Сонет с неправильной рифмовкой. Рассказы

Так за полтора-два года я собрал неплохую коллекцию. Тема моя хороша была двумя обстоятельствами (помимо того, что нравилась лично мне): своей экзотичностью и постоянным притоком новых вещей. Для тех, кто далек от собирательства, поясню: человек может коллекционировать что угодно, хоть пивные банки, дело в любом случае хорошее, но минимальное денежное наполнение собрание получит, лишь если его предмет так или иначе связан с искусством. Нет, конечно, и конфетные фантики через сто лет начинают чего-то стоить, но я говорю про нормальный собирательский цикл: коллекция — каталог — продажа — и все это при жизни одного индивидуума. Как всегда бывает в сложных системах, любое правило требует множества оговорок: понятно, что честному миллионеру ничего не стоит собрать, например, коллекцию утюгов, успешно ее замузеить и даже брать деньги за вход, но все это будут случаи маргинальные, я же говорю о системе. И если уж вы собрались коллекционировать искусство, принципиально важно, сколько людей потоптались на этой полянке перед вами, а сколько топчутся одновременно прямо сейчас. Так, например, если энтузиаст из Балашихи решает в 2020 году коллекционировать старых мастеров, то даже при неограниченных финансовых ресурсах он никогда не сможет конкурировать по качеству экспонатов не только с крупными, но и с вполне заурядными муниципальными музеями. Не говоря уже про количество фальшивок, на которые он обречен: вопреки стереотипам, почтенные европейские аукционные дома напичкают его подделками с тем же энтузиазмом, что галерейщики из Бронкса, разве что лица у них будут честнее, а комиссионные больше.

В этом отношении мои финно-угорские культовые безделушки были идеальны: на них существовал хоть и ограниченный, но вполне действующий спрос (Василий явно не бедствовал, а я был далеко не единственным его покупателем), но направление это было не слишком модным. Кроме того, бригады черных археологов бороздили бескрайние просторы Приуралья в поисках новых экспонатов, что обеспечивало их постоянный приток. И вот со временем, как это обычно бывает, мысль о том, что самое лучшее из накопанного уходит на сторону прямо из суровых старательских рук, стала меня одолевать. Иногда доходило до того, что я всерьез собирался купить металлоискатель, лопату и отправиться непосредственно на место, чтобы копать самостоятельно. Ну как собирался! В наше время большинство затей подобного рода начинается и заканчивается чтением в интернете. Так и я подписался на какие-то мутноватые археологические дневники и прочитал бесконечные простыни взаимных оскорблений, которыми осыпали друг друга любители на форуме «Раскопыч. Ру». Главным практическим следствием этого оказалась смена репертуара контекстной рекламы: до этого мне настойчиво пытались продать раритетные виниловые пластинки с записями Джи-Джи Аллина, а после зрительного контакта с копателями меня завалили предложениями наполнителя для кошачьих туалетов — не знаю, как это работает, но, кажется, у искусственного разума просто шарики заехали за ролики. Коньки, кстати, мне предлагали тоже.

Из прочитанного я уяснил для себя, что соваться в этот рискованный бизнес самостоятельно — дело столь же глупое, столь и нездоровое. Оставалось просить Василия свести меня непосредственно с поставщиками моих драгоценных фигурок. По антикварным понятиям это, конечно, было верхом неприличия — все равно, что спросить у европейского или американского профессора, какая у него зарплата (а может быть, и сверх того), но я приготовил для Василия довольно сложное предложение, которое должно было затронуть и честолюбие, и алчность. Говоря вкратце, я предлагал ему ощутимую сумму за знакомство непосредственно с кладоискателем, плюс постоянный процент за все, добытое и приобретенное в результате этого знакомства. Репутация в нашем взбалмошном цеху у меня достаточно хорошая, чтобы Василий понимал, что кроить его долю я не буду: кроме того, он не сомневался, что в случае отказа я предприму все усилия, чтобы выйти на этого (или другого) копателя самостоятельно — и тогда он получит дырку от бублика (или, если угодно, уши от мертвого звероящера). Возможно, для человека со стороны эти умозаключения покажутся нелогичными, но, будучи знатоком и блюстителем понятий, я ручаюсь, что они совершенно конгениальны нашим неписаным конвенансам.

Василий, обдумав это, может быть, не в таких выражениях, пришел к тем же выводам — и продиктовал мне телефон некоего Алексея из Перми, предупредив, что почти все короткое лето тот проводит на раскопах, где сотовая связь отсутствует начисто, так что нужно его ловить, как философа Сковороду, в редкие минуты, когда он возвращается в город, чтобы выложить добытое и запастись продуктами и бензином. С тех пор я взял за правило ежедневно около полудня выслушивать неприятный женский голос, сообщающий мне, что абонент находится вне зоны действия сети, а возможно, его уже задрал медведь или удавили древние духи, обиталище которых он кощунственно потревожил (последнее я добавлял мысленно от себя). Наконец через две с лишним недели ежедневных звонков Алексей ответил. Я кратко отрекомендовался, сославшись, естественно, на Василия, и попросил взять меня в очередную экспедицию. По неистребимой советской привычке мне не хотелось называть по телефону вещи своими именами, но как-то я дал понять, что готов не только купить оптом всю будущую добычу по их обычным ценам, но и могу все мероприятие профинансировать. Алексей, минуту подумав, сообщил, что ему нужно посоветоваться с партнером и он мне перезвонит.

