Союз Тигра и Дракона

Праздник для них всех был временем самого обильного заработка.

Состязания лодок из-за утреннего дождя начались только в час обезьяны, празднично наряженные Юншэнь и Сюли следили за ними, а вот Ван Шэн, недовольный тем, что не разглядел сразу опасности в деле Проныры, въедливо обсуждал дело Сюэ с Сюаньженем, наверстывая упущенное. Сюаньжень же, устремив безмятежный взгляд в небеса, отвечал другу и спокойно поедал праздничные цзунцы, отваренные супругой.

— Сюаньжень, скажи, а может ли затея Сюэ быть настоящим заговором?

Сюаньжень пожал плечами.

— Сложно сказать. Нынешнее правление достаточно человечное и разумное. Не могу сказать, что в правительстве работают недотепы. Канцлеры — тоже люди с головой, которые, как ты сам видел, стараются выдвигать таланты и даже дерутся из-за них. Но ты забываешь, что, во-первых, существуют честолюбивые бездарности, а, во-вторых, и среди одарённых всех выдвинуть невозможно. При любой власти всегда остаётся определенное число недовольных, жаждущих перемен, надеясь после смены власти устроиться получше. Прокладывая себе путь наверх, они готовы ввергнуть страну в хаос, не понимая, что хаосом управлять невозможно. И потому они чаще всего становятся навозом для нового правления, а потом всё повторяется…

Ван Шэн рассмеялся.

— Ты неподражаем, Сюаньжень! От эпохи Сыма Цяня история мыслится как круговращение в ритме расцвета и увядания. Но круговорот дерьма в природе? Ты оригинально мыслишь.

Сюаньжень хмыкнул. Он внимательно оглядел цзунцзы, по запаху нашёл свои любимые — с курятиной, и тут же отправил один в рот. Потом бросил мрачный взгляд на набережную.

— Откуда идёт такая мерзкая вонь, а? — Сюаньжень брезгливо сморщил нос. — Что до моей оригинальности, то её вовсе нет, Шэн. Веками история воспринималась как многократное повторение былого. Но вспомни Мэн-цзы! Он пишет: «Снова мир пришёл в упадок, истинные основы ослабели, и превратные суждения и бесчеловечные деяния снова появились. Случалось, что подданные убивали своих государей, а дети — своих отцов. Испугавшись таких вопиющих беззаконий, Кун-цзы написал „Чунь цю“».

Однако вдумайся, если «превратные суждения и бесчеловечные деяния» были на памяти самого Кун-цзы, почему же древность представлялась ему недостижимым образцом? Откуда он знал о ней? Со слов старых маразматиков? Но рассказам стариков об их молодости я верю не больше, чем фантазиям детей.

Сюаньжень снова нашёл в свертке цзунцзы с курятиной и с аппетитом умял его.

— Конечно, если совершенство представляется уже достигнутым в глубокой древности, главная задача при смене династии — исполнять заповеданный предками ритуал. Дун Чжун-шу писал: «Издревле основатель династии непременно должен сменить резиденцию и девиз правления. Что же касается норм отношений, морали, управления, воспитания, быта и нравов, письменности и учения, почему это должно быть изменено?» Но это неверно, Шэн. Принцесса Тайпин была неглупа и хотела править, как её мать, У Цзэтянь, но ситуация не только в веках, но и в одном десятилетии меняется радикально. При У Цзэтянь не было сильного человека, готового конкурировать с ней за трон. Принцесса Тайпин усвоила материнскую мудрость и грамотно продвигалась к трону, но племянник оказался сильнее, и в результате она стала удобрением для его царствования.

Сюаньжень снова нашёл в свертке цзунцзы с курятиной.

— Ты спрашиваешь, можно ли заложить бочки с селитрой под нынешнее царствование? Было бы желание. Если сынки принцессы Тайпин готовы поджечь фитили, будет взрыв. Кстати, ты помнишь слова Кун-цзы, что совершенное правление приводит к Великому Спокойствию?

Ван Шэн напрягся. Великое Спокойствие? Тай пин?!..

