Сонет с неправильной рифмовкой. Рассказы

Те же, что гирю таскали, выносят на сцену два кресла. Фокусник такой подходит к краю сцены и всматривается в зал. Долго смотрит, так что там перешептываться даже начинают, типа он роль свою забыл. Тут он просит подняться на сцену каких-нибудь парня и девушку, не обязательно, чтоб они женаты были, можно, чтоб просто друзья. Я, конечно, опять товарища Аверьянова толкаю, пошли, пошли, но он снова меня держит. Тут почему-то желающих меньше было — может, потому что парни потрусливее или боятся, что будут глупо выглядеть. Но какие-то двое подняли руку перед нами типа как в школе: «Можно я, можно я». Он улыбнулся так по-змеиному и говорит: «Добро пожаловать, конечно, выходите». Они идут. Он типа добрый доктор, участливый такой, спросил, как зовут, сколько лет вместе, все такое. Сели они в кресло и говорят с ним, а тут вдруг раз — и сначала она замолчала, потом он. Заснули типа. Фокусник встал, прошелся, что-то еще им говорит, а они не отвечают. И тут он как рявкнет какую-то фразу типа заклинание вроде «что ж, Джек, покарай» — и тут парень этот медленно встает, идет к креслу своей жены и вдруг как набросится на нее, прямо прыжком! И давай душить. Прикинь, прямо реально шею ей сжимает! Фокусник ему следующую команду, раз! И он сразу отвалил. Прямо как стоп-слово в БДСМ, знаешь, наверное?

Я кивнул.

— И что думаешь?

— Про фокусника или БДСМ?

— Да ну тебя. Про то, что я рассказала.

— Думаю, что ты умница и заслуживаешь статуи из мороженого в натуральную величину. И что Липе повезло с лучшей подругой.

— То есть это он? В смысле фокусник?

Не знаю. Я вообще не слишком много знаю про гипноз, ну, слышал, как все, наверное. Можно ли, например, загипнотизировать человека случайно или против его воли? Черт его знает. Но мне кажется, что такого совпадения быть не может: сегодня человек присутствует на концерте, где мужика заставляют задушить свою жену, а три дня спустя он сам кого-то душит. Короче, пока Светка допивала свой кофе, я быстро поискал в телефоне — и вот он, голубчик, Сильверсван Грамматикати, выступает в том же ДК сегодня и завтра. Предложил я Свету проводить, но она отказалась — беги, говорит, Липке рассказывай, что узнал. Вроде как расстроилась, что не сама она сообразила про гипноз, а может, просто, как говорится, вожжа под хвост попала.

Короче, я Липке написал, что есть новости — могу зайти рассказать, могу по телефону. Через минуту звонок. Меня это, конечно, слегка задело — я-то думал все подробно пересказать типа как в детективе, но и ее можно понять: муж-то в тюрьме у нее, а не у меня. В общем, я передал ей все то, что услышал от Светки и что сам думаю. А думаю я вот что: сегодня мы на концерт уже не успели, а завтра нужно идти кровь из носу, как Графиня говорила. А то он в другой город переедет, и поминай как звали. В общем, договорились, что я сейчас скатаю за билетами, а на завтра она пригласит все ту же Светку с Димочкой посидеть, а мы с ней пойдем на концерт, посмотрим на этого Сильверсвана, а потом попробуем с ним поговорить. Чудно получается — вроде как судьбе зачем-то нужно, чтобы она на этом концерте побывала, и она ее всеми правдами и неправдами туда заталкивает. У нее тоже, кстати, новости: назначили дату суда над беднягой Аверьяновым. Чего так быстро, говорю — у нас люди по году в СИЗО сидят. Но вопрос скорее риторический — откуда ей-то знать, почему так быстро. Может всех, кто перед ним стоял в очереди, уже приговорили.

На другой день все получилось, как и было задумано — если не считать, что мой батя со мной уже через губу разговаривает: по плану мы сегодня должны были обои клеить, а у нас еще стены не выровнены. Ну с ним-то я как-нибудь договорюсь. Заехал я за Липой, она уже меня ждала, при полном параде. Это я за ней еще со школьных лет помнил — прямо как я, никогда никуда не опаздывает, всегда все вовремя. Одно удовольствие было с ней встречаться — не только поэтому, конечно. Светка ко мне не вышла, укладывала ребенка. Папаша тоже не удостоил. Вызвал я опять же такси, сели мы и поехали. Билеты правда мне достались паршивые, на предпоследний ряд и сбоку, но мы же не развлекаться приехали. Погас свет, выходит конферансье и говорит, что сегодня изменение в программе. У меня прямо сердце остановилось, у Липы, думаю, тоже. Но оказалось, что американец этот с гитарой спешно слинял в свою Америку и вместо него будет певица из Танзании с национальной музыкой. Ну и хорошо.

