"Северная корона". Компиляция. Книги 1-13

«Если сознание ускользнет окончательно, обратной дороги не будет…» – голос Триана звучал совсем тихо… как будто угасал. Альда не позволила этому отвлечь себя.

«Сознание поддержу я. Твоя задача – полностью изменить тело и создать клетки, которые будут аналогичны мозговым».

«У цветка черепа нет».

«Ты только сейчас это обнаружил? Да выбери ты место произвольно и все!»

Он поверил ей – у него и выбора-то не осталось. Альда почувствовала, как Триан отпускает контроль: сначала осторожно, словно шагая в бездну, а потом все быстрее и решительнее. То, что он сейчас ощущал, наверняка напоминало затянувшееся падение. Ему не за что было держаться, и он бы просто распался, погибая внутри живого тела, если бы Альда допустила хоть одну ошибку.

Но время ошибок прошло. Альда просто поддерживала импульсы сознания в тканях, которые отвратительно для этого подходили. Это отдаленно напоминало стимуляцию остановившегося сердца или искусственную вентиляцию легких. Орган нежизнеспособен, он должен умереть, но вот в дело вступает сторонняя сила и заставляет его двигаться, выполнять свою функцию.

Это было тяжело, настолько, что Альда была вынуждена полностью отстраниться от внешнего мира и сосредоточиться на телепатии. Если бы к ней сейчас подполз один из местных уродцев и вырвал позвоночник, она бы до самой смерти ничего не почувствовала. Но она вынуждена была пойти на такой риск – иначе ничего не получилось бы.

Она позволила Триану завершить превращение. Это увеличивало нагрузку на нее, однако обидно было бы отступить сейчас, ничего не получив, когда финал так близко. И она держалась, надеясь, что этого хватит, хотя каждая минута тянулась целую вечность.

Потом стало чуть легче: Триану удалось сформировать внутри тела-растения мозговые клетки. В них все равно нужно было поддерживать жизнь, однако это было не так сложно, как работать с пустотой. Когда же начался процесс обратного превращения, Альде показалось, что с нее потихоньку снимают грандиозную каменную плиту, до этого давившую ее.

Триан наверняка понимал, через какую нагрузку он ее проводит. Он ничего не говорил, потому что слова бы это не исправили. Да Альда и не нуждалась в словах… Она чувствовала, что ему не все равно, и этого было достаточно.

Когда все завершилось, она поспешно вернулась в покинутое тело – ощущение было именно такое, хотя ее разум и так все время оставался внутри. Альда словно выбралась на поверхность после того, как долго не могла сделать вдох в толще воды.

Испытание не прошло ее телу даром: мышцы болели, как после судорог, всю нижнюю половину лица заливала кровь из лопнувших сосудов в носу, кожа под формой истекала ручьями пота. Но Альда была жива и Триан был жив. Все остальное по сравнению с этим не имело значения.

Альда позволила себе откинуться на траву и обессиленно рассмеялась. Справилась! Надо же… В какой-то миг она верила, что не справится. Не должна была, все указывало, что внутри нее нет нужных сил – а они откуда-то появились…

Очень скоро Триан был рядом с ней. Подошел, как только смог подняться на ноги, даже одеваться пока не спешил, ему нужно было убедиться, что Альда будет жить. Его лицо покрывала засыхающая корка крови, он дышал тяжело и хрипло, но сам он будто и не замечал этого.

– Мелкая, насколько ты в порядке по любой возможной шкале? – тихо спросил он.

– Какая разница? Ты разве не ради этого меня приручал? – испытующе посмотрела на него Альда.

Она давно уже не верила в это – и все же ей было любопытно, как он отреагирует. В другое время Триан идеально скрыл бы эмоции, а теперь даже он слишком устал. Она почувствовала болезненный укол внутри него, тот тип боли, который причиняют только близкие.

– Альда…

Другие объяснения ей были не нужны. Альда подняла руку, завела ему за шею, мягко надавила. Он намек понял, наклонился, и она почувствовала легкий привкус крови на его губах. Да и он тоже… Оба сейчас были хороши!

– Все в порядке, правда, – сказала Альда, когда он отстранился. – И оденься, на все остальное у меня сил нет.

– Это тот редкий случай, когда я не буду настаивать.

Он двинулся прочь от нее, к оставленной форме, но Альда окликнула его:

– Триан! Все… все ведь было не зря?

Он еле заметно улыбнулся, призрачно бледный в неоновом сиянии Нергала.

– Да, мелкая. Все определенно было не зря.

Он был доволен, Альда знала, она позволила ему наслаждаться моментом и дальше. Телепатка так и не решилась сказать, что в миг, когда она удерживала его сознание, она невольно скопировала его воспоминания. Все до единого, даже те, которые он отчаянно хотел от нее скрыть.

* * *

Молчание всегда давало Саргону больше, чем любые слова. Слова все равно не так уж важны: люди услышат не то, что ты пытался передать им, а то, что им хотелось приписать тебе. Они найдут, на что обидеться, за что обвинить. Так зачем обеспечивать им такую возможность?

Молчание – куда более верный друг. Ему сложно что-то приписать, оно очень быстро выводит из себя. Почти все, кого знал Саргон, плохо выносили молчание. Они старались всеми силами уничтожить тишину, болтали больше, чем следовало бы, и каждое слово было частью их портрета. Порой даже тем, что они хотели бы скрыть, а все равно допустили ошибку.

Постепенно молчание сроднилось с ним, срослось, и о словах Саргон вспоминал, лишь когда это было необходимо. К тому же в поселении осталось очень мало людей, с которыми ему было интересно говорить.

Но бывали и исключения. Например, пленница, живущая в его доме. Саргон не отказался бы услышать от нее больше, потому что она была порождением иного мира. При этом он понимал, что его желание не следует исполнять, и рядом с ней он тоже молчал. Просто это было не так легко, как рядом с остальными.

Изначально желания говорить не было. Он прекрасно знал, что девица его ненавидит – она преуспела, показывая это снова и снова. Причем ее ненависть не была обычной ненавистью солдата другой стороны войны. Пленница стремилась убить именно его, и он знал, за что. Он убил ее мужа. Саргон не спрашивал, как этого мужа звали и при каких обстоятельствах он погиб. Какая разница? За свою жизнь Глашатай Теней убил сотни мужей – и ни одного не запомнил. А еще ни об одном не сожалел. Саргон прекрасно знал, что каждый из этих убитых мужей не пожалел бы его, если бы обстоятельства сложились иначе.

Поэтому его не связывало с пленницей чувство вины, да и восхищения ее красотой он не испытывал. Среди Глашатаев тоже попадались редкие красавицы – но это не делало их менее смертоносными. Хотя Саргон прекрасно видел, что сын верховной жрицы попался в ловушку мгновенно. Это было забавно.

Желание слов появилось позже, и складывалось оно из многих деталей, каждая из которых сама по себе не имела такого уж большого значения. Например, из того, как она сражалась с ним, не сдавалась, даже зная, что проиграет. Или как она плакала над погибшими детьми Брерис. Она не притворялась тогда, ей действительно было жаль их, Саргон такое легко чувствовал.