Звонка от него не было двое суток, и я уже решил, что дело не выгорело, когда он написал мне в Whatsapp’е (между прочим — без единой ошибки и даже со всеми запятыми), что они выходят послезавтра на рассвете и, если я успею, — могу к ним присоединиться. Я посмотрел расписание — оказалось, что в Пермь самолеты летают чуть не каждые два часа. Быстро купив билет на дневной рейс, я сообщил Алексею, что непременно буду и, по-шел собираться.

Благодаря многолетней привычке к походам это заняло у меня считанные минуты: вся снаряга у меня лежит, выстиранная и рассортированная по назначению. Я побросал в баул палатку, коврик-надувастик, весенне-осенний спальный мешок, средство от комаров, плащ, две смены белья, аптечку, налобный фонарик, то, что советские туристы называли «клмн», то есть кружку-ложку-миску-нож (как удивительно под лопухом профессиональных терминов сохраняются забавные языковые архаизмы), еще какие-то мелочи, собрал рюкзачок, который поедет в ручной клади и занялся обыденными делами. Предупреждать о своем будущем отсутствии мне было некого, но на всякий случай, как это всегда бывает перед потенциально опасным путешествием, я отправил пару распорядительных мейлов приятелям-душеприказчикам. Содержание их ничем не отличалось от аналогичного годовой давности, когда я собирался сплавляться по Амазонке: коллекции — в музеи соответствующего профиля, деньги — на собачьи приюты, квартиру продать и вырученные средства отправить туда же, вычтя небольшой процент в собственную пользу за труды. Зная ребят, я уверен, что они так и сделают. Впрочем, учитывая особое чувство юмора, свойственное мирозданию, думаю, что кондратий навестит меня в свой черед при каких-нибудь скучнейших обстоятельствах, например в библиотеке или супермаркете, так что последнее, что я увижу, будет не сочная растительность джунглей, а ряды картонных коробок с корнфлексом, уходящие за горизонт. Надеюсь, до этого еще далеко.

Суровый страж авиакомпании «Разгром», наметанным взглядом выхватывавший из очереди бедолаг, имевших несчастье хоть на дюйм превысить дозволенные размеры ручной клади, на меня даже не посмотрел, так что я спокойно протолкался до своего ряда, плюхнулся на сиденье и погрузился в чтение книги о бронзовых табличках с надписями, найденных в XV веке где-то в Умбрии (мне, по очевидным причинам, хотелось почитать про археологию, а эта монография подвернулась сама собой). В полете ощутимо трясло, хотя вроде бы по пути не было ни гор, ни моря, но я с определенного возраста к этому равнодушен — да и смешно было бы, отправляясь в неведомую глушь в компании незнакомых уголовников, трепетать от небольшой турбулентности. Летая преимущественно за границу, я всегда испытываю странные чувства, оказавшись на внутреннем рейсе: как же так, нет паспортного контроля, все говорят по-русски, да еще и такси можно заказать! Чтобы опередить других пассажиров, я вызвал машину, едва только самолет коснулся колесами бетона, так что к моменту, когда я выхватил баул с карусели и вышел прочь, на счетчике уже натикала небольшая сумма за ожидание. За какие-то полчаса мы добрались до отеля, где я отпустил возницу, решительно отвергнув его попытки помочь мне донести багаж. Поселившись, приняв душ и немного полюбовавшись через огромные — во всю стену — окна на лес, начинавшийся прямо под окнами, спустился в ресторан, где вкусил местных кулинарных вычур («уральская шаньга с кижучем» — скажите пожалуйста!), после чего обошел для моциона большим кругом вокруг гостиницы, поднялся в номер и заснул беспокойным сном.

Благодаря особенному устройству головы, я всегда просыпаюсь за несколько минут до будильника — так что в четыре двадцать пять я уже был на ногах. Утренние сборы занимают у меня двадцать пять или тридцать минут — в зависимости от того, буду я в этот день бриться или нет. Рассудив, что будущие спутники вряд ли будут особенно привередливы насчет дресс-кода, бритвой я манкировал, так что без нескольких минут пять возвращал ключ отчаянно зевавшей девице — ночному портье. Забавно, что на вызов приехал все тот же водитель: совпадение, в миллионном городе почти немыслимое (а настоящий параноик решил бы, что и невозможное). Мне всегда ужасно обидно, когда мой запас везения тратится на такие пустяки: вероятность выиграть в лотерею миллиард и получить в библиотеке читательский билет с шестизначным счастливым номером примерно одинакова — почему же мне время от времени достается что-то в роде второго и никогда — первое? Возможно, потому, что я не покупаю лотерейные билеты.

