Сара Фогбрайт в академии иллюзий

Как Джозайя сумел поднять долото и орудовать им, доподлинно неизвестно. Гномы страшно сердились на такие вопросы, считая их насмешкой и попыткой подорвать их веру.

Гномьи женщины тоже носили долото, но обычно на шее или на запястье, как подвеску — наверное, по той причине, что в ушах им хотелось носить серьги, золотые или серебряные, с цветными камнями, а вовсе не стальное долото с деревянной рукоятью, хотя и миниатюрное и довольно милое.

Взгляды гнома смущали меня и раздражали. До поступления я и вовсе не видела никого из их народа так близко — папа не нанял бы гнома даже для того, чтобы прочистить дымоход! И, конечно, мы не бывали в кварталах, где они живут, и ничего не покупали в лавках, где они трудятся, вот ещё! Даже не представляю, что сказали бы мама и папа, если бы узнали, что я делю комнату с Хильди.

А может, они узнали и именно потому сторонятся меня теперь? Боятся куда-либо брать, чтобы я случайно не проболталась в разговоре и не опозорила их?..

Кристиан всё не шёл. В досаде я села за стол как можно дальше от гнома и пролистала Кеттелла, однако была не в состоянии вчитаться в строчки и что-нибудь понять. Я даже не сразу сообразила, что держу книгу вверх ногами!

Тихонько, чтобы не щёлкнуть крышкой, я поглядела на карманные часы, исцарапанные, с треснувшим стеклом. Не те, что приличествуют одной из семьи Фогбрайт, но я не любила эти часы и совсем не берегла. Бабушка однажды подарила мне на день рождения другие, узорные, с бабочкой, расправляющей крылья — но они понравились Розали, и мне тут же велели отдать их сестре. Сказали, такие часы больше подходят взрослой девушке. Позже я получила другие, куда более простые. Я ненавидела их и вообще никогда бы ими не пользовалась, если бы имела выбор. Не будильник же с собой носить!

Стрелка едва подползла к одиннадцати. Скорее всего, Кристиан подумал, что я приду позже, и не стал торопиться… Ох, я могла успеть побеседовать с Дитой, а после прихорошиться. Если бы я только заранее знала, что у меня будет время!

К двенадцати я заволновалась. Я то и дело с тревогой оглядывала свой стол, каждый раз убеждаясь, что он всё ещё стоит напротив двери, а значит, Кристиан уж точно заметит меня, когда войдёт. Мне казалось, едва я отвожу глаза, книжные полки тут же сдвигаются, пряча меня, и превращаются в лабиринт, где мы с Кристианом никогда, никогда не отыщем друг друга.

Чтобы отвлечься, я опять бегло пролистала Кеттелла, недоумевая, и что в нём могло понравиться миссис Гудинг. Все стихотворения походили друг на друга, и я затруднялась сказать, о чём они. Кеттелла влекли яркие образы, и он с упоением писал об алых розах на чёрных камнях мостовой, но почему розы там оказались, не сообщал. Он сравнивал их с собственным разбитым сердцем, а дождь — со слезами, но отчего его сердце разбито и отчего он плачет, утаивал тоже.

Судя по всему, Кеттелл упивался страданиями. Ему не важна была причина, и он ровным счётом ничего не собирался с этим делать, только садился и писал очередное стихотворение. Возможно, от него сбежала жена, а может, он ушиб мизинец о ножку кровати или заработал несварение — источником его боли и стихотворений с равной вероятностью могло быть и то, и другое, и третье.

Я с досадой взглянула на часы: без четверти час, а библиотека, как следовало из вывешенного на двери объявления, по выходным дням работала только до трёх. Что же задержало Кристиана, отчего он всё не шёл?

Не в силах и дальше сидеть, я поднялась и принялась расхаживать туда-сюда, делая вид, что заучиваю стихотворение.

