Сара Фогбрайт в академии иллюзий

Почти два часа, а он так и не пришёл!

Но ведь ещё оставался целый час. Я устроилась внизу лестницы, прислонясь к перилам спиной, и гадала, что же его задержало. Может быть, он заболел? Или его срочно вызвали домой, и он не сумел предупредить меня? Что же мне думать?

Я стояла и ждала, вслушиваясь в тишину, но вот раздались шаги. Я с надеждой выглянула из-за угла, но это оказался вовсе не Кристиан. Тяжёлой шаркающей походкой ко мне приближалась миссис Гудинг, погружённая в свою обычную задумчивость.

Заметив Кеттелла в моих руках, она оживилась и воскликнула:

— Я вижу, вы любите хорошую поэзию! Ну-ка, ну-ка, что вам нравится у Кеттелла больше всего?

— Чёрные… алые розы на чёрных камнях, — промямлила я, поскольку это было единственное, что задержалось у меня в голове.

— О, розы, прижатые к сердцу! — восторженно продекламировала миссис Гудинг, воздевая руку, а другую прикладывая к груди. — О, алые розы на чёрных камнях мостовой! Из вас выйдет толк, юная леди.

И, величественно кивнув мне, она проследовала дальше.

Я ждала до трёх, радуясь и тревожась из-за каждого звука. Радуясь, потому что это мог быть Кристиан, и тревожась, поскольку не знала, как объяснить, отчего я стою у лестницы.

Библиотека закрылась. Юноши молча прошли мимо. Гном взглянул на меня, но в этот раз отвёл глаза первым.

Ждать было нечего. Я ушла.

Возможно, я неверно поняла Кристиана. Теперь я уже не помнила, точно ли он сказал, что мы встретимся завтра. Может быть, послезавтра? Ах, нет, по воскресеньям библиотека закрыта… Может быть, он говорил: «позже»? Ах, я не помнила! Наверняка я всё перепутала.

Я вернулась в комнату. Дита сидела на подоконнике, глядя, как ветер треплет яблони у тренировочной площадки. На меня она даже не взглянула.

— Ты хотела о чём-то поговорить, — напомнила я.

— Разве? — спросила она, подняв бровь. — Тебе показалось.

Я только пожала плечами. Не хочет говорить — что ж, её дело!

Вечером, когда легла в постель, я вспомнила, как глупо выглядела в нашу последнюю встречу с Кристианом. Забыла, где нахожусь, и клонила голову набок и гримасничала, воображая наш разговор, а он тем временем сидел напротив и ждал, пока я его замечу. Наверняка подумал обо мне невесть что, но не сказал из вежливости, а теперь постарается меня избегать…

Я с головой укрылась одеялом и горько заплакала от обиды.

Глава 5. Как мы провели выходные

Всё воскресенье мы с Дитой молчали и не заговаривали друг с другом. Возникло тягостное ощущение, будто мы поссорились, хотя ведь мы совсем не ссорились. Я всё искала повод начать непринуждённую беседу и всё не находила.

В столовой за обедом, поглядывая на Диту, я наконец сказала:

— Знаешь, вчера я взяла в библиотеке Кеттелла…

Она тут же поднялась и сказала только:

— Прости, мне нужно идти.

А ведь в её тарелке ещё оставался суп! Дита отправилась к раздатчице, доедая на ходу, и у выхода задержалась, прежде чем поставить тарелку на столик. У неё вовсе не было повода так спешить, ни малейшего, да она и не спешила, пока я с ней не заговорила.

Это означало лишь одно: Дита всё-таки обиделась, что вчера я ушла, не выслушав её.

Свой обед я доела без радости. К тому же сегодня давали этот суп, до того странный на вкус, что не удавалось понять, рыбный он или мясной, и до того разваренный, что я не могла узнать добавленную в него крупу. Один только лук остался полусырым и то и дело попадался в ложке, тёмно-серый и глянцевитый, как мокрица. Он похрустывал во рту, и о мокрицах я подумала совсем, совсем напрасно!

Я вернула раздатчице тарелку с недоеденным супом и почти до вечера бродила вокруг общежития в надежде, что увижу Кристиана хоть издали. К сожалению, мне так и не удалось его заметить. Неужели он меня избегал?..

Так хотелось поговорить об этом хоть с кем-то, спросить совета, но у кого? Здесь у меня была только Дита, и она явно не стала бы слушать. Наверное, решила делать вид, что меня не существует, как поступали мама и Розали, а я по опыту знала, что эту стену не прошибить ничем — ни мольбами, ни слезами. Что ж, и пусть молчит!

Я бродила по двору, когда к входу с треском подкатил паромагический велосипед, чуть кренясь набок. За рулём, широко улыбаясь, сидел господин Сторм в чёрной кожаной куртке с заклёпками и в защитных очках, но без шлема. Его длинная рыжая борода от быстрой езды свесилась за плечо, как шарф, а лысина блестела от пота. Похоже, господин Сторм всю дорогу крутил педали, экономя топливо.

В коляске позади него находилось что-то большое и прямоугольное, завёрнутое в тёмную ткань. Этот предмет придерживала маленькая веснушчатая рука. Хильди вернулась и привезла новые рамы.

Её отец тут же пошёл договариваться с комендантшей и искать рабочих, и скоро в нашей комнате стало довольно шумно и тесно.

— Подымай! — басил господин Сторм, взмахивая руками. — Да куды, куды, выпустишь, оно как шандарахнется! А с этим-то чё? Эка его расколдобило!.. Левее, сказал жа, левее… Ух, ягодка моя, как ты ловко всё замерила, вишь, тютелька в тютельку встало.

— Дак чё ж я? Небось не криворукая, — довольно ответила Хильди.

Отец потрепал её большой ладонью по рыжей голове, и Хильди прильнула к нему. Её не беспокоило, что косы разлохматились. Поглядев на это, я отступила к общим умывальникам и там, пока никто не видел, погладила себя по макушке. Мой отец уж точно никогда не поступил бы подобным образом, а мне было интересно, что при этом ощущаешь.

Как назло, мимо прошла Дита, и я притворилась, что поправляю причёску.

Пока велись работы, в нашей комнате негде было сесть. Я не хотела вертеться под ногами, а потому опять вышла во двор. Уже вечерело, тянуло прохладой, но ещё не стемнело.

Я решила обойти здание общежития. Там, где оно примыкало к территории мужской академии, я нарочно замедлила шаг. На тренировочной площадке кто-то был, оттуда засвистели мне и замахали руками, однако я не заметила Кристиана и сочла, что лучше будет повернуть назад.

Сущие дикари! Это же надо — свистеть, будто я какая-то… Гномкам бы так свистели!

Дита устроилась на скамье у входа, но сидела с таким неприветливым лицом, что я не захотела составлять ей компанию. Куда ещё было идти? Я побрела к главному корпусу.

Над брусчаткой парили экипажи, мигая огнями — бронзовые с патиной и медно-рыжие, устаревшие. Студентки съезжались к началу новой учебной недели. Наверняка медные экипажи принадлежали тем семьям, чьи дочери учились на театральном отделении, а бронзовые…