Словесное древо

священному стягу свободы и коленопреклоненно славившие подвиги мученичества,

видя в них залог великой вселенной радости, ныне, сокрушенные видимым торжеством

произвола, и не находя оправдания своей личной слабости и стадной растерянности,

дерзают публично заявлять, что руки их умыты, что они сделали всё, что могли для

дела революции, что народ — фефёла — не зажегся огнем их учения, остался

равнодушным к крестным жертвам революционной интеллигенции, не пошел за

великим словом «Земля и Воля».

Проклятие вам, глашатаи, - ложные! Вы, как ветряные мельницы, стоящие по

склонам великой народной нивы, вознеслись высоко и видите далеко, но без ветра с

низин ребячески жалки и беспомощны, — глухо скрипите нелепо растопыренными

крыльями, и в скрипах ваших слышна хула на духа, которая никогда не простится вам.

Божья нива зреет сама в глубокой тайне и мудрости. Минута за минутой течет

незримое время, ниже и ниже склоняются полным живым зерном колосья, — будет и

хлеб, но он насытит только верных, до конца оставшихся мужественными, под

терновым венцом сохранивших светлость чела и крепость разума.

Да не усомнятся сердца борющихся, слыша глаголы нечестивых людей с павлиньим

хвостом и с телячьим сердцем, ибо они имеют уши - и не слышат, глаза - и не видят, а

если и принимают косвенное участие в поднятии народной нивы, то обсеменить

свежевзрытые борозды не могут, потому что у них нет семян - проникновенности в

извивы народного духа, потому что им чужда психология мужика, бичуемого и

распинаемого, замурованного в мертвую стену - нужды, голода и нравственного

одиночества. Но под тяжким бременем, наваленным на крестьянскую грудь, бьется, как

голубь, чистое сердце, готовое всегда стать строительной жертвой, не ради

самоуслаждения и призрачно-непонятных вожделений, свойственных некоторой доле

нашей так называемой интеллигенции, а во имя Бога правды и справедливости...

Не в ризе учитель - народу шут, себе поношение, идее пагубник, и что дальше

пойдет, то больше сворует.

Так и г. Энгельгардт в своей статье (Свободные мысли), изображая русскую

революцию пузырем, лопнувшим от пинка барского сапога, выдает с головой свою

несостоятельность, как учитель без ризы сознания великой ответственности перед

родиной, той проникновенной чуткости, которая должна быть главным свойством души

истинного глашатая-публициста. Обвиняя народ в неспособности отстаивать свои

самые насущные, самые дорогие интересы, Энгельгардт умышленно замалчивает

тысячи случаев и фактов ясно и определенно показывающих врожденную

революционность глубин крестьянства, его мудрую осторожность перед опасностью,

веру в зиждитель-но-чудотворную силу человеческой крови.

Народ знает цену крови, видит в ней скрытый непостижимый смысл, и святит имя

тех, кто пострадал, постигнув тайну ее.

Портреты Марии Спиридоновой, самодельные копии с них, переведенные на

бумажку детской рукой какого-нибудь школяра-грамотея, вставленные в киот с

лампадками перед ними, — не есть ли великая любовь, нерукотворный памятник в

сердце народном тем, кто, кровно почувствовав образ будущего царства, поняв его

таким, как понимает народ, в величавой простоте и искренности идет на распятие.

69

Такое отношение народной души к далеким незнаемым, но бесконечно дорогим людям,

пострадавшим за други своя, выше чувствований толпы.

Народ-богочеловек, выносящий на своем сердце все казни неба, все боли земли,

слышишь ли тех сынов твоих, кто плачет о тебе, и, припадая к подножию креста

твоего, лобзая твои пречистые раны, криком, полным гнева и неизбывной боли,

проклиная твоих мучителей, молит тебя: прости нас всех, малодушных и робких, на

руинах святынь остающихся жить, жить, когда ты распинаем, пить и есть, когда ты

наполнен желчью и оцетом!..

С РОДНОГО БЕРЕГА

Мы убили дьявола. Ответ крестьянина на суде перед сытыми.

«Царь Голод» Леонида Андреева

Дорогой В. С, Вы спрашиваете меня, знают ли крестьяне нашей местности, что

такое республика, как они относятся к царской власти, к нынешнему царю и какое

общее настроение среди их? Для людей вашего крута вопросы эти ясны и ответы на

них готовы, но чтобы понять ответ мужика, особенно из нашей глухой и отдаленной

губернии, где на сотни верст кругом не встретишь селения свыше 20 дворов, где

непроходимые болота и лесные грязи убивают всякую охоту к передвижению, где

люди, зачастую прожив на свете 80 лет, не видали города, парохода, фабрики или

железной дороги, - нужно быть самому «в этом роде». Нужно забыть кабинетные

истории зачастую слепых вождей, вырвать из сердца перлы комнатного ораторства,

слезть с обсиженной площадки, какую бы вывеску она ни имела, какую бы кличку

партии, кружка или чего иного она ни носила, потому что самые точные вожделения,

созданные городским воображением «борцов», при первой попытке применения их на

месте оказываются дурачеством, а зачастую даже вредом; и только два-три искренних,

освященных кровью слова неведомыми и неуследимыми путями доходят до сердца

народного, находят готовую почву и глубоко пускают корни, так например: «Земля

Божья», «вся земля есть достояние всего народа» — великое неисповедимое слово! И

сердцу крестьянскому чудится за ним тучная долина Ефрата, где мир и благоволение,

где Сам Бог.

«Всё будет, да не скоро», — скажет любой мужик из нашей местности. Но это

простое «всё» - с бесконечным, как небо, смыслом. Это значит, что не будет «греха»,