Штормовое предупреждение

Дом на нового своего гостя произвел впечатление, однако далеко не лестное. Джулиан, оглядевшись, первым делом поинтересовался, где караоке и стробоскоп, или как, черт возьми, они обираются развлекаться? С его появлением приготовления вообще заметно оживились: неугомонный и якобы уставший, он выяснил, где тут можно раздобыть елочные игрушки, на чердак заслал Прапора вместе с обеими Марлинскими кузинами, обрушил с антресолей моток лампочных гирлянд, намертво в них запутавшись, мигом занял Ковальски проверкой этого многометрового монстра на пригодность и пожарную безопасность и принялся командовать, как по фен-шую установить елку. Привычно-флегматичные комментарии Ковальски о том, что фен-шуй – это искусство украшения могил, он игнорировал с завидным легкомыслием, отзываясь, что они тут собственно собрались, чтобы похоронить старый год, так что все идет по плану. Игрушки были доставлены с чердака и спустя час приведены в приличное санитарное состояние. Пока Марлин протирала их, с ней случился приступ детской ностальгии: она узнала многие из давно позабытых безделушек, которые видела еще в детстве. Снежные шары, запыленные и кое-где с трещинами, деревянные лошадки, потерявшие кто ухо, кто бубенец, олени без одного рога, намертво заевшие щелкунчики и еще немало бесполезного барахла Марлин объявила семейным достоянием и с мечтательной улыбкой пообещала семь лет расстрела через повешение любому, кто покусится на эти сокровища. Лампочную гирлянду в итоге в четыре руки починили и распутали Ковальски и Блоухол: первый потому, что привык возиться с любой барахлящей техникой и делал это уже на автопилоте, а второй со скуки, чтобы было чем себя занять. Гирлянды хватило на то, чтобы по периметру обмотать гостинную два с половиной раза, и Марлин только догадывалась, где ее тетушка разжилась этой анакондой.

Украшение елки растянулось надолго – веселая, уютная возня, приятные хлопоты, делающие мир вокруг теплее и ярче. Теперь, когда изрядную часть гостиной занимало нарядное дерево, для которого немного передвинули мебель, разорвав уютное кольцо кресел и дивана вокруг камина, по-настоящему ощущалась близость праздника. У Марлин даже зародилась надежда, что «рождественское чудо» и правда произойдет и все склоки позабудутся, останутся в уже почти окончившемся году, не выдержав заманчивых перспектив грядущего. Даже обед в этот раз прошел, как будто репетиция перед праздничной трапезой.

Интересно было наблюдать за тем, каким именно образом люди выбирают себе место за общим столом. Марлин казалось занимательным прикидывать, почему они остановились на том или другом, что ими руководило и как это понимать. Поэтому у нее не было никаких, даже смутных соображений о том, чтобы выселить Шкипера с занятой им с самого начала позиции: из которой он видел всю комнату, мог контролировать окно и входную дверь и, в случае чего, убраться из зоны обстрела… И он понимал, что она это понимает, поэтому когда к их компании присоединился Блоухол, Шкипер сам отправился двигать мебель – с тем расчетом, чтобы за общим столом могло быть припарковано кресло-коляска.

Сам Френсис слова «коляска» не любил, звал просто «креслом», и было, в общем, ясно, что он имеет в виду. Передвигался он самостоятельно, используя ручное управление для электромотора, но не был против, если сестра шла за ним, положив руки на спинку его кресла – более высокую, кстати, чем Марлин видела на таких приспособлениях обычно. Эту высокую спинку можно было опустить так, чтобы пациент полулежал, и это облегчало нагрузку на и без того слабый позвоночник.

Одним словом, свое козырное место прожженного параноика Шкипер не намеревался уступать старому врагу, даже исходя из соображений этики. Старый враг принял это спокойно – Марлин обратила внимание, что он вообще изо всех сил старается держаться с достоинством. Но получалось это у него от случая к случаю – живой нрав и выразительное лицо мешали ему в этой достойной цели. Так и теперь – окинув глазами произведенные Шкипером изменения, брат Дорис не удержал промелькнувшего-таки на лице выражения: поджал на мгновение губы и закатил глаза, будто всем своим видом в тот момент говоря: «Ну ясно-понятно…». Впрочем, поругаться еще разок им помешал Джулиан – отчасти потому, что в качестве объекта недовольства Шкипера он потеснил брата Дорис с почетного первого места, а отчасти потому, что так или иначе отвлекал внимание болтовней и оживленным поведением.

– Что у тебя в голове?.. – убито поинтересовался у него Шкипер, подперев подбородок кулаком и вперивая в Джулиана фирменный тяжелый взгляд. Пять минут назад он обреченно наблюдал, как король сцены и его старый недоброжелатель делятся десертом, выковыривая из пудинга любимые фрукты. – Мозг или что-то полегче?.. Тебе память отшибло? Ты не узнал Блоухола? Он тебя в заложники брал!

– Ну и что? – жизнерадостно пожал плечами Джулиан. – Это было сто лет назад, кого это волнует сегодня? Изобрази на своем лице что-то не такое кислое, ты портишь мне настроение… – и он отвернулся к кузинам, предпочитая слушать болтовню симпатичных девушек, а не ворчание Шкипера. Блоухол злорадно ухмыльнулся.

Оказавшись, наконец, в отведенной ему комнате, Джулиан первым делом поискал глазами зеркало. Нашел без труда – овальное, в деревянной раме, оно висело на стене, не думая скрываться. Напоминало оно вертикальное озеро, и, переступив оставленную Прапором с утра у порога сумку, Джулиан приблизился к его блестящей глади вплотную. В каждом новом месте, где ему доводилось оказывался, он всегда первым делом искал зеркало, или, если такового не имелось, любую отражающую поверхность. Это казалось очень важным: знать, как принимает его это место. Ему отчего-то казалось, все зеркала отображают людей по-разному. А он слишком хорошо знает, как важна внешность, чтобы пренебрегать этим.