Девушка у окна закончила работу, собрала свои книги и пошла их сдавать, пыхтя под тяжестью стопки. Я видела, что гном хотел ей помочь, но она припечатала его таким взглядом, что он застыл, а после, смущённо почесав в затылке, сел на место. Затем он посмотрел на меня, и я поспешно отвела глаза.

Теперь нас осталось четверо: двое юношей, я и библиотекарша. Она продолжала заполнять бланки, поглядывая в нашу сторону с досадой. Видно, мы мешали ей закрыться и пить чай. Бедный магический помощник получал от неё больше тычков, чем следовало.

Когда я, меряя шагами ряды и нетерпеливо выглядывая Кристиана, поравнялась с гномом в третий раз, он не утерпел и, потянувшись ко мне, робко сказал:

— Добрый день, мисс…

Я и так была взвинчена до предела. Кристиан всё не шёл, и семья мною пренебрегла, а всё оттого, что я решила пойти на театральное отделение. Кончилось тем, что со мной вот так запросто заговаривает какой-то гном!

У него были слишком густые брови, а тёмно-рыжие, почти каштановые волосы стояли торчком. Веснушчатое лицо казалось детским и глупым из-за короткого и широкого, как у всех гномов, носа. Он смотрел с надеждой, как будто верил, что я отнесусь к его дерзости благосклонно.

— Не смей ко мне приставать! — громко и раздельно, звенящим от злости голосом сказала я. — Не смей! Мой отец не позволил бы такому, как ты, даже чистить его сапоги!

Гном стремительно покраснел, а потом побелел. Прежде я никогда не видела, чтобы у кого-то столь быстро менялся цвет лица.

— Что случилось? — тут же воскликнула библиотекарша и подскочила к нам. Её каштановые букли тряслись от негодования, очки сверкали, а в голосе слышалась плохо скрываемая радость — видимо, оттого, что у неё возник повод оторваться от скучной работы. — Что случилось? Этот… он посмел с тобой заговорить? Да что ты о себе возомнил, негодник! Впредь я не пущу тебя на порог, и более того: о подобном поступке станет известно вашему ректору…

Долговязый юноша неловко поднялся с места и перебил её:

— Он ничего не делал! Он не сделал ничего плохого. Он…

Торопливым жестом поправив съехавшие очки, юноша взглянул на меня и укоризненно прибавил, обращаясь не то к библиотекарше, не то уже ко мне:

— Зачем вы так? Его же отчислят!

Гном выглядел совсем растерянным и не пытался сказать ни слова в свою защиту.

Мне вдруг стало стыдно. Папа строго наказывал не общаться с подобными личностями, даже не встречаться с ними взглядом — с женщинами ещё куда ни шло, но вот мужчины-гномы вызывали у него непреодолимое отвращение. Но ведь папы здесь не было, и я могла решать сама, а этот гном не сделал бы мне ничего дурного в библиотеке, под присмотром работницы.

Тут магический помощник запыхтел, затрясся и с треском изверг из себя все бланки — и пустые, и заполненные. Они смешались в одну кучу на полу. Библиотекарша ахнула, всплеснув руками.

— Я помогу собрать, — глядя в стол, едва слышно произнёс гном. — Ну, и наладить эту вашу штуковину могу… наверное.

Библиотекарша набрала воздуха, очевидно, чтобы разразиться гневной тирадой, но я опередила её и выпалила скороговоркой:

— Он ничего мне не сделал, я ошиблась! Мне показалось! Всё в порядке!

С этими словами я поспешила прочь. Далеко уйти, правда, не удалось. У меня в руках всё ещё был проклятый Кеттелл, и нужно было или вернуть его, или сделать отметку, что я взяла книгу с собой. Я вовсе не хотела брать, но зачем-то взяла, а после выскочила за дверь, сгорая от стыда. Юноши уже помогали сортировать бланки, и этому глупому гному ничего не грозило.

На лестнице было сумрачно и прохладно. Я остановилась, держась за кованые перила, а после приложила холодную руку к пылающему лбу. Кристиан так и не пришёл!