Стихотворения и поэмы

И еще что я выдумал: ветку оливы Я жестоко и нежно привил к миндалю, Поместил ее точно под солнце и ливни. И все выдумки эти Тбилиси дарю. 1958

126. Ночи Пиросмани. Перевод П. Антокольского

Ты кистями и красками спящих будил, делал розы возлюбленной ярче и краше, по гористым, кривым переулкам бродил и домой возвращался с тарелкою хаши. И пока ворота на засове, пока не уснет в Ортачале красотка, ты снова шел к Майдану, и мчал фаэтон седока, заводилу грузинского пира честного. Вот гуляют кутилы, и пляшет кинто, и шашлык на шампуре, и зелень на блюде… Где же ночь? Или вправду не видел никто, как ты шел под хмельком в предрассветном безлюдье? Сколько лестниц и каменных стен украшал, сколько красок извел за ничтожную плату,— вот девчоночка держит на привязи шар, вот пшено на гумне исклевали цыплята… Рядом горы. И бедный художник в ночи приглашает их запросто в знак пониманья. И трубят, словно лопнуть хотят, зурначи. Горы входят, как гости: «Привет, Пиросмани!» Ты окинул глазами плоты на Куре, и стога на полях, и туманные выси и поставил на стол их на ранней заре, стал столом твоим весь разноцветный Тбилиси. Эта сытость тебе и без денег далась. Эти вина и кушанья кисть создавала. Только черная сажа мелькает у глаз. Только лестница рушится в темень подвала… А почем у людей огурец иль чеснок, сколько стоит кусок неразменного быта — разве это касается сбитого с ног? …И лягнуло тебя между ребер копыто. И отброшена кисть. И на выпуклость век синеватые тени положены густо. И неведомо, где погребен человек. И конец. И навек остается искусство. 1959

127. От этого порога… Перевод Б. Ахмадулиной

От этого порога до того работы переделал я немало. Чинары я сажал — в честь твоего лица, что мне увидеть предстояло. Пока я отыскал твои следы и шел за ними, призванный тобою, состарился я. Волосы седы. Ступни мои изнурены ходьбою. И всё ж от этой улицы до той я собирал оброненные листья, и наблюдали пристально за мной прохожих озадаченные лица. То солнце жгло, то дождик лил — всего не перескажешь. Так длинна дорога от этого порога до того и от того до этого порога. И все-таки в том стареньком дому всё нашими населено следами, и где-то там, на чердаке, в дыму, лежит платок с забытыми слезами. От этого и до того огня ты шила мне мешок для провианта. Ты звездную одела на меня рубаху. Ты мешок мой проверяла. От этого порога до того я шел один среди жары и стужи, к бокам коней прикладывал тавро и воду пил, толок я воду в ступе. Я плыл по рекам и не знал — куда, и там, пока плыла моя пирога, я слышал, как глаголила Кура — от этого и до того порога. 1959

128. «Я прокричал „ваша!“…» Перевод Е. Евтушенко

Я прокричал «ваша!» строителям Ваке. Гора обратно эхо мне вернула. Мой голос затерялся вдалеке средь городского грохота и гула. Что делать, голос мой погас в движенье уличном, и эхо мне возвращено горой. Повешу месяц на крючок рыбацкой удочки и, словно чашу, ночь поставлю над Курой. Благодарю судьбу свою счастливую — укор и ласку, споры и покой. Ты подари, Тбилиси, ветку сливовую, туманами полночными покрой. Тбилиси мой, твоею тенью стану я. Ты моя гордость, мужество и честь. Мне подари скамейку постоянную, но не давай мне времени присесть. Я как река, тобою освещенная, с твоими фонарями в глубине. Пусть эхо, мне горою возвращенное, как голос твой, всегда звучит во мне. Устрой, Тбилиси, тайную вечерю в ущелье, возле призрачной тропы, исполненную синего свечения и шелеста платанов и травы. А если ложь в стихи мои проникнет и полонит меня бесстрастный шум, разрушь меня, Тбилиси, и воздвигни, как зданье, полное твоих бессонных дум. Тбилиси, я твои дома и листья, ты — это я, а я, Тбилиси, — ты. И вечно петь мне о тебе, Тбилиси, о Грузии, вколоченной в хребты! 1960

129. Тбилиси ночью. Перевод П. Антокольского

Тбилиси, гнездо моей мысли, Мтацминда, оплот мой надежный, Прижми меня к каменной выси,— Расстаться с тобой невозможно. Мосты над Курой изогнулись, Семь раз натянув тетивы. В гористых расселинах улиц Так смутен налет синевы. Обвенчаны с башней Метехи, С теченьем Куры перевиты Грузинской истории вехи, Победы ее и обиды.