Зеркало отразило его лицо – смуглый овал, и искусственно высветленные до платиновой бесцветности прядки волос падают на лоб. Шею обвивает несколько золотых цепочек, и на самой нижней покачивается кулон в форме африканского континента. Вещица досталась ему по чистой случайности на аукционе, и Джулиан не расставался с побрякушкой, быстро ставшей для него любимой. Он встряхнул свою пижонскую куртку, заставляя складки лечь картиннее, и одернул короткую, открывающую подтянутый живот майку, сочная зелень которой разительно контрастировала с блеклыми зимними красками окружения. Внезапно что-то вспомнив, он приподнял волосы на затылке, как будто прикидывая, пошел бы ему эдакий пышный хвост-пальма, повернулся одним боком, затем другим и, наконец, спиной, стараясь рассмотреть через плечо, как дела там. Видимо, результат показался ему скорее уморительным, нежели красивым, потому что Джулиан скорчил рожу. Оставил волосы в покое, упер руки в бока, пощупав их – кажется, все было в порядке, и там лишних килограммов он пока не нагулял.

Зеркало безмолвно и честно отразило все его метания. Оно было с гостем заодно.

Джулиан зевнул. Он не выспался сегодня и намеревался наверстать упущенное, едва только окажется под гостеприимным кровом Марлин, но из головы все планы вылетели, едва он переступил порог, да и оживленное общение его взбодрило. Но стоило лишь «королю сцены» остаться одному, и усталость снова брала свое. Самое время хорошенько отдохнуть. В комнате, правда, для этого было недостаточно тепло по его меркам, и калорифер он отрегулировал на максимум. Всякие там толстые неуклюжие свитера пускай носят другие, если они согласны подстраиваться под погодные фокусы, а лично в его планы это не входит.

Присев на край постели, он подтащил к себе сумку и, порывшись в ее недрах, источающих запах духов, вытащил за край узорчатый шейный платок – ладно уж, если зима так бескомпромиссна, он готов на небольшие уступки. С неохотой Джулиан выбрался из куртки, на прощание зарывшись лицом в меховую оторочку воротника, и отбросил ее в сторону, не утруждая свою особу походом к шкафу. Цветастым платком он укутал шею и заправил уголки, чтобы смотрелось хорошо. Конечно, пока он тут один, да еще и собирается спать, никто этого не видит, но ведь так приятно ощущать себя на высоте, отчего бы не устроить для себя этот маленький праздник?

Единственное, что в жизни вообще имеет смысл – это праздники. Это лучшее, что придумало человечество, а все его великие изобретения на поприще наук служат, по сути, только этому единственному делу. Все, ради чего человек живет – это радость, а самый простой – и, пожалуй, самый трудный тоже, а заодно и единственный – путь к этой цели именно праздник. Джулиан старательно следил, чтобы ни один его день не обходился без радости, и великой своей миссией полагал именно заботу о празднике. Кому, скажите на милость, нужны все эти сложности, если они не делают тебя счастливее? Держись того, что приносит тебе отраду, а если оно тяготит тебя, то ты последний осел, если продолжаешь волочь на своем горбу этот груз. Твоя жизнь принадлежит только тебе одному, и отвечаешь ты за нее перед одним только собой. При всем своем неуемном и часто неуместном любопытстве люди на самом деле плевать хотели, что в действительности с тобой происходит – какой ты там совершил моральный выбор, как духовно вырос, и все такое. Эти вещи никого не волнуют, кроме тебя самого. Ну и ежели так, разве он враг сам себе, отравлять собственное существование? Он и сюда-то приехал, потому что тут его ждал совершенно особенный вид праздника, маленький, как знакомый уж вдоль и поперек собственный островочек, удобно устроенный и единственный в своем роде. Джулиан любил торжества, затеянные с размахом, и изначально собирался на гулянку помасштабнее, но его дружно увещевали не совершать этого шага, так что он, в конце концов, милостиво позволил им уговорить себя. Ему, конечно, что-то там втирали насчет того, что его развлечения могут быть опасны, но он все пропустил мимо ушей. Если о нем тут хотят позаботиться, то почему бы людям это не позволить? Ведь очевидно, что они, повесившие себе на шею мельничный жернов долга (интересно, что это за жернов такой, кстати? Надо бы поискать картинки в Гугле) тяготятся, если приходится думать и заботиться об одних только себе. Джулиан же никогда не отказывался сделать хорошее дело и позволить кому-то успокоить совесть, проявляя заботу о его персоне. Ведь от этого сплошная польза, разве нет? Они успокоены, ибо сделали свое долгожданное необходимое благое деяние, а он доволен, получив со стороны что-то, чего мог теперь сам и не делать. Красота ведь.

Джулиан завалился на кровать, забрасывая ноги на гнутую спинку, и потянулся за телефоном. Проверил почту – от Мориса ничего – и свой блог. Попробовал, было, примериться сделать селфи, но света оказалось недостаточно, и «король сцены» бросил эту идею. Вместо этого он завернулся в одеяло, устраивая из него теплый кокон – для чего даже убрал с такой удобной подставки пятки – и с блаженной улыбкой опустил голову на подушку. Он заслуживает хороший отдых, а к тому моменту как он проснется, в комнате уже будет тепло. Или, если он перегнул палку с обогревом и закоротит проводку – здесь будет вооруженный отряд спецназа в роли добровольной пожарной команды, тоже ничего так перспективка.