Как я первые все номера просидел, я даже и не помню. Собачки точно были, прыгали через обруч и носились стаями, танзанийская певица (оказавшаяся, вопреки ожиданиям, не просто белокожей, но прямо иссиня-бледной) тоже была хороша, очень лихо играла на какой-то штуке, то ли банджо, то ли мандолине, и пела очень славно. Потом мужик читал монолог из Чехова, тоже занятно. Я, если честно, больше смотрел на Липку, а она прямо глаз не отводила от того, что на сцене: только потом я сообразил, что это я, свободный человек, могу, когда хочу пойти куда угодно, ну после работы в смысле, а она-то привязана к ребенку и отцу. Не успел я эту мысль как следует додумать, как конферансье объявляет следующий номер — белый колдун и магистр всякой магии Сильверсван Грамматикати, последнее выступление в нашем родном богоспасаемом. Выходит. Невысокий такой мужичок, похожий на нашего завхоза, встретишь такого на улице — не обернешься. Дальше все как Светка рассказывала — вызвал девицу из зала. Я думал, что она подсадная, какая-нибудь бывшая спортсменка, но нет, Светка говорила — тощая и маленькая, а в этот раз была такая, с формами и довольно высокая. Вряд ли он целый набор их с собой возит. Поговорил с ней быстро, в сон ее погрузил — тащат гирю. Мне прямо хотелось подойти и пощупать, точно ли настоящая, но, понятно, с дальнего ряда пока проберешься, все представление закончится. Повесили гирю, сняли гирю, девицу обратно в зал отправили — наступает главный момент. Я подумывал, что может быть нам с Липкой вызваться в подопытные кролики, чтобы, так сказать, следственный эксперимент провести, но решил, что лучше не надо — не хватало и мне вслед за ее мужем в камеру загреметь. Да и наблюдать лучше все-таки со стороны. Тем более что от желающих в этот раз отбою не было — сразу пять или шесть пар ломанулось к сцене, так что ему еще и выбирать пришлось.

Смотрю, конечно, во все глаза, и Липка тоже смотрит. Этот хмырь все делает, как рассказывала Света: поговорил, поспрашивал, усадил, усыпил. Они сидят дремлют, женщина даже голову повесила, и шляпка у нее скатилась. Гипнотизер так аккуратно шляпку подобрал, отряхнул, в руках повертел. Я как раз подумал, что вот бы здорово, если бы он из нее сейчас кролика вытащил, как настоящий фокусник, но нет, положил на стол. Подходит к краю сцены, смотрит буквально мне в глаза и говорит отчетливо: «Штосс. Блэк-джек. Баккара» — вот значит, вместо чего Светке послышалось «что ж, Джек, покарай». Мужик, который спал, вскакивает и бросается на свою жену, а я все стараюсь припомнить, где же я про этот штосс слышал, не от Анны ли Федотовны. И тут вдруг соображаю, что это строчка из стихотворения Липкиного папы! И пока весь зал, затаив дыхание, смотрит, как гипнотизер останавливает мужика и их обоих будит, я сам, как сумасшедший, копаюсь по карманам в поисках бумажки, которую тот мне дал. И нахожу ее, конечно, в последнем из них. Да, все правильно я помнил, есть такая строчка. То есть получается, что каким-то образом так называемый товарищ Аверьянов получил на концерте заряд гипноза, а потом, когда папаша читал стишок, строчка эта случайно сработала — и он поскакал на улицу делать то, что было в него гипнотизером заложено. Слава богу, сразу думаю, что он на Липку не набросился — совершенно не уверен я, что папаша смог бы его оттащить: силы у людей, похоже, под гипнозом увеличиваются. Значит, соображаю я все это, еще раз стишок перечитываю и понимаю, что с гипнотизером надо бы серьезно поговорить. А как с ним поговоришь, если он тебя, например, в жука мо-жет превратить — или, допустим, заставить в окно выкинуться. Можно, конечно, глаза закрыть, но тогда не очень понятно, как допрос вести — да и вдруг он не через глаза действует, а через уши. В общем, ссориться с ним точно не стоило, но вряд ли он с порога начнет на нас метать громы и молнии.

Пока я над всем этим размышлял, концерт и кончился. Я сразу Липку хватаю за руку и тащу к служебному входу, на ходу доставая удостоверение: там, конечно, написано, что я кинолог, но сама корочка МВД на людей так действует, что мелкий шрифт они не читают — в точности, как в кредитном договоре. Протолкались мы между зрителей к какой-то двери без надписи, открываю — то, что нужно: пост вроде тумбочки, за ним старичок, божий одуванчик. «Полиция, — говорю. — Как нам найти артиста Сильверсвана Грамматикати?» Вахтеры или консьержки — это как повезет, иногда заноза в заднице, а иногда — нормальные граждане. Этот оказался адекватным: второй этаж, направо, гримерная номер три. Ладно, идем в гримерную. Выглядит это, конечно, как в кино, только перестрелки не хватает. Стучим, заходим. Сидит этот перец перед зеркалом и ваткой что-то смывает с лица, но, увидев нас, поворачивается и даже встает. На сцене он показался мне невысоким, а сейчас вижу — здоровый мужик и не слишком старый. Но, конечно, в любом случае, до рукопашной дело не дойдет: по тому, как он с людьми на сцене обращался, понятно, что ему заставить нас с Липкой друг другу глаза выцарапать — как про погоду спросить.

