"Северная корона". Компиляция. Книги 1-13

Он стал первым, кто прошел в комнату наказаний спокойно, по своей воле. Другие ученики, уже побывавшие там, смотрели на него, как на безумца. Барсал посмеивался.

На первый взгляд комната оказалась совсем не страшной. Небольшой, намного меньше тренировочного зала. Светлой за счет букетов белых листьев, сияющих в сосудах. Достаточно чистой – отмытой после предыдущего наказания. Мебели здесь было немного: все-то два стола.

Первый стоял в центре комнаты. Этот был большим и очень грубым: крепкая основа из распиленных бревен, к которой приколочена столешница из тонкого металлического листа, вот и все. Рядом – небольшой столик с какими-то инструментами, которые Саргон видел впервые и о назначении которых даже не догадывался.

– Раздевайся, – бросил ему Барсал.

– Что? – растерялся Саргон. – Это еще зачем?

– Потому что ты наказан! Потому что ты, ничтожество, не смог стерпеть парочку легких ударов! Ты должен узнать, что ждет слабаков.

Исчерченная кровавыми бороздами спина пульсировала болью. Удары были совсем не слабыми – они никогда не были слабыми. Но зачем доказывать Барсалу то, что тот и так знал? Смотритель просто издевался над ним, тут и гадать не приходилось.

Пришлось подчиниться. Одежда была сомнительной защитой – и все равно без нее Саргон почувствовал себя совсем уж слабым. Непривычно открытым. Не способным держаться за гордость, что бы он там ни решил. Да и взгляд Барсала становился все более мутным… От этого взгляда хотелось уйти, но уйти было некуда.

– Ложись, – Барсал кивнул на стол. – На живот.

Да уж понятно, что не на спину… Спина сейчас была одной пульсирующей болью раной. Но и ложиться на живот не хотелось. Стол оказался неприятно твердым и холодным, край столешницы – неожиданно острым. Одно неаккуратное движение, и можно порезать пальцы.

Подчинившись, Саргон замер, напряженный. Он пытался понять, что сейчас будет. Он помнил, что ученикам положено смирение. Однако внутри уже поднималась волна гнева, мерцавшего и раньше, а сегодня обретшего особую силу.

Это все неправильно. Так не должно быть. Он не проиграл, ему просто создали условия, в которых невозможно победить. Разве он не будущий Глашатай? Разве не защитник поселения и господин над многим? Почему он должен подчиняться существу с мозгами сигила?

Барсал такими размышлениями не озадачивался. Сегодня он торжествовал – долгое сопротивление ученика сделало его победу слаще. Он подошел ближе, коснулся. Это было странное прикосновение. Непривычное, неправильное. Не болезненное, но пробуждающее новый протест. Даже не зная, что его ждет, Саргон чувствовал: это не должно случиться. Остальные ученики выли не зря. Прежними после такого не становятся.

Он искренне хотел стать Глашатаем, и раньше ему казалось, что он заплатит за это любую цену. А сегодня выяснилось, что не любую. Если он станет Глашатаем, но перестанет быть собой, какой в этом смысл? Какой вообще во всем смысл, начиная с непрекращающейся боли?

Смотритель коснулся его снова, грубее, решительнее, и Саргон не выдержал. Ученик, которому полагалось быть покорным, выкрутился, вырвался из сжимающих его рук, соскользнул со стола ловко, как унгах, и замер, прижавшись спиной к стене. Одеваться не было времени. От прикосновения дерева раны на спине вспыхнули новой болью. Саргон отстранился от этого, он просто ждал.

Барсал не выглядел разозленным, скорее, происходящее его веселило.

– А я вот знал, что твое смирение долго не продлится! Лучше иди сюда сам, иначе пробудешь тут намного дольше… Хотя, может, тебе понравится – некоторым под конец нравится. Иди сюда, или хуже будет!

Саргон не отвечал. Он уже знал, что сказать ему нечего. Он готов был действовать – до конца.

Смотритель попытался поймать его, но это было не так просто. Ученики завершали подготовку, они уже многое умели. Боль и слабость сдерживали Саргона, но не делали совсем уж беспомощным. Он кружил вокруг стола маленьким перепуганным зверьком, больше не позволяя до себя дотронуться.

А что делать дальше – он не знал. Затевать с Барсалом драку было бесполезно, и так ясно, кто победит. Сдаваться, снова ложиться на стол, чувствовать больше? Эта мысль приводила в ужас. В мире Саргона остались только движение, страх и одна-единственная мысль.

Острый край стола…

Почему-то только эти три слова засели в скованном ужасом сознании, переливались на все лады, становились центром всего. Глупые слова, бессмысленные, но Саргон все равно держался за них, потому что больше ничего и не осталось.

– Ты не сможешь бегать вечно, сейкау недоношенный, – процедил сквозь сжатые зубы Барсал. – Ты делаешь себе только хуже! Я думал быть с тобой осторожным для первого раза, но теперь, когда я закончу, ты несколько дней ни двигаться, ни жрать не сможешь!

Он, должно быть, думал, что угрозами увеличивает страх. Напрасно, конечно. Страх Саргона дошел до предела, и даже смерть казалась не таким пугающим исходом. Он уже сдался бы, если бы не эти три слова. Они словно обещали ему спасение, но он понятия не имел, какое.

Саргону было проще двигаться в небольшом зале, а вот огромный смотритель то и дело налетал на стены, спотыкался об столик с инструментами. Очень скоро Барсалу это все надоело, он подался вперед, надеясь перехватить верткого ученика через стол. У него почти получилось, но в последний момент он поскользнулся на крови, которая теперь щедро заливала пол.

Смотритель не пострадал при падении, он просто плюхнулся на зад, ненадолго остановился, прислонившись спиной к столу, чтобы отдышаться. Три заветных слова полыхнули в сознании Саргона алым пламенем.

Острый край стола.

Действуй сейчас!

Впервые с начала наказания он напал. Прежде, чем Барсал успел подняться, ученик подлетел к нему, ударил, как учили, ногой с разворота, чтобы увеличить силу и скорость. Все еще обнаженный, окровавленный, надеющийся непонятно на что. Хоть так отомстить за себя, а там – будь что будет.

Удар пришелся ровно в центр лица смотрителя. При всей силе тренированного ученика, серьезного вреда Барсалу это не нанесло. Разве что нос сломался, так ведь от этого не умирают! Если бы все ограничивалось только ударом, смотритель легко поквитался бы с непокорной жертвой.

Но был еще острый край стола – и он все изменил. В момент удара столешница оказалась прямо за головой смотрителя. Саргон толкнул мужчину на нее, и металлический лист вошел между черепом и позвоночником, отделяя одно от другого.

Этого было недостаточно, чтобы снести смотрителю голову, но достаточно, чтобы убить его. Барсал захрипел, странно задергался – всем телом, будто каждая его часть теперь жила своей жизнью. Изо рта и носа хлынула кровь, взгляд очень быстро стал бессмысленным. Барсал еще некоторое время был жив – но как будто и не жив.