Серебряная тоска

Христофор, значит, Бонифатьевич? А за подобное - по этапу в Сибирь - не угодно ли? И, согласно казиматному уставу, держать на исторической родине, пока яйца не отморозишь! Э-э, да ты, брат, кастрированный! Ты и не мужчина вовсе, а Дантес!

Так вот тебе короткий этап!
– И Александр Христофорович пнул сибирского кота Бонифация носком ботфорта.

После ухода Бенкендорфа Николай сперва задумчиво барабанил пальцами по столу, затем достал из кармкна золотые часы с репетиром и откинул крышку. Часы заиграли приятный на слух минуэт, затем из них вылетела кукушка и сделала в комнате пакость. Николай переступил через пакость, подошёл к зеркалу и всмотрелся в собственное отражение.

– Страна холопов, - сказал он.
– И ты, - он ткнул отражение пальцем в грудь, - первый хлолп всея Руси.

Совершенно обессиленный, опустился он в кресло, и, массируя пальцы обеих рук, прошептал:

– А, всё же, какой страшный человек, этот Бенкендорф... "На свете счастья нет, но есть покой и воля". Вот ведь подлец, Пушкин. Вот ведь скотина, Бенкендорф. Не приведи Господь оказаться просвещённым монархом... Когда понимаешь, что делаешь, и всё равно делаешь... Завтра же пошлю Пушкину своего учителя по стрельбе...

Тут в полуприкрытую дверь вошёл к царю на приём кот Бонифаций, обиженный, жаловаться на Бенкендорфа. Потёрся о голенище царёва сапога и, к удивлению своему, получил новый пинок.

– Пшёл.

Тем временем Александр Христофорович Бенкендорф, уже в личном своём кабинете, перебирая папки с важнейшими делами, импульсивно отложил их в сторону, показал кому-то дулю в пространство и, взяв новое дело, вывел на обложке: "Романов Николай Павлович".

* * *

– Только не притворяйся, что ты спишь, - услышал я сквозь полудрёму голос Руслана.

Из вредности мне захотелось ещё немного попритворяться. И тут же я получил сильнейший толчок в плечо.

– Так ты, татарчонок, драться?
– вознегодовал я.

– Сам татарчонок, - весело огрызнулся Руслан и неожиданно навалился на меня всем телом: - Будешь обзываться? Будешь?

– Буду, - согласился я и ловким приёмом "спихиванье" сбросил Руслана с себя и навалился на него сам.

– Сдавайся!
– приказал я.

– Лучше смерть!

– Если враг не сдаётся, его - что?

– Просят, как следует. Ходют, ноют, размазуют сопли.

– Вот я счас тебя размажу!

– Рискни здоровьем!
– пыхтел Руслан, придавленный мною к одеялу.

– Где я тебе здоровье возьму?
– пыхтел в ответ я.

– А чё?

– Курю много.

Руслан сделал змеиную попытку выскользнуть из-под меня. Я демонически расхохотался, ухватил его и произвёл адский приём переворачивания на живот.

– Счас я тебя отшлёпаю, - заверил его я.
– А-та-та, а-та-та.
– Я несильно захлопал ладонью по его костлявой заднице.
– Это тебе за монголо-татарское иго, это за... чего вы там ещё, татары, натворили?

– Мама!
– заверещал Руслан.

– Правильно! За маму. За папу. Много у тебя родственников?

– Никакой жопы не хватит, - горько признался Руслан.
– Сдаёшься?

– Нет, - опешил я.

– Тогда я сдаюсь.

Тут зазвонил телефон.

– Пусти мой жопа трубка снять.
– С перепугу Руслан перешёл на действительно татарский диалект.

Я отпустил его, и он подошёл к телефону.

– Алло?
– сказал он, снимая трубку.
– А, здрасьте, Анна Борисовна. Хорошо, спасибо, как вы? Чем занимаемся? Вот только что проснулись и сразу заспорили на исторические темы... Да, пожалуй, Ига победил в диспуте. Позвать его к телефону?

Момент. Ига, мама.

Я обречённо вздохнул и прошелестел босыми ступнями к аппарату. Ну, думаю, за что на этот раз?

– Бонжур, мама, - выдохнул я, взяв трубку у Руслана.

– Игорь.
– Мамин голос звучал, как всегда строго-назидательно.
– Ты ещё не успел взять трубку, а уже нагрубил.

– Чем же, мама?

– Своим обречённым вздохом. Мама не так уж часто звонит тебе. Ты же маме вообще никогда не позвонишь. Тебя не волнует, здорова ли мама, жива ли мама....

– Извини, мам, дел было много.

– Дел? У тебя появились дела? Ты устроился на работу?

– Всё не так страшно, - начал объяснять я.
– А, вообще, да - я работаю. Я пишу стихи.

– Игорь. Работа - это то, за что платят. Вот что. Я хочу, чтобы ты сегодня же приехал ко мне. Нам необходимо поговорить, как ты будешь жить дальше.

– А, по-моему, без этого можно спокойно обойтись.

– Игорь. Не груби. В конце концов, я требую, чтобы ты приехал.

– Мама, ты же знаешь - наши разговоры всегда кончаются ссорой.

– Если ты будешь иметь терпение выслушать, что тебе говорят, и не грубить, ссоры не произойдёт. К сожалению, ты этого не умеешь.

– Умею. Я умею выслушивать советы, но не поучения.

– Игорь. Давай это обсудим не по телефону. Я жду тебя в два часа.

– Хорошо, мама, я буду. Что взять с собою - шампанское или коньяк?

– Ремень.

– Ай!
– завопил я вдруг. Это умывшийся Руслан подкрался сзади и с оттяжкой хлестнул меня по голой жопе полотенцем.

– Игорь, перестань ёрничать, - строго сказала мама.

– Я не ёрничаю, - жалобно произнёс я.
– Это Руслан тут дерётся.

– Детский сад. Вам уже обоим по двадцать семь лет. Тебе на следующей неделе исполняется двадцать восемь. Твой инфантилизм меня просто пугает.

– Не бойся, мам, эта болезнь не смертельна. Ай!
– Русланчик хлестнул меня полотенцем по-новой.

– Для тебя - смертельна. Всё. По телефону с тобой беседовать бесполезно. Я тебя жду в два, если помнишь.

– С ремнём?
– спросил я, но мама уже повесила трубку.

Я грозно повернулся к Руслану.

– Смерти ищешь?
– процедил я.

– Реванширую, - объяснил Руслан.

– И как часто?
– поинтересовался я.

– То есть... ты в каком смысле?

– Счас узнаешь, в каком. Дай-ка сюда полотенце. Ну, кому сказал.

Русланчик понурил голову и послушно отдал мне полотенце.

– Повернись.

Видя, что выхода нет, Русланчик ещё более понурился и повернулся.

– Не сильно, да?
– попросил он.

– Это уж как получится.