Сара Фогбрайт в академии иллюзий
Шрифт:
От стен у меня рябило в глазах. Кажется, господин Сторм собирал бесплатные образцы обоев, чтобы создать это великолепие. Что же касается пола, всюду лежали полосатые лоскутные коврики.
Сэмюэль тоже был здесь. Он мог провести этот вечер с семьёй, но неопределённо высказался насчёт матери, которой лучше не знать, что он сбежал с практики. Родители Хильди без лишних слов подтолкнули его к столу и выдали табуретку, миску и громадную ложку.
Балконная дверь практически не закрывалась. То и дело снаружи доносилось: «Мэгги! Эй, Мэгги! Вепрева рулька!», «Мэгги! Яблоки с рисом!», «Сладкий омлет, Мэгги, эй! От Поппи!». Госпожа Сторм немедленно
— Отправь дальше! — кричала она. — К Поппи! Ну, и себе отсыпь чё пожувать!
Иногда котелки отправлялись вниз или поднимались к нам.
Всё, что прибывало от соседей, немедленно делилось на восемь равных частей, и каждый из нас получал свою долю, благодаря чему в моей миске сладкий омлет соседствовал с бараньей лопаткой, огуречным сэндвичем и малиновым пудингом. Мама лишилась бы чувств, если бы увидела это. Хотя, пожалуй, ей стало бы дурно уже от сервировки стола, где не нашлось бы двух одинаковых мисок, тарелок, чашек, кружек, ложек или салфеток. Зато белоснежная скатерть, расшитая зелёными драконами, была выше всяческих похвал.
Я сидела на низком табурете, поджав ноги под себя. Госпожа Сторм выдала всем шерстяные носки (каждая пара не менее чем из трёх цветов пряжи, связаны будто на великана) и укутала шалями, чтобы мы не мёрзли из-за постоянно открытой балконной двери. Согревая нам спины, потрескивала дровяная печь. Над ней висела медная утварь.
На большой сковороде жарились пирожки, и Хильди время от времени взлетала на ступеньку, чтобы ловко их перевернуть или заменить следующими. В остальное время она успевала проследить, чтобы у каждого в миске не осталось ни капли свободного места, подливала в кружки пунш, утирала носы и рты братьям и тут же, упав на своё место, подпирала щёку кулачком и восклицала:
— Ведь говорила я, из подмены добра не выйдет. Надо ж, вот про Лауру никак не могла подумать дурного, а! Да как жа так?
Я была всем довольна и думала, что в жизни больше не пойду ни на какие званые вечера, если они не будут похожи на этот. Разве что испытала некоторое затруднение, не отыскав вилки для мяса, но господин Сторм тут же его разрешил вопросом:
— А у тя чё, рук нету?
Руки нашлись.
Рыжие братья Хильди — Джейси, Джаспер и Джок — галдели за шестерых и при этом успевали жевать, фехтовать на костях и стрелять из трубок горошком. Хильди время от времени отнимала трубки, но у этих парнишек их была сотня, не меньше.
— Ю-ху! — кричали они. — Завтра двигаем выручать Бернарда!
Брать их с собой, разумеется, никто не собирался.
Ближе к десяти с улицы раздались звуки трубы и тромбона, ещё нестройные, но вот зазвучал «Полёт дракона». Сперва низкий гул — горы стонут оттого, что дракон ворочается. Он засиделся взаперти, ему тесно, темно и плохо. Он больше не может так.
Барабаны, тарелки! Протяжный рокот. Гора поддалась, камни раскатываются, ширится трещина…
— Лампу, лампу! — закричала госпожа Сторм.
Мы погасили свет и поспешили на балкон, как были — спотыкаясь в смешных носках, кутаясь в шали, с кружками, я с окороком в руке. Во всём гномьем квартале одно за другим гасли окна, пока не стало черным-черно, ни зги, только звёздное небо над головой. Все звуки, кроме музыки,
смолкли.Бах! Обвал. Сыплются, сыплются камни — и вдруг тишина, аж в ушах звенит. Это дракон впервые увидел свет. Он стоит и не знает, что делать с этой свободой.
Не дыша, мы застыли на тесном балконе.
Скрипка, труба, удар тарелок! Первый взмах крыльев. Ещё, ещё! Ветер!
В этот миг золотой дракон вознёсся над городом. Я знала, что это иллюзия, я видела её каждый год, но никогда это не было столь прекрасно. На всех балконах завопили так, что не стало слышно музыки. Я тоже вопила, размахивая рукой с зажатым в ней окороком, и даже заплакала от избытка чувств. Свобода, тепло и любовь, никаких правил, музыка и звёздное небо — таким и должен быть день Благодарения.
После дракона в небе распускались цветы, огненные шары распадались на кольца, и целые россыпи звёзд загорались и падали метеорами. Мы то возвращались к столу, то выходили опять поглядеть, и музыка ещё играла, и отовсюду неслись голоса и смех. Но праздник уже угасал, и братья Хильди клевали носом, и наконец отец унёс их и уложил.
Усевшись за стол, мы принялись обсуждать план.
— Полицейский участок в Энсворде, — сказал господин Сторм. — Знаю, чё б не знать. Бумага есть? Схему накалякаю.
Порывшись в сумке, брошенной у стены, я с готовностью подала карандаш и блокнот.
— А откуда вы знаете, как участок выглядит изнутри? — с любопытством спросила я.
— Ну, откудова! Рази не всё одно? — проворчал господин Сторм, сдвигая в сторону миску с костями. — Знаю и знаю. Ишшо в Беллвуде такой жа, в Йеллоуфилде… По одним чертежам строили.
— Вы, должно быть, помогали строить? — догадалась я.
— Ты вот чё пристала, а? Помалкивай и гляди: туточки вход и дежурный, здеся у них столы, посерёдке кабинеты всякие, а камеры вот…
Надавливая на карандаш, господин Сторм провёл несколько жирных линий.
— Здеся три и здеся три. Давай-ка мы их пронумеруем: первая… ага… пятая, шестая. Во. Тока бы знать, в какой он камере, и можно заложить взрывчатку.
— Но откуда же мы её возьмём? — озадаченно спросила я.
— Дак в подвале поглядеть надо, вродь оставалось чё-то. От неслухов своих прятал.
— У вас в подвале? — изумилась я. — У вас в подвале есть взрывчатка?
— Ну да, а чё? Чё за гном, ежели у него нет динамита или вроде того? — тоже удивился господин Сторм.
Я поглядела на него с уважением.
Господин Сторм тут же, не теряя ни минуты, взял переносную лампу и спустился в лавку, прихватив с собой и Сэмюэля. Я слышала, как они возятся, что-то двигая с жутким скрипом. Потом раздался лязг — должно быть, открылась крышка люка.
В это время Хильди с матерью убирали со стола. Они до того ловко и слаженно вытряхивали объедки, мыли, протирали и ставили посуду на полку, что помощники им, кажется, вовсе не требовались. Всё-таки я предложила свою помощь.
— Вот ишшо, — фыркнула госпожа Сторм, — стану я гостей утруждать! Ты отдыхай, детка. И так уж сколько пережила, да и завтра день-то непростой. Отдыхай, мы туточки сами управимся.
Чувствуя себя ужасно бесполезной, я вышла на балкон. В доме напротив уже погасли почти все окна, только фонарь над аркой ещё горел. Гномы-музыканты давно закончили играть, убрали инструменты и теперь о чём-то беседовали, стоя в пятне жёлтого света и попивая яичный грог. Они кутались в такие длинные шарфы, что наружу торчали только носы. Сыпался мелкий снег.