Стачколомы

– Мы такое не практикуем. Мы профсоюзники. У нас нет богатых спонсоров.

– Так часто бывает, - сказал хозяин, - когда люди порядочные и работают сами от себя, их и знают меньше. Ни рекламы, ни раскрутки. А тот, у кого деньги, ресурс, но кто может и мерзавец, за того как раз и проголосуют. Есть капитал — есть пиар. Из каждого утюга о нем вещают. Да еще и деньжат подкинет. Или какие-то презенты. Были тут такие: картошку мешками раздавали, макароны, гречку, комбикорм. Вот люди за них и голосуют. А тех, кто с чистыми намерениями, но без денег, даже не знает никто. Люди бедно живут, очень бедно, и винить их тоже нельзя, что они от кандидатов хоть какую-то помощь хотят получить, пока те депутатами не стали и не заперлись в своих кабинетах. Обещаниям уже давно никто не верит. Слишком часто людей обманывали.

Поговорили о местных достопримечательностях и политике, но разговор не клеился. Возможно, хозяев смущало лицо Ярика, распухший нос и не сошедший полностью фингал. Или упрямое молчание Влада, который с новыми людьми всегда вел себя напряженно.

Хозяева посидели с нами чуть больше часа и ушли к себе.

В одиннадцать в беседке остались только мы с Яриком. Убрали со стола и сложили мусор в целлофановый пакет. Поставили остатки еды и недопитую бутылку водки в холодильник.

Я долго не мог заснуть. Включил свет в коридоре и вышел на свежий воздух.

В беседке сидела хозяйка. Она пила вино. Я подошел к ней, сказал, что мне не спится, и она ответила, что ей тоже, и что ночь теплая и не хочется идти в дом. Будете вино, спросила она, - нет, сказал я, лучше водку, у нас осталась в холодильнике, сейчас схожу.

Она рассказала о детях: старшая дочь в Германии, а сын, которому двадцать, в Киеве.

Она бы хотела съездить в Киев, там у нее квартира, друзья. Она выросла на Печерске, ходила в школу возле Ботанического сада, училась в «Автодорожном» на Площади Славы. Она скучает по городу и, откровенно говоря, так и не привыкла к жизни в провинции. Уровень все-таки не тот. Когда дети уехали стало скучно. Пока муж был мэром — еще ничего. Столько дел, встреч, мероприятий и новых знакомств, а теперь — не знаешь, чем себя занять. Молодежь уезжает, не видя перспектив. Люди старшего поколения в своих делах и заботах. Многие уходят. Мы ведь не молодеем.

Я слушал ее и подливал вина в бокал, а себе — водки в рюмку.

Они с мужем не так близки, как прежде. Живут в разных комнатах. В разных половинах дома.

Она поднесла к губам бокал, как будто поняв, что говорит лишнее.

Вам у нас понравилось? Да, сказал я. Когда будут еще выборы — обязательно остановимся у вас снова.

Тени вокруг глаз, плотные безулыбчивые губы и тонкие морщинки в уголках рта, - все это не портило ее, все это придавало ей какой-то особый, благородный блеск. Я подумал, что в ней есть что-то и она, конечно, была красавицей в молодости, - да и сейчас, подумал я, она в общем ничего. Интересно, какое у нее тело? Она сказала, что раньше в городке Н были клуб, библиотека и кружок самодеятельности. Я чувствовал себя скорей исследователем, чем хищником. Точнее так: хищником-исследователем. Я подумал: если она и сомневается, если и знает, что не молода и не так привлекательна как прежде, что мужчина смотрит на нее со смешанным чувством снисхождения-любопытства-симпатии-жалости, что она уже не может быть трофеем, о котором взахлеб будешь рассказывать друзьям за бокалом пива, - если она и знает это, то никак не показывает. Она сказала, что раньше в центр, на дискотеку, съезжались парни и девушки с окрестных сел, а теперь вот никто не приезжает, все разбрелись по большим городам. Она держалась осанисто, спокойно, не позволяя себе ни глупых улыбок, ни заискивающих интонаций. Это впечатляло. Эта ее гордость, этот ее апломб - впечатляли. Она сказала, что у нее есть замечательные фото, - фото детей, Киева, фото, где она и муж, оба — молодые, - но только они, фотографии, в доме, в ее комнате, она ведь живет отдельно от мужа, в другой части дома, и он уже, конечно, спит…

Такие, как она истосковались. И все, что она на себя напустила, с лихвой слетает, стоит ей сбросить последний лоскуток одежды. Впрочем — в данном случае — дело началось так и не дойдя до последнего лоскутка.

Она сосала член, опустившись на колени, в кромешной темноте, в комнате, куда мы отправились, чтобы посмотреть фотографии ее детей, - сосала, сопела и влажно причмокивала. Она трахалась так, словно трахается в последний раз в жизни, - и кто знает, может это и был ее последний раз? Она была не суетлива, и отдавалась полностью, без остатка, словно боясь упустить что-то из предложенной ей — и заслуженной ею!
– трапезы. Маленькая грудь, округлая и почти не тронутая возрастом, след от трусиков, качающиеся в темноте сережки-цепочки, глаза закрыты, руки касаются моих плеч, груди, живота, члена. Она наслаждалась, концентрированно наслаждалась каждым мгновением, и в ней был эгоизм, и этот эгоизм был приятен, невыразимо приятен! Я чувствовал, что являюсь чем-то вроде инструмента, в сущности случайного, но — точного, подходящего ей инструмента, и на моем месте мог быть другой, возможно — Ярик, возможно — Влад. Да. Я был для нее куском эрегированной плоти, и все, что за пределами этого, не имело значения.