— Вспомнил? Кун-цзы, по собственным словам, ничего не создавал, а лишь передавал нам заветы Чжоу-гуна. И он говорил о наступлении эры «Тай пин», но в «Жизнеописании Дун Чжун-шу» приведена формула «Небо не меняется, Дао также не меняется»[1]. И пока не меняются «нормы отношений, морали, управления, воспитания, быта и нравов, письменности и учения» — ничего не изменится и в Поднебесной, а значит, установление эры Великого Спокойствия просто немыслимо. Отсюда я и делаю вывод о круговороте эры «превратных суждений и бесчеловечных деяний», и я вовсе не оригинален, а просто логичен. Не меняя людей, не изменить и мир. И найденный мною свиток это подтверждает…

Ван Шэн вздохнул.

— Но ведь не исключено, что Сюэ всё же не преследует политических целей? Я вижу, ты спокойно ешь цзунцзы…

Сюаньжень захлопал ресницами.

— Ну, если бы я ел их беспокойно, то просто подавился бы. Но ты прав: не исключено, что цели Сюэ иные.

— И ты уверен, что нам удастся разобраться с ним?

— Разумеется, ведь то, что ему нужно, лежит в моём рукаве. О, посмотри-ка, та красная лодка должна прийти первой… Небо, этот ветер… Откуда же так смердит, а?

Тут к ним, не дождавшись конца гонок, подошли Юншэнь и Сюли, и последняя потянула носиком над свертком с цзунцзы.

— Ты что, съел все цзунцзы с курятиной, муженёк?

— Конечно, дорогая, разве ты не для меня их варила? Я ценю твою заботу обо мне. Однако скажи, откуда взялась эта вонь с набережной? Что за мерзавец не сводил с тебя глаз и столь нагло вожделел?

Сюли усмехнулась и склонилась над ухом супруга ещё ниже.

— Думаю, ты удивишься, дорогой, но моя сестрица Юншэнь говорит, что это и есть господин Сюэ Чунцзянь.

* * *

[1] Тянь бу бянь, Дао и бу бянь.???,????

Глава 44

«Цзинь». ? Восход

День начинается с восхода солнца,

но не заканчивается на этом

Сюаньжень устремил внимательный угрюмый взгляд на высокого мужчину, одетого с дурной роскошью, стоявшего немного отдельно от толпы знати и теперь делавшего вид, что наблюдает за лодками на реке.

— Это он и есть? — нос Сюаньженя дернулся. — Небо свидетель, я хотел познакомиться с ним и допросить, но теперь…

— Нет, нет! Ты меня слышишь? — Ван Шэн плюхнулся рядом с Сюаньженем и вцепился левой рукой ему в запястье, а длинным рукавом правой закрыл ему лицо.

— Что ты делаешь?

— Не смей и думать об этом! Мы в центре города! Ещё не стемнело!

— А что?

— Что? У тебя сквозь лицо уже сверкают лисьи зубы и уши проступают! Никаких превращений! Слышишь меня?! Сейчас Сюли и Юншэнь пойдут домой через квартал судебного магистрата. Если он последует за ними, возле магистрата схватим его и засунем в каталажку. Ночью допросим и всё узнаем.

Сюаньжень несколько минут сидел молча, потом кивнул.

— Хорошо. Всё узнаем, а потом я откушу ему голову.

— Ты не откусишь ему голову! И пальцем его не тронешь! Кто будет замывать потом кровь со стен в магистрате? Ты, что ли? Здесь тебе не Суян, запомни! Нужно допросить его. Пошли. Сюли, Юншэнь, идите впереди, пройдите мимо магистрата, мы пойдём за вами.

Женщины кивнули и удались.

— Пошли. Смотри, он и вправду пошёл следом за Сюли.

Сюаньжень проводил его тяжёлым взглядом.

— Тварь такая. Но, послушай, Шэн, ты же можешь допросить его и мёртвым, зачем он нам живым? — мрачно поинтересовался он.

— А я хочу попрактиковаться на живых и прошу не мешать мне! Пошли. Схвати его осторожно! Это приказ, слышишь! — зло прошипел Ван Шэн.

— С каких это пор ты, младший, мне приказываешь?

— С тех самых, когда ты, лис треклятый, разучился держать себя в руках и начал подследственным головы откусывать!

Сюаньжень рыкнул что-то себе под нос, однако физиономия его на глазах снова приобрела человеческие очертания. Лис исчез.