжал:
«Мне было известно и раньше (я об этом даже писал Вам несколько раз), что и Черчилль, и Чемберлен в последние месяцы, в связи с нынешней мировой ситуацией, начинают несколько менять свое прежнее резко враждебное отношение к нашей стране. Однако я не ожидал, что данный процесс зашел уже так далеко. Больше всего я не ожидал, что оба этих заклятых врага Советского Союза рискнут выступить открыто в нашу пользу. Зрелище, которое 13 июля я наблюдал с дипломатической галереи парламента, было по-настоящему божественным зрелищем».
Майский решил, что перемена в отношении связана с ростом политической, экономической и военной мощи СССР. Скандал с «Метро-Виккерсом» был своего рода «пробой сил», добавляет Майский, и в итоге Великобритания от
него не выиграла. Затем были признание Соединенными Штатами и сближение с Францией, а также решение Японии не испытывать на прочность советские рубежи на Дальнем Востоке. Он продолжал:«Английские консерваторы уважают силу, и когда они увидели и почувствовали, что СССР превратился в большую силу, они стали чесать в затылке и пересматривать свою тактику. Известно старинное английское изречение: “Если врага не можешь задушить, то обними его”. Крупную роль сыграли также многочисленные свидетельства силы Красной армии, и в особенности блестящие успехи нашей авиации. С этой точки зрения спасение челюскинцев имело, помимо всего прочего, огромное международно-политическое значение».
Майский долго и в деталях говорил об англо-японских отношениях и о том, что британские консерваторы перестали рассматривать Японию как традиционного союзника и начинают воспринимать как потенциального соперника. Растущая мощь Советского Союза начинает рассматриваться британскими консервативными кругами как сила для противодействия Японии. Затем нацистская Германия: многие британские консерваторы «очень симпатизируют Гитлеру», но слишком много шероховатостей у нацистского режима, которые им не нравятся. Как угрозы в отношении Австрии и перевооружение, которое проходит с головокружительной скоростью. При этом консерваторы, замечает он, не хотели бы свержения Гитлера:
«Они хотели лишь его несколько причесать, окультурить, одеть во фрак и цилиндр. Британские консерваторы рассчитывали, что Гитлеру удалось создать в Германии прочный и стабильный режим, ликвидировавший “коммунистическую опасность”, укрепивший страну, как желанный противовес излишнему могуществу Франции, и превративший “Третью империю” в потенциального крестоносца против СССР». Правда, этому режиму нужно было еще слегка устояться и окрепнуть, но английские консерваторы были уверены, что этот процесс будет происходить более или менее по «итальянскому образцу», без крутых зигзагов и тяжелых потрясений. В частности, английские консерваторы еще несколько месяцев тому назад считали почти несомненным, что им удастся лимитировать германские вооружения (особенно воздушные вооружения) на более или менее приемлемом для них уровне. Между прочим, консерваторы очень любили говорить, что у немцев просто не хватит денег на слишком большое количество танков и аэропланов.
Но события разворачивались немного не по плану консерваторов. В конце июня — начале июля чистки в рядах штурмовиков Рёма (убийство руководства СА по заказу Гитлера и правящих элит) потрясли не только либералов и лейбористов, но и представителей консервативных кругов. Нацистская Германия явно не шла по «итальянскому пути» и все больше ощущалась как угроза Великобритании. Все более влиятельными становились те же действующие лица (промышленники, «Юнкерс» и т. д.), что сыграли роль в развязывании Первой мировой войны. Некоторые консерваторы и вовсе опасались пролетарской революции в Германии, «такая перспектива бросает консерваторов уже просто в состояние холодного озноба». Тори постигло горькое разочарование. Они как бы говорили немецким консерваторам «мы, мол, вам доверяли, а вы нас подвели». Сегодня уже никто не мог предсказать, чем все обернется. Британское правительство разрешило важнейшую проблему. Майский добавил: «Однако не подлежит сомнению, что та вера в Гитлера и его режим, которая была широко распространена среди консерваторов в прошлом году, сейчас сильно подорвана целым рядом серьезных и глубоких сомнений». С уверенностью можно сказать, заключает Майский, что разворот британцев в сторону СССР вызван страхами в отношении Японии и нацистской Германии. Вопрос в том, надолго ли этот сдвиг в британской политике. Возможно ли, что французский посол Корбен преувеличивал, говоря о свойственной британским консерваторам ненависти в СССР? Или это Майский был полон неоправданного оптимизма? Он и сам этого не знал. «Я склонен относиться к “новому курсу” в англо-советских отношениях с известными недоверием и скептицизмом». И, несмотря на заявления Ванситтарта, «я скажу: поживем — увидим. А пока надо быть по-прежнему начеку» [748] .
748
И. М. Майский — Н. Н. Крестинскому. 24 июля 1934 г. // АВПРФ. Ф. 010. Оп. 9. П. 35. Д. 7. Л. 111–119.
Вскоре в Лондон прибыл советский военный атташе. Литвинов впервые поднял этот вопрос в мае, на совещании с «компетентными товарищами». Он писал Майскому, что наша сторона заинтересована, но мы не хотим торопить события и будем действовать, «не проявляя излишней заинтересованности» [749] . В июне Чилстон сообщил Литвинову, что британское правительство согласно на обмен военными атташе. Вопрос был решен только в августе. В качестве военного атташе в Лондон должен был поехать Витовт Казимирович Путна. Воюя в рядах Красной армии в Гражданскую войну, а затем в Польскую кампанию, он заслужил репутацию «смышленого военного». До этого он служил военным атташе в Японии, Финляндии и Германии [750] . Это было еще одно подтверждение серьезности намерений СССР в вопросе налаживания советско-британских отношений. А следом и британское посольство стало проявлять в беседах с советской стороной большее дружелюбие, что не преминул заметить Рубинин. Пока Чилстон был в отъезде, Рубинин сообщал, что поверенный в делах Ноэль Чарльз «при каждой встрече со мною подчеркивает дружественные отношения посла и его самого к СССР». Рубинин в какой-то степени воспроизвел разговор Литвинова с Чилстоном: отметил, что британские газеты, в частности «Таймс» и «Дейли телеграф», сохраняют по отношению к СССР враждебный тон. Чарльз ответил, что британское правительство не имеет влияния на газеты (хотя такие возможности есть), но если у советской стороны есть такая потребность, то МИД мог бы выступить с предельно ясным заявлением о том, что позицию правительства следует отделять от публикаций в прессе. В своем отчете Рубинин также упоминает весьма дружественную речь Чарльза на приеме, устроенном верховным командованием Красной армии в честь нового британского атташе в Москве. Не было ничего необычного в подобном тосте на вечеринке, где много алкоголя, однако речь Чарльза горячо приветствовали и, по словам Рубинина, даже охарактеризовали как «прояление несколько нового тона здешнего британского посольства, замечающегося на протяжении последних нескольких месяцев» [751] .
749
М. М. Литвинов — И. М. Майскому. 13 мая 1934 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 14. П. 97. Д. 17. Л. 16.
750
Н. Н. Крестинский — И. М. Майскому. 4 августа 1934 г. // АВПРФ. Ф. 010. Оп. 9. П. 35. Д. 7. Л. 120.
751
Е. В. Рубинин — С. Б. Кагану. 4 октября 1934 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 14. П. 97. Д. 17. Л. 27–28.