Стихотворения и поэмы

Опять Севан раскинулся широко, косыми парусами осенен. Армении задумчивое око, в себе так много отражает он. Мы грудь в горах отрадой наполняем, волну в сердца вселяем, как птенца. Севан под солнцем обернулся маем, и нет ему ни края, ни конца. Армяне в ясном отсвете озерном внедрением весны увлечены. Пылает солнце раскаленным горном, и на форелях — крапинки луны. За светом братства следую по свету но, если сердцем всем не запою на берегу Севана песню эту, как мне вернуться в Грузию мою? 1953

105. Письмо друзьям. Перевод А. Межирова

Он дошел до меня, этот голос нестрогий, как доходит жужжанье далекой пчелы: «Почему ты не пишешь мне писем с дороги? Или сделались, может быть, сутки малы?» Я плечами пожал и помедлил с ответом. Что скажу, если в сердце моем навсегда поселились друзья и негаснущим светом осветили дорогу мою сквозь года. Если думой о них, словно пчелами улей, где б я ни был, всегда мое сердце полно. Мы друг другу в глаза не напрасно взглянули, распахнули сердца, словно в доме окно. Да и сам я из сердца друзей не исчезну, — не они ли когда-то в горах для меня в час беды перекинули мост через бездну, помогали мне выбраться из-под огня. У походных костров на коротком привале мы навек побратались в просторах земли, Волго-Дону дорогу в степях пробивали и к Тбилиси иорскую воду вели. И на гребень днепровской плотины взошли мы и услышали гулкое эхо шагов. О друзья! Ваши помыслы неразделимы — вы стоите, как тополи у берегов. Словно стройные тополи, путь урагану преграждаете вы ради ясного дня, с вами я против ветра идти не устану, в одиночестве враг не застанет меня. Даже удочку в реку без вас не забросить мне, вовеки не знавшему с вами тоски. У меня в волосах появляется проседь — ваше мужество снегом легло на виски. Каждый миг мой от вашего мига зависим — в этом сила и вечная юность моя. Но не хватит чернил и бумаги для писем, если всем вам ответить попробую я. Я хочу, чтобы сердце взволнованно билось, чтобы море клубилось, вздымая прибой. Здравствуй, жизнь! Мне движенье твое полюбилось, я повсюду ищу столкновений с тобой. Неизменно на труд и на подвиг готовы, отрешившие робость, неверье и страх, о друзья неразлучные, кто же вы, кто вы,— пастухи! Вы стоите, как туры в горах. Девять гор перешел я и девять ущелий, вновь сегодня к равнинам привыкнет мой взгляд, и друзья, с кем шагал сквозь дожди и метели, новой песней в дороге меня окрылят. 1953

106. В сторону села Шопена. Перевод А. Межирова

На польской равнине, в чужой стороне мы ищем село Фредерика Шопена. Сказанье о чанги мерещится мне, и я вспоминаю его постепенно. Мелькнут в отдаленье развалины стен, высокие липы метнутся к машинам. Ударь же по струнам, волшебник Шопен, и слезы вчерашней поры осуши нам. Я знаю, растают снега по весне, сотрутся отметины тяжкого плена. И пахарь по мирной пройдет целине… Всё ближе село Фредерика Шопена. Сосульки, примерзшие к прутьям ветвей, за кисть винограда я принял сначала, я вспомнил о Грузии милой своей, грузинская песня в душе зазвучала. Отец мой певучий мне вспомнился вдруг. Как пел он красиво, легко и степенно. Мне жалко, что сын не наследовал слух… Всё ближе село Фредерика Шопена. Мечты, словно искры с огнива, летят, хочу, чтоб от песен душа раскололась, хочу, чтобы с песней народною в лад звучал, по примеру Шопена, мой голос. Но слух мой неточен. Как сделаюсь я наследником песни великой Шопена? И стелется по снегу песня моя, приветствуя дом Фредерика Шопена. 1952

107. Дом Ленина в Поронино. Перевод А. Межирова

В пути на Татры, возле поворота, за перелеском, на исходе дня окликнул дом бревенчатый меня, и я вошел в открытые ворота. Здесь Ленин жил, и вести из России под этот кров сквозь тысячи преград с конспиративной почтой приносили подпольщики, и Ленин был им рад. Он у окна просматривал газеты. Вершины Татр сияли невдали. Дыханьем революции согреты, здесь до рассвета совещанья шли. Здесь на стекле запечатлелись взоры глядящего в просторы Ильича. И эхо слов хранят ревниво горы, и слышен голос горного ключа. И ленинскими мыслями до края, как книжный том, наполнен этот дом; здесь на меня, горя и не сгорая, зарницы мыслей падают дождем. Здесь даже дверь — как родины частица, открыта для грядущего она, и слышу я, как о порог стучится истории тяжелая волна.