Ставрос. Падение Константинополя

Феофано, несомненно, делала то, что она делала, во имя себя одной. Но себя она не мыслила без Византии.

А еще она мстила Флатанелосу за свою поруганную женскую гордость: теперь Феодора подозревала, что этот бывший любовник и союзник пытался принудить ее к мерзостям, о которых только шепотом разговаривали в гинекеях, но которым безнаказанно подвергались рабы обоего пола. Однако Феофано – царица, душа империи: и любое оскорбление, нанесенное ей, есть плевок в лицо Византии…

Флатанелос, как всякий коротко мыслящий мужчина и себялюбец, презирал такие материи: но Феофано и Феодора должны отстаивать себя и друг друга, во что бы то ни стало. И, зная такое, теперь Феодора с радостью поможет уничтожить этого человека.

Спустя десять дней Феодоре пришло послание – не от мужа, не от его союзников или друзей, а императорский приказ: то самое, чего боялись они оба. Но солдаты, привезшие приказ, были весьма сдержанны и учтивы. Именем великого василевса госпоже Феодоре Нотарас с сыном – знатные гречанки в супружестве часто сохраняли свое родовое имя, но Феодора, не имея своего, приняла имя мужа – повелевалось явиться в Константинополь, ко двору императора.

Посылал ли уже за нею супруг - или только намеревался; или не намеревался вовсе? Как бы то ни было, Феодора Нотарас не может сейчас этого знать! Она обязана повиноваться императору!

Когда поезд уже снарядили, - перед тем, как вынести сына, - Феодора Нотарас тщательно перепрятала в свою повозку драгоценный пакет. Слава богу, что уже так холодно и обилие одеял и мехов никого не удивит!

Феодора обошла напоследок сад, погладила по щеке свою статую, которую было жалко покидать, как члена семьи, и, поднявшись в детскую, покинула ее в сопровождении Магдалины и Аспазии. Все женщины кутались в теплые плащи, а ребенок и вовсе казался шерстяным свертком. Феодора знала, что в древности мальчиков из благородных греческих семей приучали стойко переносить и зной, и стужу; но сейчас не такие времена. И у у Варда не такой отец…

Она вошла в повозку с сыном на руках и села, проверив украдкой, на месте ли пакет; и, когда напротив уселись служанки, крикнула трогать.

* В старинных русских источниках - также царство Римское, или Цезария: государственное образование, существовавшее с 962 по 1806 годы и объединявшее многие территории Европы. В XV веке Священная Римская империя переживала кризис.

========== Глава 44 ==========

Они возвращались тем же путем, каким уезжали из Константинополя: проводниками и советчиками для Феодоры Нотарас стали охранители, которых муж приставил к ней, - они, к тому же, лучше нее говорили по-итальянски. Хотя Феодора предпочитала объясняться сама.

В дороге неожиданно заболел Вард – и Феодора почти не спала две ночи, пока ему не полегчало, лишь изредка задремывая; она бы даже и уснула на несколько часов подряд, помня о ребенке, что носила под сердцем, но плач сына, которому ничем нельзя было помочь, будил ее как набат, поднимающий ополчение. Эта прочнейшая нить, от сердца к сердцу, не оборвется даже тогда, когда один из них умрет…

Каково же было Метаксии лишиться двоих детей сразу! Говорит ли она с ними хотя бы во сне – верит ли, что их души витают над ней, или вокруг нее только ночь?..

Вард поправился, но страх остался. Насколько же легче бояться только за себя, а не за беспомощное и бессловесное дитя, – и даже носить оружие, в готовности к битве насмерть!

“Я хорошо сделала, что ответила на ее поцелуи и ласки, - подумала московитка. – Феофано очень нужна нам… и нужна в здравом рассудке!”

Но она откликнулась не только поэтому… живи она во времена Сафо – или во времена языческого Рима, она могла бы отдаться этой женщине без раздумий. Феодора попыталась молиться, раскаяться в том, что было, но не получалось. Бывает преступная любовь, каяться в которой, однако, – еще более преступно и трусливо: теперь она понимала. Царица стала бы презирать ее, если бы Феодора побежала к исповеднику; тогда Феодора презрела бы себя и сама.

Когда они ночевали в городе Аргосе, в итальянской гостинице, Феодора долго ходила по темной спальне, охраняя покой спящего сына; ей было жарко, она видела сияние глаз Феофано и ощущала вкус и твердость ее горячих губ. Она мысленно послала императрице привет – а потом, еще вся пылая, легла рядом с Вардом, подложив под голову завернутый в одеяло пакет с бумагами Флатанелоса, и рукой нащупала кинжал. Феодора поцеловала свое оружие, как делали воины древности, верившие в его чудодейственную силу, и крепко заснула, улыбаясь.

Ей приснилось то, чего не могло бы быть наяву.

А посреди ночи ее разбудил шум, будто ломились в дверь; Феодора с криком вскочила, сжимая кинжал. Сын тут же проснулся и раскричался, но Феодора, не взглянув на него, схватила бумаги из-под головы и попятилась назад, в угол, выставив оружие перед собой. Тому, кто войдет, будет нужен не ребенок; но где же, в самом деле, охрана? Она же поставила двоих человек у входа!..

Магдалина, спавшая подле ребенка, проснулась от его крика и тут же, громко ахнув, прикрылась подушкой, увидев борьбу в дверях. Она забормотала молитву, вверив себя и ребенка мужчинам и Богу; а горничная Аспазия, едва проснувшись, упала в обморок. От этих не было толку!

Феодора уронила пакет в угол и шагнула к двери, сжимая кинжал. И тут в спальню с топотом ввалился Теокл, один из ее греческих воинов; и за шиворот он волок какого-то стонущего человека.

– Кто это? – теряя разум от ярости и запоздалого страха, крикнула Феодора. Она хотела загородить собой сына, но потом поняла, что нужды нет: злоумышленник был ранен, и она видела, как на пол стекает его кровь, казавшаяся черной.

– Госпожа, этот негодяй пытался вломиться к тебе, пришлось взяться за оружие! Я ранил его!
– бурно дыша, сказал Теокл.
– Что велишь с ним делать?

– Перевязать ему раны, а не то истечет кровью, - сказала Феодора.

Она поняла, что сейчас бояться нечего. Бросила кинжал.

– Скажи Леониду, пусть позовет еще одного воина - и станут в дверях!
– велела хозяйка.
– Магдалина! Засвети лампу!

Кормилица поспешила выполнять приказ только после того, как Феодора прикрикнула и топнула ногой; у итальянки тряслись руки, и лампу она зажигала долго. Госпожа тем временем разорвала свою льняную простыню: куда бы ни ранили злодея, прежде всего нужно остановить кровь…

Враг оказался чернявым и смуглым, самого итальянского – или греческого вида: такая южная наружность легче всего могла сбить с толку. Рана была у него в боку: меч Теокла проделал в рваной рубашке еще одну дыру.

Морщась от брезгливости и подавляя невольный страх, Феодора с помощью Теокла туго перепеленала раненому бок; тот невнятно бранился по-гречески, но с чужеземным выговором. Ах, будь здесь Метаксия, она бы вмиг разобрала, какого роду-племени этот человек!..

Услышав плач Варда, Феодора отправила Магдалину к нему, а сама склонилась над преступником – и приставила ему кинжал к шее.