Сияй, Бореалис! Армейские байки

— Там нет камня. Где камень? — в смятении проронила девочка.

— Его украли. Мы ищем преступника. Ищем, но совершенно мало имеем понятия, что это такое и зачем оно понадобилось врагу.

— Ой-ёй, — Мимоза растерянно села на скамейку. — Плохо. Это всё ужасно. Я должна спросить совета у старейшины — зайдём к нему первым делом! Поспешим.

Девочка была напугана. Лирет даже не могла предположить, какие тайны мог скрывать клан Семи Лун. Они вышли из избушки, которая ютилась на краю опушки, залитой весенним солнцем, но сейчас оно совершенно не казалось таким тёплым и приветливым. По дороге девушка рассказала о том, что их привело в эти края. Мимоза, постукивая посохом, шагала по тропинке, змейкой уползающей в дубраву. Массивные стволы раскинули могучие ветви, будто древние старцы, безмолвно наблюдавшие за путниками. На некоторых деревьях не то мелом, не то какой-то краской рисовались отметины в виде знакомого ока, а на ветвях развевались ремешки с перьями — точно такие же, как и на повязке девочки. Глубоко в лесу щебетали птицы, их песнь лилась сквозь солнечный свет, дубовые ветви и лёгкий весенний воздух. Снежный покров, особенно там, куда падало солнце, испещрили проталины.

Мимоза сбавила шаг. Тропинка привела их к полянке, где кем-то аккуратно разложенные камни образовывали спираль, по краям которой неподвижно сидели звериные фигуры из дерева. Вначале Лирет почудилось, будто она видит настоящих зверей, но опасения вмиг развеялись. В центре замысловатого алтаря лежала плита с отверстием, а позади, как бы охватывая полянку крепкими корнями, высился дуб с нарисованным оком — самый большой дуб Друидова Леса.

Девочка остановилась у окраины полянки, дав Лирет знак, что дальше ей идти нельзя. Девушка всё осматривалась, всюду натыкаясь на нарисованные глаза, которые смотрели на неё, как живые. Незримое внимание облепило изо всех сторон. Она не знала, стоит ли ей любопытствовать прямо сейчас. Мимоза давно наблюдала за тем, как девушка с неподдельным интересом сверлит взглядом каждое дерево.

— Друиды после смерти обретают иную форму, — объяснила девочка. — Мы, по сути, не умираем, а становимся частью природы.

— То есть Друидов Лес — это большое кладбище? — спросила Лирет, но почувствовала, что вопрос звучит нелепо.

— Нет, кладбище — это где похоронены мёртвые тела, а здесь живые деревья, — ответила Мимоза мудрым тоном и шагнула вперёд. — Подожди меня, мне нужно поговорить со старейшиной. Он может подсказать нам, что делать.

Никакого старейшины Лирет так и не увидела. Ей понадобились минуты, чтобы в опухшую после долгих приключений голову пришла догадка, что старейшина заключён как раз в том самом древе. Мимоза строго по спирали обошла полянку, пока не остановилась у плиты. В отверстие девочка вонзила посох. В роще поднялся ветерок, наполненный шёпотом, и воздух зашевелился, как будто лес задышал. Лирет посторонилась. Ей казалось, будто сейчас все деревья оживут и обовьют её своими кореньями. Мимоза молча простояла у дерева, обхватив посох руками. Она ни с кем не разговаривала, но вела никому не слышный диалог. Затем девочка убрала посох и вернулась назад. Казалось, она немного успокоилась.

— Пойдём за живосилом, — обыденно сказала Мимоза, будто прошлое мгновение на самом деле было сном.

— А что сказал тебе старейшина? — осторожно поинтересовалась Лирет, ведь они шли сюда как раз за этим.

— Это тебе пока не нужно знать, но вам обоим нельзя здесь надолго оставаться. Лес неспокоен.

Лирет безрадостно промолчала, но не стала назойливо требовать ответа: если Мимоза захочет, она расскажет всё сама. Хотя в этом девушка уже успела усомниться.

В глуби чащобы они протаптывали глубокие следы в мокром снегу. Девочка объяснила, что живосил нужно выкапывать вначале из-под снега, а потом уже вытягивать из промёрзлой земли. Его стебли должны быть длинными, с вьюнками, и лежат они обычно на самой поверхности расползающимся кустиком. Нужно было принять к сведению, что сейчас вся растительность дремала под сугробами. Однако Лирет это нисколько не порадовало, и в какой-то момент она пожалела, что не притворилась смертельно больной. К бесконечной ходьбе по лесу, наверное, были способны только друиды, но никак не солдаты из Гвальтзарда. К тому же стеблей растения было не видать, только Мимоза не теряла энтузиазма и продолжала ворошить сугробы, словно лес был детской песочницей.

— Живосил нелегко найти в такой сезон, — запоздало объяснила девочка. — Но именно весной его корни приносят гораздо больше пользы. Мы обязательно должны найти хотя бы один.

Лирет от отчаяния уселась в сугроб, пока Мимоза маячила поблизости, перерывая снег, как крот землю. Девушку крайне поражало её рвение помочь совершенно незнакомому человеку. Что ж, Седому придётся собрать все остатки вежливости, чтобы выдавить из себя благодарность, если он, конечно, решит очнуться и останется в здравом уме. Хотя Седой и «благодарность» сочетались так же, как уксус сочетается с кашей.

— Найдёшь ты этот корень, вылечишь этого балбеса, — проворчала Лирет. — А он тебе даже «спасибо» не скажет, уж я-то знаю. Заботится только о себе.

