Словесное древо

кланяются незнакомые, но я ни с кем из ссыльных не схожусь. Слишком уж кровоточит

душа, чтобы с кем-либо чужим сходиться. Местное начальство относится ко мне хоро-

шо. Внешне никто меня пока не обижает и не шпыняет. Начальник здешнего ГПУ

прямо замечательный человек и подлинный коммунар. Всякий день варю суп из

присланной ветчины, приправляя манной крупой, картофелем и луком. Очень вкусно.

От Толи получил письмо, обещает посылку, но что он может, когда сам еще учится, и

всё, что я имел в Москве, отсылал ему в Питер. Он переведен в третий

индивидуальный класс. Читал о нем статью в журнале — называется «Большие

горизонты». Мне очень приятно, что мой посев принес в лице этого юноши пока еще

цветы, а в будущем, быть может, и плоды. Его последняя живописная работа: «Портрет

211

Зощенко» -очень хорош — помещен в журнале и прислан мне. У Толи уже жена —

очень видная и красивая женщина, что будет дальше покажет время. Сейчас за окном

ливень и по обыкновению серое нарымско<е> небо. На столе у меня букет лесных

цветов в глиняном горшке. Цветы здесь задумчивые, всё больше лиловые, покрытые

пухом, как шубой. Это они защищены от холодных утренников. Недавно был на

жалком местном кладбище - всё песчаные бугорки, даже без дерна, без оградок и даже

без крестов. Здесь место вечного покоя отмечают по-остяцки — колом. Я долго стоял

под кедром и умывался слезами: «Вот такой кол, — думал я, - вобьют и в мою могилу

случайные холодные руки». Ведь братья-писатели слишком заняты собой и своей

славой, чтобы удосужиться поставить на моей могиле голубец, которым я давно себя

утешал и многим говорил о том, чтобы надо мной поставили голубец. Простираюсь к

Вам сердцем своим. Земно кланяюсь. Простите меня за всё вольное и невольное, за

слово, за дело, за помышление. Желаю Вам жизни, света и крепости душевной.

Передайте от меня поклон всем, кто знает меня или спросит обо мне. Еще очень

важная просьба к Вам. Мне необходимо получить медсвиде-тельство от профессора

Плетнева с приложением печати и его подписью, что я болен кардиосклерозом,

артериосклерозом и склерозом мозговых сосудов, что дает мне право на инвалидность

второй группы. Это может облегчить мое положение. На основании такого документа я

могу смелей идти на комиссию, и она, я уверен, примет к сведению то, что меня лечил

Плетнев и удостоверил документом. Я могу быть переведен в лучшие условия, где есть

специальное по моей болезни лечение. Потрудитесь. Поговорите об этом с

Над<еждой>Анд-реев<ной>. Она хорошо знает Плетнева, и он ее выслушает, а сам я,

хотя и лечился у него, но забыл адрес, чтобы просить о свидетельстве письмом.

Повторяю: это очень может мне помочь. Многие по инвалидности второй группы

совершенно освобождались. Мое свидетельство, выданное Бюро врачебной

экспертизы, осталось в Москве в квартире. Его даже обещались мне добыть, но это не

наверно. Простите. Прощайте! Жизнь Вам и свет. Еще раз прошу о письме и мило-

стыне.

Н. Клюев.

211. А. Н. ЯР-КРАВЧЕНКО

2 августа 1934 г. Колпашево

Здравствуй, мое дитятко. Горячо лобызаю тебя и кланяюсь низко!

Получил твою душистую, овеянную морем и виноградом открытку. Как ты провел

лето? Помнил ли меня и мои песни? Твое письмо со статьей Сони Калитина я получил

и написал тебе подробно на улицу Красных Зорь, что умозрения Калитина не

заслуживают никакого внимания, что это не обозрение искусства, а голословная

болтовня. Получил письмо, писаное карандашом от тети, где она советует мне написать

съезду писателей. Я послушался и написал, но нет уверенности, что письмо дойдет,

хотя я и послал его заказным. Боря сообщает, что доверенность на вещи получил,

отлагать ее больше нельзя. Может всё пропасть. А между тем, если я не получу на зиму

сколько-нибудь денег, то я пропал. Быть может, удастся что-либо из вещей продать.

Каждый рубль — это день моей жизни. Особенно страшно остаться без угла. Теперь я

живу в старом доме, у одной старухи из местных жительниц. Нужно платить двадцать

рублей в месяц. Если этих 20 р. у меня не будет аккуратно, то придется жить в

земляной яме, покрытой хворостом и дерном, а это прямая цинга и гибель! Получил из

Москвы посылку - прислали белья, штиблеты, два кило грудинки, манной крупы,

сахару с чаем. От бабушки Ильюшиной получил посылку очень съестную и хорошую.

Передай ей, что кланяюсь в ноги со слезами. Посылку от Бори — полушубок, теплые

кальсоны с носк<а-ми> получил, но валенок там нет, а они смертельно нужны, если

сравнить ледяной Нарым с паровым отоплением на Каменноостровс-ком. Где легче

212

выдержать зиму? Поэтому прошу немедля прислать и валенки, как бы этого мне не

хотелось и как бы не было тебя мне жалко. Но помоги! Не бросай! Хотя бы первое

время! Быть может, скоро кончится путь мой земной, а пока жив я - потрудись устроить

мою поэму «Кремль», ибо такие вещи достойны всяческого внимания — и могут быть

созданы только в раю или на эшафоте раз за жизнь поэта.

Всё, что имеешь связанным с твоим искусством — присылай мне. Это для меня

большая радость. Как с изданием портретов и с Никольским? Почему ты не дал ему

понять, что гонорар за издание будет пополам? Я думаю, что это много бы значило.

Жизнь очень сурова, и искусство служит порукой, что она когда-либо смягчится.

Прошу писать чаще. От Софии Викторовны получил письмо с медсправкой, — пишет,