Тут я вынужден достать из кармана цензорские ножницы и несколько раз ими энергично щелкнуть: Алексей велел не только никому не рассказывать, где именно мы встречаемся, но и отпустить машину за пару кварталов. Поэтому для знающих город намекну, что ехали мы долго, очень долго — и виды, особенно к концу маршрута, были самые духоподъемные. Пешком на дальней пермской улице в благоухании садов… А дальше? Дальше не знаю, потому что человек с баулом, который пыхтя и поглядывая на часы, топает по этой — совершенно пустынной — улочке в пять часов утра выглядит одновременно подозрительно и по-идиотски. Наконец я нашел обещанный спуск к реке и, рискуя сломать себе шею, спустился вниз. Над рекой клубился туман, так что не видно было не только противоположного берега, но и ближайших ста метров. Лодка была на месте и около нее хлопотали двое мужчин, которые при моем приближении бросили свои занятия и уставились на меня вопросительно. Тут только я впервые подумал, что, может быть, ввязался не в свое дело.

Один из них был постарше меня, крупный, даже толстый, с умным лицом, чеховской бородкой и острыми, сверлящими глазками; второй — то-щий юноша, настолько внешне соответствующий образу малолетнего низкорангового бандита из неблагополучного района, что казался больше пародией, чем оригиналом. Оба были одеты в соответствии со стереотипами: старший — в полинявшую туристическую униформу и резиновые сапоги с какими-то мушкетерскими ботфортами, младший — в спортивный костюм с тремя полосками и драные кроссовки. «Алексей?» — вопросительно буркнул я куда-то между ними. Выяснилось, что Алексеи — оба, но один из них откликается на «дядю Лешу», а второй на «Леху» — и что я чудом успел вовремя, потому что неведомый мне Кондрусь обмишулился (они выражались яснее) с топливом. Последовали несколько минут любовного экскурса в генеалогию Кондруся, после чего с расторопностью злого духа воплотился и он сам — прикатил с тележкой и горой канистр в ней по вьющейся вдоль кромки воды тропинке.

Каждый раз в архетипической сцене, когда профан присоединяется к конклаву профессионалов (в какой бы области это не происходило), случается одно и то же: чередой вопросов и замечаний ему настойчиво указывают на его место в иерархии (самое низкое) и на демонстративность его праздности на фоне тяжело и бескорыстно трудящихся вокруг. Как и всякий рудимент древних ритуалов (в данном случае — обряда инициации), этот процесс неотменяем, так что нужно его просто перетерпеть. Я смиренно отвечал, что вещи мои уложены в гермопакеты, что мне случалось бывать на большой реке, что у меня своя палатка и запас продовольствия, но только нет газа для горелки, поскольку я прилетел на самолете, куда с газом не пускают. На столь же ритуальные вопросы о Москве я тоже отвечал что-то примиренческое. Кондрусь, сперва участвовавший в беседе на общих правах, был вознагражден за топливо и изгнан. Тюки и пакеты (среди которых мне тихонько подмигнул истертый сак из французского «Intermarche», неизвестно какими ветрами сюда занесенный) были уложены в лодку среди канистр. Тощий сел на корму, я пристроился на средней банке. Дядя Леша внимательно осмотрел берег на предмет забытого, после чего с очевидной натугой оттолкнул нас от берега и последним движением запрыгнул на металлический нос лодки. Я хотел немного отойти на веслах, но он, раздобыв откуда-то шест, оттолкался сам. Юный Леха дернул несколько раз за веревочку стартера, мотор откашлялся и взревел, окутав нас клубами выхлопа. Капитан с обезьяньей грацией перелез через плексигласовый барьер и уселся на водительское место (что было чистой фикцией, поскольку все управление было в руках пащенка), мы перешли с рева на вой, описали красивый полукруг и весело поплыли в туман.

Здесь стоило бы принять бывалый вид и сообщить, что раз я поклялся никому не говорить о нашем маршруте, то вынужден буду сейчас напустить словесного туману, соперничающего с нерукотворным. Но, увы, я действительно в тот момент понятия не имел о географических координатах цели нашего путешествия. Вообще, как ни обидно, но больше всего мне запомнилась скука. То есть сперва я с удовольствием следил за тем, как от носа нашей лодки расходятся особенные волны, напоминающие сомовьи усы; как обращается в клочья и исчезает туман над водой; как покачиваются на воде рыбачьи посудины; разглядывал встречные баржи и далекие зеленые берега с редкими следами человеческого жилья, — но через час-другой все это перестало меня развлекать. Любую доставшуюся нам дорогу, вне зависимости от ее протяженности, можно скрасить каким-нибудь из привычных способов. В самолете я извлек бы ноутбук, в поезде — электронную книжку, на пароходе, в конце концов, завалился бы спать. Но здесь я сидел на холодном, твердом и как-то демонстративно неудобном сиденье, обдуваемый прохладным ветром и время от времени осыпаемый тучей брызг. Разговаривать было невозможно из-за рева мотора, телефон уже находился вне зоны сети, да и отчего-то совестно мне было его слишком часто доставать. Пейзаж же, при всей его декоративности, был бесконечно однообразен — да и не будешь четырнадцать часов подряд любоваться окружающими видами.