Сара Фогбрайт в академии иллюзий

— Комиссар Твайн, Центральное управление. Я знаю, что у вас наш безопасник. Харден, да. Не смейте ничего делать до моего приезда. Последствия вы представляете.

Он отжал рычажок, переставил штепсель в гнездо линии, служащей для связи с Эрхейвеном, и быстро поместил шнуры в другие гнёзда, а затем набрал ещё и код на диске, в этот раз уже не сверяясь со справочником. Он звонил кому-то в столицу. Кому-то важному, раз был ещё и код. Кому?

Хмурясь, комиссар ждал. Потом справился насчёт лорда Камлингтона.

— У миссис Харден? — переспросил он. — Благодарю. Не нужно, номер я знаю.

И повесил трубку.

— Лорд Камлингтон? — спросила я. — Это ведь тот, кто изобрёл аркановоз? При чём здесь он?

Мистер Твайн поглядел на меня, прижав палец к губам. Он уже переключился на загородную линию Дамплока, опять переставил шнуры и перевёл рычажок в положение звонка.

— Томас Твайн, — представился он. — Мне нужен лорд Камлингтон… Милорд? Это я. Возможно, вам будет интересно узнать, что мисс Харден у меня. Да, в управлении. Жду.

Он отжал рычажок, выдернул штепсель и воззрился на меня.

— Скоро за вами приедут, мисс Харден, и отвезут к матери. Ожидайте.

— Я предпочла бы поехать с вами в Энсворд, — робко сказала я, но он принялся заполнять журнал и сделал вид, что меня не расслышал.

На столе боком ко мне стоял портрет в рамке. Стекло чуть отсвечивало, но я разглядела юношу лет двадцати, молодую женщину и строгую даму с поджатыми губами — вероятно, сына, дочь и жену комиссара. Интересно, они тоже верили ему, как себе? А если бы им грозила смертельная опасность, он тоже счёл бы, что бумаги куда важнее их спасения?

Рядом лежала стопка газет. Моё внимание привлёк заголовок: «Таинственное исчезновение! Неужели проклятие предков настигло графа Камлингтона?». Я невольно вчиталась: конечно же, всё обман. Граф Камлингтон проиграл на скачках целое состояние и перестал выходить в свет, только и всего, а молва уже вспомнила о самом первом носителе этого титула, который действительно исчез, и его так никогда и не нашли. Какое же это проклятие, если за двести лет пропал только один человек? А нынешний граф, судя по всему, вовсе и не пропал. Эти газетчики всегда хитрят!

Старая газета, ещё летняя. Зачем комиссар её хранил? Я протянула руку, но мистер Твайн, заметив мой интерес, тут же схватил всю стопку и убрал под стол.

— Ничего здесь не трогайте, — строго сказал он и вернулся к работе.

Напольные часы отмеряли мгновения — тик-так, тик-так. Два часа, начало третьего. Тик. Так.

Почему граф Камлингтон? Почему, чтобы Диту забрали и отвезли к матери, комиссар звонил не самой матери, а этому графу?

— Когда вы поедете в Энсворд? — спросила я. — И почему вы ни о чём меня не расспрашиваете? Разве вам не хочется знать, почему мой отец оказался в тюремной камере? Вам всё равно, что его жизни угрожает опасность? Он говорил, что верит вам, как себе!

Комиссар устало поглядел на меня и сказал:

— Хотите совет, мисс Харден? Не прекословьте людям, у которых больше власти, чем у вас. Бернард прекословил, и потому, в общем-то, всё равно, куда ещё его угораздило встрять. Это не самая большая его проблема теперь. А вы не спорьте и не задавайте вопросов. Поймёте, когда за вами приедут.

— Кому он прекословил? Что случилось? — немедленно спросила я, но мистер Твайн уже принялся писать и ответил только, не поднимая глаз:

— Я работаю, мисс Харден.

