Сильные не убивают. Книга 2

— Ой, да поговори мне тут, не смеешь… Они чуть меня не сожрали, эти призраки.

— Хтонь — территория абсолютной свободы, милая. Вы в своем разумном мирке и представить себе не можете такой свободы. Они свободны на тебя нападать, ты свободна сражаться за то, что считаешь важным, а я… свободен бессильно наблюдать, не имея твоего разрешения тебя защитить. А хуже всего те, кто приходит извне… они называют себя разумными. Здесь была пролита кровь, причем так, что это поразит многое и многих…

— Это что еще значит?

— Боюсь, милая, ты скоро узнаешь. Но я обещал не вмешиваться. Скажу тебе одно: в любой час, когда бы ты ни была готова, войди в собственную тень — и с этого мига никто не причинит тебе вреда, ты будешь только собой, только среди своего. Все прочее станет неважно, вот увидишь.

Призрачные пальцы нежно и бережно разминают застывшее тело, и сейчас не хочется верить никому — только им.

— Хотел бы я защитить тебя, — шепчет безликий. — Хотел бы укрыть от всего. Хотел бы показать тебе мир теней, частью которого ты рождена. Но это возможно, только когда ты сама решишься. А теперь тебя зовут.

И действительно.

— Атака! В круг! Соль, едрить твою Илюватар!

Пора просыпаться.

Глава 14 Андрей. Ну очень плохая примета

— Атака! В круг! Соль, едрить твою Илюватар!

Я уже говорил, что Клара, когда берется орать, даст фору иному унтеру?

Только что вокруг нас была идиллия — теплый денек, природа, комаров нет, Соль даже вздремнула, привалившись спиной к валуну, — и на тебе: нападение, бог знает откуда лезет черт знает что.

В данному случае черт знает что — это… грибы. Ходячие, мать их, грибы!! Правда, огромные, как табуретки, и со скелетами внутри, что ли. Серьезно: из каждого гриба торчат кости, но не так, будто их туда снаружи воткнули, а так, будто костяк оброс грибной мякотью. В сортах костей я не разбираюсь, в сортах грибов — тоже, но все, блин, разные! Разбираться и не начну: хреначу по этим уродцам арматуриной. Арматурину я приготовил заранее, согласовав с Кларой, — лучший выбор для меня здесь. Рукоятку загнул в автосервисе — для тяжести, а для обхвата натуго обмотал изолентой — и перчатки мне Клара выдала: садовые, обрезиненные, чтоб в руках не скользила. Страшное дело вышло.

Соль взвилась, как тот ниндзя, — ну и тоже давай грибочки катаной разваливать. Шинковать.

У Клары альпеншток, тоже пару уродцев разделала. Мотя…

— Там, — негромко говорит эльф, но почему-то мы сразу слышим.

Как по мне, Мотя, хоть и без ковырялки, но самый жуткий из нас. Потому что всегда спокойный такой, довольный, голос — будто мы не грибы ходячие рубим, а по-прежнему бутерброды кушаем.

Там, куда Мотя указывает, в тени группки чахлых березок стоит… фигура. Кажется, женская. В платье… или в кимоно? Из рукавов видны руки — белые, как молоко. Только вот голова у фигуры не человеческая. Над узкими женскими плечами возвышается тонкая, плавно изогнутая журавлиная шея. И башка на ней — птичья. В этих сортах я тоже не разбираюсь — может, и не журавль, а цапля? Но горло у твари белое, вздутое, клюв длинный, стремный, а кожа вокруг глаз красная, точно их ошпарили.

Стоит, помавает руками.

— Белошейка, — сплевывает Клара, рассекая очередной мухомор. — Соль, завали ее! Иначе эти не кончатся.

Снага не нужно дважды просить — она невероятным прыжком переносится над полчищами грибных-костяных воителей, взмахивает катаной… тварь распадается, не сопротивляясь, с треском, точно Соль картонную коробку рассекла. И… все.

Грибки тотчас же останавливаются, разваливаются на части: кости — отдельно, склизкая червивая мякоть — тоже отдельно. Начинает жутко вонять, и как будто сумерки наступают, хотя обед. Блин, а такое уютное место было.

— Снимаемся, келебрахт! — раздраженно командует Клара. — Пора на выход.

Набрали мы вправду много. Гоню пока что мысли о том, хватит ли этой суммы на выкуп Варе. Как говорят сталкеры — примета плохая.

— Той же дорогой не выйдем, Клара, — говорит Мотя. — Сама глянь.

Подтягивая лямки рюкзака, гляжу и я. Ну да, ну да.

«Той же дорогой» — это мимо березок, где стояла жуткая баба с журавлиной башкой. Останки чудища как в воду канули — да и не стоит их подбирать, себе дороже. А вот березки пожухли, однако притом разветвились, сплелись. Какой-то кустарник выпер под ними, напоминающий «егозу», а на стволе самой толстой березы точно глаз вспучился и готов открыться, шевелится.

— Может, вон с той стороны получится, — машет кхазадка. — Тогда нормально. Ну-ка, всем стоять.

И пробует по широкой дуге обойти березки — но все-таки в нужном нам направлении. Обратно, к выходу.

— Клара, нет! — предостерегает Мотя.

Я тоже вижу: твердая почва под ногами Клары вдруг начинает «дышать», точно диафрагма. Кхазадка, бранясь, возвращается.

— Да, не пускает. Мокроухие, только без паники. Так бывает. Значит, в большой обход. И, главное, не ругаться на это! — хотя сама только что матюкалась как сапожник.

— Примета плохая, — хором произносим мы с Соль.

— Точно.

А Мотя задумчиво уточняет:

— Это значит, к эпицентру выброса…

— А что делать? — обрывает кхазадка. — Не болтай! Вон, салаги — и те уже усвоили… Все за мной.

Идем. Березки теперь за спиной, и, кажется, мы углубляемся в очаг. Хтонь опять выглядит безобидно, как пейзаж скучного болотца с перелесками, — и я не выдерживаю:

— А может, все же расскажете, что за выброс такой? Ну… на всякий пожарный… Просто чтобы мы понимали. Выброс чего? Эпицентр чего?

Клара не удостаивает ответом, а вот Мотя задумчиво произносит:

— Эта прорва тяги… Она и есть — выброс. Так же, как и прорва тварей, и прочие… проявления. И все это говорит о том, что тут кто-то применил магию. Не чтоб от медведя отбиться, а… посерьезнее. И все это — реакция на случившееся.

— Кто? Зачем? — Соль навостряет уши — буквально. Смешно выглядит.

— Я не знаю. Но…

— Этот звук… — не унимается Соль. — То ли вой, то ли стон, то ли скрежет… Вы его слышите?

— Цанг! — рявкает Клара. — Я сказала!

И в это время… перед нами раскрывается новый пейзаж. Этакий распадок, а в нем… Если сегодня утром я посчитал, что нам встретилось много тяги, то вот теперь действительно понял, что значит много.

Черная ягода здесь заполоняет все. Натурально — ковры из тяги. И главное — ягоды здоровенные, намного крупнее тех, что мы раньше насобирали. А это значит — кратно дороже.

Кхазадка застывает столбом, на ее лице — сложные чувства. Радость, жадность и удивление — пополам с испугом. И даже невозмутимого Мотю пробило: таращится изумленно, закусил губу.