Родная партия

— Я это понимаю.

— Вы сообщите жене?

Об этом я даже не подумал. Лире стоило бы знать, конечно. Может, она вернется из ГДР, чтобы пересечься. Сейчас эмоциональная поддержка будет как нельзя кстати.

— Не знаю. Кажется, нет. Вы можете позвонить ей?

— Попробую. У вас есть её адрес? Лучше отправлю письмо.

— В тетради где-то записал. Или в блокноте. Надо поискать.

— У меня появилась идея, Андрей Григорьевич. Можно связаться с товарищами из немецкого комсомола. Они помогут передать сообщение вашей жене.

— Так будет быстрее?

— Безусловно.

— Ну хорошо. Действуйте. И вызовите Курочку.

— Он пока занят, работает с афганской делегацией.

— Как освободится, пусть немедленно придет ко мне. Скажите, что это очень важно.

Курочка пришел только через два часа. К тому времени я немного остыл и уже не видел в нём врага или обманщика. Однако вопросы всё же имелись.

— Ну что? Тебя поздравлять? — спросил он меня, но заметив суровость на лице, быстро осекся.

— Какое поздравление? Наш план рухнул.

— Кто знал. ЦК и Политбюро виднее, Андрюха. Радоваться надо, что такое внимание к своей личности.

— Мне от этого совсем не легче. Ваня твой много говорил, и ты про него много что рассказывал. Пока что нет никаких результатов от его работы.

— Ты преувеличиваешь проблему, Андрей. Успокойся. И на Ваню не гони, при чем тут он? — Курочка снял пиджак и налил себе минералки. Рука у него дрожала, поэтому воды нахлестал на стол немало. — Ваня сейчас вообще в ГДР. Откуда ему знать, что тебя захотят командировать в Афганистан?

— Иван этот мало что знает. Его обещания не исполняются.

— Не гони, Андрюха.

— Я не гоню. Что делать будем?

— Тебе придется поехать, — удрученно сказал Курочка. От нервов он взъерошил кудрявую шевелюру на голове.

— Спасибо, товарищ. Душевный, мужественный ты человек.

— Ой, только давай без ерничания? Тебя не в ссылку сослали. Такое случается.

— Может, это твоих рук дело? — со злости брякнул я.

Курочка тут же обиделся.

— Знаешь, я бы врезал тебе сейчас за такое. Не будь этого фестиваля, точно бы врезал!

— У тебя ведь тоже есть интерес попасть в ЦК КПСС. Ты же тоже хочешь туда?

Сергей засомневался, скомканно ответил, что желание есть, но ради него не нужно идти по головам.

— Понятно. Тогда почему ты привел афганцев? Значит, тебе всё было известно? И ты не предупредил меня.

— Андрей, мне приказали привести гостей. Я вывел их с площадки, привел в кабинет. Зашел внутрь, а там ты! Подумал, что у тебя всё хорошо, договариваешься с Лигачевым. А вышло вон как. Ну кто знал? Андрей, смотри шире на ситуацию.

— Например?

— Во-первых, ты получишь ветеранский статус.

Меня всего покорежило.

— Я еду не воевать в Афганистан…

— Ну ты же всё понял и так! У нас в стране всегда любили людей с ветеранским прошлым. Те, кто побывал в месте конфликта, быстрее движется по лестнице.

— Угу.

— Да что угу, Андрей? Крепче выйдешь на верхний этаж. Во-вторых, это полезно для тебя. С Колей всё сложно. Пока я займусь вопросом, ты исчезнешь в Афганистане. За полгодика позабудут про случившееся.

Я взглянул на Курочку с прищуром.

— Ты больше не боишься за тот случай?

— Нет. Отпустил эту ситуацию. Кто хочет упасть, тот обязательно найдет способ. В-третьих, ты там не навсегда останешься. Тебя обязательно заберут домой. Если не в ЦК партии, то поднимешься в комсомоле… — на этом слове он стал говорить намного тише. — Первым секретарем ВЛКСМ стать тоже очень хорошо. Горбачев ведь говорит о переменах. Кто знает, куда пойдет наш комсомол с нынешним капитаном?

— Я тебя понял, Курочка. Спасибо за поддержку. Хоть и не то хотел услышать. Придется отправиться.

— А что ты так боишься Афганистана? — спросил Сергей. — Тебе ведь не зачем бояться.

Сильно задумался, как бы ему ответить. Сказать прямо нельзя. Нужно облачить утверждение в советскую словесную упаковку. Личной безопасности ради.

— Я коммунист, Андрей. Борец за мир и счастливое коммунистическое будущее. Я ненавижу войну.

Глава 23. Когда погаснут все огни

Весь следующий день я провалялся в кровати, не издавая ни звука. Торжественное закрытие фестиваля окончилось, и телевизор демонстрировал полные улыбок и счастья лица, хаотично гуляющих по перекрытому Новому Арбату людей. “Спасибо товарищу Озёрову за прекрасное предложение!, – заявил какой-то иностранец в белой футболке, размахивая большим флагом. – Ленинский комсомол впереди! Paix et parcs!”

Квартира Лиры, гигантская по советским меркам, помпезная и набитая роскошью, сильно пахла пылью. Это характерная особенность Лиры – жизнь может быть только вокруг неё, и никак иначе. Стоит ей уйти из места, как оно чахнет и плесневеет, покрывается серой взвесью грязи. Очевидно, что Лира посещала эту квартиру нечасто, поэтому я открыл окна нараспашку, чтобы теплый августовский воздух прочистил комнаты, а с ними и мою больную мятежную голову.

Настоящий дом моей жены – Западная Европа, совсем не СССР, пусть даже с таким роскошным номенклатурным шиком. Париж, Рим, Лондон… Всё предсказуемо, всё по стандартному чек-листу богатых и успешных из мира советской элиты. Интересно, как Лира там поживает в своем Берлине? Надеюсь, сидит довольная. Куда уж ей до меня и моих проблем.

Интересная мне жена попалась. Я в беде, а она за границей. Не созвониться, не списаться по-быстрому; нет ни Телеги, ни Ватс Апа, ни даже простого е-мейл. Быть может, если бы сейчас имел возможность высказаться, поговорить о случившемся, то она своим дружеским молчанием и вниманием усмирила бы во мне гнев и страх.

Гневно потому, что вместо ожидаемой должности в ЦК КПСС мне подсунули Афганистан. Страх прежде всего за будущее, которое теперь туманно. Военные командировки редко заканчиваются в положенный срок. Сколько моих дальнородственных дядек застряли на западе в двадцатых годах?

Я вновь впал в размышления о том, почему мне захотелось признаться ей в попаданчестве. Шаг был необязательным и очень рискованным. Однако слова всё же сказаны, я их произнес. Лира, как женщина чудаковатая по своей природе, быстро переменила отношение к моему признанию: от сомнения и иронии к стойкой вере в реальность сказанного. Нужна ли людям отдушина в сложную минуту, или же он сам должен перетерпеть, смириться, обкатать переживание в своей голове, я точного ответа не знал. Выбрал я всё же Лиру, лежащую в ванне с маленькой сигареткой, в пене и с душным розовым маслом.