Родная партия

– В-третьих, мы серьезно обидим товарищей из моей группы. Да и Международный отдел обидим целиком. Это ведь ребята Курочки подобраны, отдел не поймет. Наконец, Виктор Максимович, а если что пойдет не так? Товарищ Лигачев скажет: “Почему нарушили распоряжение ЦК партии?” И совсем нечем вымарать эту политическую ошибку.

– Ладно, всё. Уходите, Андрей. Даю добро, – Мишин пошел на выход. – Федосову скажите, что вы руководите операцией полностью. Учтите, что в “Свободной трибуне” внимание будет немалым. Свободой пользуются не только друзья Советского Союза. Если Владимир Иванович станет сопротивляться, то делайте по-своему. Я возьму на себя претензии.

Первый секретарь комсомола вышел наружу. Он подошел с ассистентом к трибуне. Ведущая огласила: “Слово предоставляется Председателю Советского подготовительного комитета 12-го Всемирного фестиваля…”

Я поднялся на верхний этаж, чтобы рассмотреть людей из правительственной трибуны. Министр Шеварнадзе, колючий Ельцин, кто ещё сидит во властной ложе? Ко мне приблизился Курочка:

– Ну что там?

– Разобрался, – ответил я.

– Федосов отступит?

– Отступит. При сопротивлении давить на своем.

– Это тоже шляпный фокус с зайцем, – Курочка крепко оперся руками.

– В каком смысле?

– Результат предсказуем. Федосова ты обидишь.

– К тому времени может случиться, что мнение Федосова, Елфимова и ещё некоторых серопиджачников можно будет не только игнорировать, но и… ладно. Сережа, твои ребята готовы?

– Они сильно напряжены, Андрей.

– Почему? Ты разве не подготовил их?

– Ну так люди Федосова приходили, сказали им, чтобы отправлялись в другое место. Тебе бы было приятно такое отношение? Понятно, что партия скажет, а комсомол исполнит, но мои товарищи всё же характерные.

– Зачем ты взял тогда характерных? – я удивился, что для такого тонкого дела взяты потенциально проблемные личности.

– Ты где видел, чтобы дебаты тащили интеллигенты? – усмехнулся Курочка. – Они отлично ведут дискуссию, сидя в университете. А нам нужны бойцы.

– Ладно, где ребята?

– После речи Горбачева пойдут к нашей панели.

– Скажи им при встрече, пожалуйста, что я приду к ним с напутствием перед дебатами. Ребята не брошены и не забыты. Пусть готовятся.

Курочка похлопал меня по плечу. Тут же началось выступление Горбачева.

– Поздравляю вас с открытием двенадцатого всемирного фестиваля молодежи и студентов. Такие фестивали – всегда большой праздник, большое международное событие. Праздник – потому что встречаются молодые представители всех континентов, люди различных мировоззрений, национальных традиций. Встречаются для того, чтобы поделиться всем лучшим, что есть в духовной сокровищнице каждого народа…

– Кто сидит на трибуне, рядом с Горбачевым? – спросил я у Курочки.

– Так, ну я отсюда не увижу, но по составу и так могу сказать, кто точно будет. Рыжков, Лигачев, Чебриков… – Сергей загибал пальцы. – Громыко, Воротников, Шеварднадзе, Соломенцев, Ельцин, Алиев, Долгих, Кузнецов… Так, там ещё кто-то есть. Вообще-то ты должен назубок все фамилии высшего руководства страны знать, дружище!

– И ни одной женщины, надо же, – отметил я вслух.

Курочка заулыбался от моих слов. Ну да, ему не понять. В мое время женщин во власти было побольше, чем в 1985-м. А тут сплошной сосисочник. Удивительно, что и для меня это выглядит вычурным, и для Курочки; но я удивлен от того, что женщин в правительстве нет, а Сережа словил удивление от того, что я обратил на это внимание.