Тогда я сунула руку в сумку и тихо, как только могла, вырвала лист из блокнота. Затем, отыскав карандаш, написала вслепую, не вынимая руки: «Меня везут в дом Харденов. Я не доверяю Т. Т.»

Раз или два комиссар поднимал взгляд, будто проверял, на месте ли я. Я нервно улыбалась ему.

В половине четвёртого на коммутаторе загорелась зелёная лампочка и зазвенел колокольчик.

— Лорд Камлингтон? — спросил комиссар, подняв трубку. — Проводи их ко мне, Фицхью.

Скоро в дверь постучали. Лопоухий Фицхью, нещадно перетянутый ремнём, заглянул и только набрал воздуха, чтобы доложить, как мистер Твайн поднялся и кивнул:

— Милорд, миссис Харден… — и добавил, махнув рукой в сторону Фицхью: — Иди, иди, подожди за дверью.

Я вскочила с места, не в силах и дальше сидеть.

В кабинет вошли двое: мужчина в цилиндре и тёмном сюртуке и изящная женщина, которую я сперва приняла за девушку. Прежде всего меня поразили её льдисто-голубые глаза. Казалось, всё в ней безупречно: тонкие, изящные черты лица, нежный румянец, тёмно-русые волосы.

Приглядевшись, я всё же заметила, что цветом лица она в значительной степени обязана румянам и пудре, и кожа её не так упруга, как это бывает в юности. Она походила на цветок, начавший увядать — всё ещё прекрасный цветок, тем не менее.

В лице Диты было мало сходства с матерью — может быть, только форма носа.

Мужчина был мне знаком по портретам в газетах: граф Камлингтон. Волевой подбородок, непослушные тёмные волосы, жгучий, почти чёрный взгляд, горделивая посадка головы и высокий рост — о… О! Догадка осенила меня.

— Граф Камлингтон, позвольте представить вам мою дочь Бернардиту, — негромким чарующим голосом сказала миссис Харден.

Граф оглядел меня с головы до ног и, похоже, оценил невысоко.

— Тебе придётся заняться ею, Элеонора, — сказал он. — Она выглядит неподобающе. Почему её волосы обрезаны?

Неподобающе! Я подумала, что мне, по крайней мере, не дорисовывают волосы на портретах, как ему. И кончик носа у него красный не от мороза, а от излишеств. И губа оттопырена, и подбородок дряблый.

Но вслух я этого не сказала.

— Я хотел бы обсудить кое-что, связанное с Харденом, но не при дамах, — сказал комиссар.

— Элеонора, ступайте, подождите меня в экипаже, — велел граф.

Фицхью проводил нас, ещё сильнее выпячивая тощую грудь, чем прежде. Миссис Харден не говорила мне ни слова и вообще на меня не смотрела. Пользуясь этим, я сунула руку в сумку, взяла в кармашке карандаш, нащупала лист, прижатый к блокноту, и дописала: «Спаси». Я могла только надеяться, что буквы разборчивые. Затем скатала лист в комок и сжала в ладони.

Зря я не слушала миссис Спиллер, когда она говорила, что каллиграфия пригодится нам в жизни!

Мы вышли в морозный день. Перед входом парил экипаж, бронзовый, но не такой большой, как у моего папы, и без коммутатора. Водитель, немолодой и представительный, вышел, чтобы открыть нам дверь. У него были до того длинные усы и бакенбарды, что они, расчёсанные на две стороны, доставали до плеч. Круглое лицо с лысеющим лбом напоминало перевёрнутое яйцо.

Сэмюэль, маленький верный Сэмюэль всё ещё ждал на улице, продрогнув до костей. Он переступал с ноги на ногу, стоя чуть в стороне от входа, а его губы совсем посинели. Я сумела только бросить отчаянный взгляд, а потом, понадеявшись, что никто не увидит, без замаха метнула бумажный комок. По счастью, ветер погнал его в сторону Сэма, и он наступил на записку ногой. Постовые пялились на миссис Харден, и никто ничего не заметил.