II

ЗАПИСКИ РЕКЛАМНОГО АГЕНТА

Ох уж эта бухгалтерша! Я заключил сделку и пришел, чтобы получить наличные. Шесть кусков. Так она суетится, суетится, аж руки дрожат и все фыркает, все фыркает. Зарплата-то черная. Нелегальная. А у нее отчеты, ревизии, аудит, - вот и бесится, потому как начальник ей сказал: так и так, этому парню, новому менеджеру, без разговоров — 50 процентов. Всего две недели проработал и — уже. Прикиньте! Нашел клиента, подрядчика, добазарился, сделал все замеры, пожали друг другу руки и — стопроцентная предоплата. Нехило, да? Честно сказать, директор гостиницы, у которого я взял заказ на вывеску — пластик, оракал, люминисцентные лампы, семь с длину, полтора в высоту, - он-то не особо в этом шарит, ему горит и ни мониторинга, ни расчетов с другими агентствами - ничего он не делал! Я ему позвонил — а я, на секундочку, сорок холодных звонков в день делаю, - договорился о встрече, и когда приехал, он практически сразу, не торгуясь, согласился. Собственники, видать, нагнули: скоро лето и туристы повалят, а у тебя вывеска с советских времен - «ДРУЖБА», буквы аля-соцреализм (МИР-ТРУД-МАЙ, помнишь?), здоровенные, синие, подсветка — где есть, где нет, и последняя «А» - завалилась, точно хочет сойти с козырька и зашагать как ни в чем не бывало по улицам. Ну, это я так, фантазирую.

Корпулентный этот товарищ - директор гостиницы - на все сразу согласился, отвалил двадцать штук, сказал, что никакие договора не нужны, он мне верит и к тому же знает фирму, которую я представляю, а все эти бумажки, учеты, отчеты, налоги — нахер оно надо? Вот тебе деньги, только смотри, чтоб через две недели все было чики-бонбони. Так и сказал — чики-бонбони. Шевелюра, как говорится, сединой тронута, пиджак цвета мокрый асфальт и видно, что фирменный, хороший пиджак, кожаное кресло и раскинувшийся посреди кабинета, словно гигантский электрический скат, лакированный стол, и — чики-бонбони. Я чуть не заржал там!

Вызвал Русика, подрядчика моего. Ты, говорю, только не подведи, я предоплату взял стопроцентную, вот тебе восемь штук, в две недели вложишься? Конечно, Русик говорит. За полторы справлюсь. Отличный заказ. Цена хорошая. Материалы есть. Ничего дополнительно закупать на надо. Пластиковый короб — дня три роботы; обклеить аракалом, буквы вырезать, подобрать цвета согласно макету - еще три дня; лампы установить — ну день, два, так, чтобы не спешить. Приеду. Старую — демонтирую, эти буквы уебищные, новую — поставлю. Все будет заебись. Отлично, говорю, на телефоне.

После сделки начальник к себе вызвал. Руку тряс и предложил кофе.

– Спасибо, но мне еще обзванивать клиентов.

– Успеешь! Скажи лучше, как ты его нашел?

– Да просто. Обзванивал фирмы по «Желтым страницам», предлагал услуги компании, листовки, флаера, визитки, баннеры. Тут меня этот дядька спрашивает: а наружная реклама у вас есть? Мне вывеска нужна над входом в гостиницу. Я прикинул, думаю — найду подрядчика, организую. Без проблем, говорю!

– Сколько клиентов за день обзваниваешь?

– Сорок холодных звонков минимум. Так в одной книжке написано. Автор Огилви, американский рекламщик. Сорок звонков, цель которых — договориться о встрече, ну а цель встречи, соответственно, - сделка. Из этих сорока получается от трех до пяти встреч и одна-две из них — точно будут результативны.

– Ух ты, молодец, молодец, - приговаривает, наливая кофе в белые чашечки, которые успел из ящика стола достать. А кофе — из кофеварки. Стальная, с верхушкой из черной пластмассы. «Кефаль». Кофе ароматный, хороший кофе, подношу к губам и нюхаю. Нюхаю. Один глоток сделаю — поставлю на стол, в блюдце, второй сделаю — и опять на стол. И директор - не спешит, все расспрашивает, интересуется.
– Мы тебе другое рабочее место организуем. Получше, чем сейчас у тебя. Чтоб ты нормально работать мог.

– О, спасибо! А-то место действительно неудобное, там рядом дизайнер, у нее работа тихая, и я вижу, как она на меня косится, видать — отвлекаю, все время на телефоне, разговоры, разговоры, и говорить нужно громко и отчетливо, голос — это важно, если нет уверенности в голосе - минус пол дела.

– Сделаем, сделаем, - приговаривает директор.
– Ты главное обороты не сбавляй. А там, если сделки пойдут, то и на больший процент сможешь рассчитывать.

– Это как?

– А так. Сейчас тебе агентство платит половину от прибыли, а сможем… 70 процентов!