Самая яркая звезда на небе

— Я говорил ей, тебе нужно время, — сказал Арчи.

— Что случилось? — спросила Гасси, пока они поднимались в башню Гриффиндора.

— Мы поругались, а потом я ударила его по лицу и сломала ему нос.

Гасси остановилась, занеся ногу для шага, и посмотрела на неё с открытым ртом. Даже Арчи повернулся к ней, скорее, чтобы прикинуть, говорила ли она правду. Потом Гасси подпрыгнула, заключив Гермиону в крепкое объятье:

— Я так тобой горжусь! — сказала она.

— Жаль, что я этого не видел, — задумчиво добавил Арчи.

Гасси заставила Гермиону пересказать всю её стычку с Барнабасом Куффом по пути в гостиную. Гермиона чувствовала себя измотанной. Она почти не спала прошлой ночью после ухода Тома. Будто парила на седьмом небе. А теперь после встречи с Куффом у неё словно выбили опору из-под ног. Она вновь падала, падала на землю — было больно.

— Стой! Этот ублюдок ранил твою руку?! — взвизгнула Гасси, изучая синяки на костяшках Гермионы после того, как она описала в деталях, каково это — разбить нос Куффа кулаком.

— Это не совсем его вина…

— Разве не из-за его носа у тебя эта травма?! Значит, это его вина!

— Железная логика, Гасси, — согласно кивнул Арчи.

Они поднялись по последнему лестничному пролёту и свернули за угол, где большая толпа стояла перед портретом сэра Кэдогана. Они ругались, а сэр Кэдоган гордо стоял возле высокой фигуры, накрытой одеялом в заплатках. Его шлем лежал на камне на фоне картины. Толстый пони, как обычно, ел.

— Что происходит? — спросила Гасси толпу раздражённых учеников. Она утонула в голосах, заговоривших одновременно.

— Минуточку внимания! — позвал сэр Кэдоган.

— Мы устали! Пустите нас, — кто-то крикнул. Все согласно забормотали.

— Церемония вот-вот начнётся, мои братья по оружию! Не бойтесь! Вы вернулись домой в сохранности! — по толпе прошёл громкий вздох. Зная сэра Кэдогана, это не предвещало ничего хорошего.

Я бы хотел открыть памятник, заказанный ещё до отправления наших войск на битву! — сказал он гордо. Оказалось, сэр Кэдоган уже посадил цветы вокруг основания статуи. Многие были наполовину съедены.

— Сэр Кэдоган, с Вашей стороны возмутительно не пускать нас в гостиную! — звенел по коридору голос Минервы.

— Уверяю Вас, мадам, это не займёт много времени. Я хотел подождать, пока солдаты вернутся с поля боя. Многие из вас выглядят ужасающе, но война со всеми нами творит кошмарные вещи. Я рад, что мы не понесли дополнительных потерь после зимней битвы! — ученики посмотрели друг на друга, решая, кого он счёл выглядевшим «ужасающе».

Он прочистил горло:

— Эта статуя олицетворяет всех наших товарищей, которых мы потеряли в бесконечной войне!

Раздражение было обычным настроением среди всех гриффиндорцев. Его выходки надоедали очень быстро.

— И я нанял великолепного художника, сэра Антониса Влачаса, для создания для нас этого памятника. Мне и самому только предстоит увидеть результат, но я приказал создать статую по образу ученика, потерявшего голову в прошлом ноябре.

Несколько школьников ахнули. Видимо, новости о предполагаемой потере головы Арчи не разошлись по всему факультету.

— Интересно, удалось ли им передать мой вид? — прошептал Арчи Гасси.

— Значит, на картине сэра Кэдогана навечно будет изображена статуя тебя, гордо вися на башне Гриффиндора? — спросила Гасси. — Ну и честь.

Гермиона закатила глаза.

— Пора! — сказал сэр Кэдоган, его голос громыхал над толпой. — Давайте же откроем памятник и почтим минутой молчания солдат, потерянных в сражениях! — он схватил ткань и стянул её.

Весь факультет Гриффиндора охнул.

— Это…

— О, Мерлин…

— Эм-м…

На одно мгновение наступила полная тишина, за которой последовал смех, эхом отражающийся по всему коридору.

— Что ж… искусная работа, — сказал сэр Кэдоган, — но, судя по всему, произошло недопонимание указаний.

Статуя изображала мужчину в полный рост с длинными, распущенными локонами. У него был суровый взгляд и мрачное выражение лица. Он гордо стоял во весь рост, держа руки на бёдрах. У него были большие мускулы и очерченные кубики пресса. Но самой заметной его чертой были его яички, повисшие прямо под вялым пенисом. Камень был гол, как новорождённый младенец.

Гасси потеряла самообладание. Она смеялась так громко, что по её щекам потекли слёзы.

— Что думаешь о своём изображении, Арч? — спросила она.

Арчи рассматривал статую, как критик, изучающий картину:

— Должен сказать, ничуть на меня не похоже, нет?

— Думаю, тебе стоит порадоваться, что он на тебя не похож, — сказала Гермиона.

— Что ты имеешь в виду?! — притворился обиженным Арчи. — Да было бы тебе известно, красота этой статуи была бы лишь усиленна, будь он похож на меня!

— Сэр Кэдоган! Прикройте это немедленно! — резкий голос Минервы раздался из толпы.

— Прошу прощения, мадам! Новый памятник вскоре встанет, я об этом позабочусь! — Гермиона больше не могла сдерживать смех.

Прошло тридцать минут, прежде чем все гриффиндорцы попали в гостиную. Сэр Антонис Влачас наблюдал за открытием статуи, и обсуждение его искусства до глубины души его оскорбило. Он закатил такую истерику, что пришлось вмешаться самому Альбусу Дамблдору, отчего произошло весьма неловкое объяснение, почему была заказана обнажённая статуя.

Дамблдор, сэр Кэдоган и сэр Влачас в итоге пришли к компромиссу. Они договорились прикрыть гениталии статуи, но оставить её на всеобщее обозрение.

Когда они вернулись в спальню, Гасси не стала тратить время и тут же доложила Гермионе о новой сплетне про Райнхардта, Альфреда и Джулию.

— В смысле, мы все знаем, что Джулия не пережила расставание с Райнхардтом, а Альфред — просто запасной вариант, — сказала Гасси. Даже Соня, их менее приятная соседка, слушала.

— Правда? Ей всё ещё нравился Райнхардт?

— Конечно. Кто предпочтёт Альфреда Хенсли Райнхардту Лестрейнджу, — сказала Соня. Видимо, она решила, что этого объяснения достаточно. Райнхардт был богатым членом «Священных двадцати восьми».