«Как, — говорит, — вам понравился концерт, молодые люди? Вы ведь сидели в девятнадцатом ряду слева, если не ошибаюсь?» Ну то есть сразу дает понять, что не просто так хлеб свой ест: зал там, наверное, на тысячу человек — и он что, всех запомнил? Удивительно. Ну Липка сразу как-то отстранилась и только глазами его пожирает, а может, он ее уже и в транс погрузил, ну а я кое-как пытаюсь объяснить. Удостоверение ему протягиваю. Он так покивал и спрашивает, типа чем обязан приятнейшему знакомству: как-то так, но еще более заковыристо. Я спрашиваю: вот когда он произносит «штосс, блэк-джек и баккара» — это он цитирует кого-то или как? Он плечами пожимает: просто названия карточных игр. Раньше было «фараон и преферанс», потом он поменял. Но он, говорит, заинтригован: не тот это вопрос, который ожидаешь от представителя правоохранительных органов. Я, как могу, рассказываю всю историю: вот ее муж, показываю на Липу, был во вторник на вашем выступлении, потом… тут он меня перебивает:

— Минувший вторник? А где сидел, не знаете?

— В пятом ряду, где-то посередине.

— Рядом с такой полноватой симпатичной барышней с бриллиантиком в носу?

Этим он меня второй раз удивил.

— Да, — говорю, — с бриллиантиком.

— Очень, очень серьезный молодой человек. Мочки ушей просто изумительной формы.

И Липка такая кивает, дескать, да, да, изумительной. Тьфу. В общем, рассказываю я всю историю дальше — и дохожу до места, когда Аверьянова оттаскивают от его жертвы и волокут в отделение. И тут — вы не поверите — гипнотизер начинает хохотать. Просто стоит и тупо ржет, как будто у него истерика. Прямо заливается от смеха. Сцена длится, кажется, минут пять: он хохочет, потом лезет за платком, вытирает слезы, чего-то сказать пытается, потом опять начинает смеяться. Мы стоим как идиоты и на него смотрим. Наконец, отсмеялся. «Да, — говорит, — не повезло бедняге, ох, не повезло. Приношу свои глубочайшие извинения». Извинения — хорошо, отвечаю, но парень вроде в тюрьме сидит, может, как-то сделать, чтобы его освободили?

— А как? — спрашивает он, и я понимаю, что в общем-то он прав. Даже, допустим, поедем мы сейчас все вместе к следаку, напишет он чистосердечное признание в том, что случайно внушил товарищу Аверьянову навязчивую мысль — и? Нет у нас в уголовном кодексе такого понятия и ситуации такой тоже нет. Но пока я это обдумываю, слышу, как Сильверсван спрашивает у Липки, нет ли еще даты судебного заседания, и та отвечает, что есть. А когда? А двадцатого июня, через две недели. «Ну так и прекрасно, — говорит, — у меня этот день как раз свободен, я прилечу. К вечеру муж ваш будет дома. Приготовьте ему что-нибудь вкусненькое и чистую пижаму». А как, — спрашиваем мы в один голос. — А если вам не поверят? Или вообще слова не дадут? Вы что, говорит, правда не понимаете? Мы качаем головами. «Я просто загипнотизирую судью».

Рум-рум

Сорокадвухлетний финансист Василий Николаевич Лукутин был опоен и ограблен девушкой по вызову. Проснувшись наутро с раскалывающейся головой, он даже не сразу сообразил, что произошло накануне: с полузакрытыми глазами, поскуливая от боли, он дошаркал до ванной, выгреб из аптечки блистающий блистер анальгина и, стараясь не встречаться глазами с собственным отражением, сгрыз сразу две таблетки, запив утешительную горечь водой из-под крана. Тут только он сообразил, что пробудился в одиночестве, хотя накануне оплатил Анфисе целую ночь. Ощущая уже в душе скверное предчувствие, он пригладил волосы, мимолетно вздохнув о все более заметной естественным образом появляющейся тонзуре, но это привычное огорчение было поглощено тенью надвигающей беды куда более крупного калибра. Заранее предвидя результат, он обошел все три просторные комнаты, как бы в насмешку явившие свою полную безлюдность. Модный дизайн, с трогательным буквализмом перенесенный со страниц интерьерного журнала «Маленький Анин домик», не предполагал наличия в доме ниши, куда могла бы забраться довольно корпулентная проститутка, даже если вынести за скобки причины, по которой ей вздумалось бы это сделать. Сделав, таким образом, круг, словно преследуемый гончими заяц, Ликутин вернулся в супружескую спальню, где с горестным стоном понимания потянул ящичек антикварного трюмо. Шкатулка, где его жена держала драгоценности, была пуста.