— Ничего тут не поделаешь, мы все хотим собственного благополучия иногда даже превыше чужих забот, — смиренно проговорила девочка, копая красными от холода пальцами снег.

— Мне просто не хочется ему помогать порой, зная, что он не шелохнётся, приключись со мной неладное.

— Ему опасно рисковать своей жизнью, просто пойми это. Если убьют, то и Бореалис исчезнет, — говорила та, перебирая пожухлую траву под снегом. — Ему тяжело одному на самом деле, оттого он и кажется таким тёмным. Но даже в тёмной душе всегда найдётся место для чего-то светлого.

Лирет промолчала. До сих пор ей не приходило в голову взглянуть на ситуацию с другой стороны. Девушка поднялась, и тут что-то зацепилось за пуговицу кармана. Она озадаченно отцепила от себя длинную ветвь, тянущуюся прямо из сугроба, на котором отпечатался след от пятой точки. Лирет тянула стебель, как канат, пока он не стал тугим. Вот и корень кустика.

— Эй, Мимоза, а придавленный задницей живосил не теряет своих свойств? — окликнула девочку она.

В тот момент Лирет радовалась так, будто нашла слиток золота. Утомлённые и мокрые от снега, они вернулись в избушку. Мимоза сразу же взялась за дело, очистила корни, натёрла и смешала в ступке с щепоткой каких-то засушенных трав. Воздух наполнил букет травяного аромата, и почему-то этот запах напоминал о лете. Духи-филины всё так же наблюдали за обеими, по очереди мигая глазами-монетками. Девочка оставила пасту из трав настаиваться, а сама ушла в комнату к Седому, захватив посох. Лирет отправилась за ней, хотя её всё ещё не покидало ощущение, что здесь она абсолютно бесполезна.

Мимоза уселась у кровати. Парень, весь бледный и вспотевший от температуры, подавал признаки глубокого сна, но ни скрип половиц, ни чужое присутствие рядом нисколько его не побеспокоили. Лирет замерла у двери, как незваный призрак, который мог только наблюдать за происходящим. Девочка осторожно приподняла одеяло, стянув его с груди Седого. Сквозь хлопковую рубашку отчетливо проступал кристалл из груди. Мимоза взяла посох и кончиками его кристаллов коснулась солнечного сплетения. Парень брыкнулся, точно его проткнуло копьём. Он резко открыл глаза, и Лирет тут же узнала тот взгляд, чужой и звериный. Зрачки парня задёргались из стороны в сторону, его охватила лихорадка. Седой оскалился и зашипел, вонзив испепеляющий взгляд в девочку. Он попытался толкнуть её или схватить, но руки не слушались. На висках и шее проступили жилки.

— Смерти хочешь? — прошипел парень не своим голосом. — Убью…убью!

Мимоза отстранилась назад, отдёрнув посох. Седой закатил глаза и лишился чувств. Он больше не пошевелился, провалившись в сон. Девочка коснулась завитка посоха. Один листик завял и отпал. Мимоза вздохнула и перевела взгляд на Лирет, которая, побледнев, застыла в дверях.

— Так и знала, что он внутри него, — сказала девочка, но для Лирет эти слова оставались малопонятными. — Какое же сильное запечатывающее заклятие здесь.

— И кто же там у него? — вставила вопрос девушка. — Он одержим?

— Можно сказать и так. Принеси-ка пасту живосила и воду, — сказала Мимоза.

Лирет снова осталась без ответа. Кто мог сидеть внутри Седого и зачем он там сидел? Может, у него была альтернативная личность? Это было почти незаметно до каких-то пор.

Мимоза заботливо вытерла платком капельки пота со лба парня. Она делала это осторожно, едва касаясь его кожи, затем разбавила пасту водой и так же аккуратно влила ему в рот. Сила защищала парня, но девочка знала, насколько разрушительна она была для его тела. Этот кристалл следовало вытащить поскорей, тем более что в теле бесточенника сила медленно набирала отрицательные свойства. Загрязнялась. А это могло привести к невозможности восстановить Бореалис.

***

Он всё ещё помнил нежные очертания её лица: небольшой подбородок, длинные и белые, как морская пена волосы и бездонные глаза — такие же изумрудно-зелёные как и у него самого. Странно, что он до сих пор не забыл этот образ и даже помнил голос, будто он никогда не исчезал из его жизни. Он помнил колыбельные, которые переливались этим голосом, похожим на звон хрусталя. Помнил смех. Помнил своё имя, звучащее этим голосом. Помнил, как иногда она играла на белоснежной скрипке и как в Потайных Садах неуклюже бегал по ледяной траве, в теплом полушубке и сапогах, и играл в прятки с той, кого звали Авикаль. И ведь совершенно не забыл родную мать, о которой теперь напоминала только гравировка на пистолете. До сих пор он помнил того, кто всегда следил за ним — высокий ушастый силуэт Лиса. У него был поразительно огромный, бесподобный хвост: белый и пушистый. Мальчик просто обожал виснуть на нём и тискать его, как какую-то отдельную зверушку, но, несомненно, это была неотъемлемая часть Лиса. Зверь обладал на редкость похвальной выдержкой. Иногда он становился человеком: прекрасным юношей в необычных тёплых одеждах и украшениями из перьев на голове. Ремешки и повязки были вплетены прямо в чуть отросшие белые волосы и колыхались от легкого сквозняка. Когда Лис становился человеком, мальчик называл его Аимо.