– Проблемы жизни затрагивают и волнуют молодежь не менее остро, чем старшие поколения, – продолжал Горбачев читать по бумажке. – Со всем жаром юности она встает на бой за социальную справедливость и подлинную свободу, за то чтобы блага земли, блага цивилизации были доступны всем, чтобы исчезли из жизни человека и человечества – насилие и расизм, неравноправие и угнетение, милитаризм и агрессия. Мир завтра, мир грядущего века – это ведь ваш мир, дорогие друзья. И то, каким он будет, во много определяется вашими сегодняшними помыслами и делами.

Я вдруг задумался над этими словами. Правда ли это? Нет. Горбачев лукавит. Последний раз молодежь громко сказала свое слово в 1968-м. А в СССР молодые осознанно пойдут говорить только к самому концу страны, и то совсем чуть-чуть. Куда больше молодежь слышалась в молодой России, но тоже ненадолго.

Но и не только в этом Горбачев исказил правду. Я гляжу на трибуну, и даже с такого расстояния вижу седину правительственных голов. Михаил Сергеевич тут ещё относительно молодой, и Ельцин с ним одногодка, кажется. Одни старики. Старики управляют советской страной, старики размышляют о социализме, коммунизме, марксизме и будущем. Нашем будущем. Не только их завтрашний день, но и наш.

Громко вздохнув, я закрыл глаза, пытаясь найти успокоение. Речь Горбачева продолжалась, а мне всё было не по себе, всё били в разум эти слова. Справедливость и свобода, блага, неравноправие, угнетение, милитаризм… Словно не прилетел из 2028-го. Кто я? Точно ли попаданец? Правда ли ушел в другую эпоху? Много красного цвета, но речи такие же громкие, воодушевляющие или припугивающе напоминающие об угрозах человечеству. Шарики, цветочки, горячие слова. Я, двадцатилетний чилгай, в теле тридцатилетнего комсомольского номенклатурщика, слушаю двуличную речь. Она красивая, она правильная, разумная и идейно верная, но вижу же, что всё не так.

Всё не то. В этом и должна быть перемена? Только ли в стариках дело, Андрей? Или молодежь тоже будет косячить? У молодых тормоз в нужном месте не всегда работает. Как много вопросов.

– Ты о чем так задумался? – спросил Курочка.

– О будущем. О том, всё ли на своем месте. Правильно ли то, что мы видим.

– Ты точно в генералы метишь!

– В маршалы, Курочка, в маршалы.

– Но не рановато ли стал промышлять такими размышлениями?

– А когда будет не рано?

– Сейчас как раз вовремя об этом думать. Помнишь, ты говорил в “Праге”, что намечаются перемены.

– Ну, говорил, – нахмурившийся Курочка слегка кивнул.

– Так вот. Мы можем стать этой переменой. Ты, я, Ваня, который угнал в ГДР, и Коля, которого обязаны вытащить из беды. Он нас спас, всё утаил, а сел в СИЗО поневоле. Да даже Лира с Татьяной тоже станут переменой.

– Как-то глобально звучит… – лоб Курочки совсем сморщился. – Бежишь впереди поезда.

– Ваш форум проходит в год сорокалетия разгрома гитлеровского фашизма и японского милитаризма, окончания Второй мировой войны – самой кровопролитной и жестокой войны, – голос Горбачева сильно акцентировал следующие слова – После неё осталось столько страданий и горя, что они сказываются на жизни вот уже нескольких поколений, настоятельно требуют от нас не допустить повторения такой беды. Не забудут народы и то, что сорок лет назад мир содрогнулся от первого атомного взрыва.

– Ты бы хотел жить в другом мире? – внезапно спросил я Курочку.

– Смотря в каком.

– В честном. Справедливом. Лучшем.

– Ты как юный коммунист заговорил, честное слово.

– Значит, не хочешь?

– Я верю в то, что человек в некоторых вещах неисправим, – ответ Курочки показался мне честным. – Понимаешь? Можно ли полностью поменять мир, если человек останется неизменным в чем-то?

Эти слова ещё больше погрузили меня в раздумья. Сережа точно не коммунист. Его вера в человека другая. Более реалистичная? Кто ты, Сережа? Взглянуть бы на твои идеи, познать их.