Стихотворения и поэмы

182. «Уедешь ты к оливковым…»

Уедешь ты к оливковым Кремнистым берегам, Я буду знать урывками, Как поживаешь там. И кто с тобой встречается, И с кем ты весела, Волна ли там качается, Цветет ли там скала. В ночь лунную, крылатую, Пустынную до слез Взгляни на узловатые Побеги серых лоз. И в меловой покорности, В нежданной простоте О северной упорности Напомнят лозы те. И о далекой верности Прочтешь, как по складам, По этих лоз безмерности, Не сдавшейся годам. 1937

183. РАННЕЕ УТРО

Мир молодой, как небо на заре, Встречал меня на той полугоре. И, книжным словом не оскорблена, Чернела леса дальняя стена. И созданная заново роса Гордилась тем: росу пила оса. И шепоты властительные трав, В свое дыханье мощь земли вобрав, Вступали в спор с могучею осой, Был у осы граненый глаз косой. Казалось, шепчет мне полугора Мильоном уст: «Тебе устать пора». Я сел на пень. Я вспомнил жизнь свою. Я унижать ее не устаю, Разменивать на мусор малых дел, Как будто не поставлен ей предел. И, может быть, уж вся она за мной, Как этот холм перед лесов стеной. И объяснить я должен муки все Немедля — курослепу иль осе. Кому еще? Я вспомнил город твой,— Ты спишь еще, и сон над головой, Закрыты ставни. Улица гремит Железом всех сомнений и обид. Ты спишь еще. Еще твоей рукой Владеет жизни комнатной покой. Ты — легкая, не знавшая родов, Ты — вольная в неволе городов, Ты тихо спишь — и, как у статуй ровно, Твои глаза глядят еще условно! 1937

184. «Был майский день, но ветер шел с залива…»

Был майский день, но ветер шел с залива, И вел туман и ставил на холмы, Как будто бы из мглы неторопливой Являлось мне видение зимы. На старый снег похожи стали воды, Свинцовостью мерцая снеговой, Но не было мне дела до природы И до ее поруки круговой. Лишь потому мне и приснился буер, В глубокий снег ушедший до плеча, Что только ты всей образною бурей Моих стихов владела в этот час. И, твоему покорен самовластью, Стал буер яхтой, легкою как дым, И он прошел, как скромный вестник счастья, Прорезав сердце килем ледяным. То не был сон, что путал время года, Но дальний плеск одной волны родной. Туман исчез, весенняя природа С твоей улыбкой встала предо мной. 1938

185. «Как след весла, от берега ушедший…»

Как след весла, от берега ушедший, Как телеграфной рокоты струны, Как птичий крик, гортанный, сумасшедший, Прощающийся с нами до весны, Как радио, которых не услышат, Как дальний путь почтовых голубей, Как этот стих, что, задыхаясь, дышит, Как я — в бессонных думах о тебе. Но это всё — одной печали росчерк, С которой я поистине дружу, Попросишь ты: скажи еще попроще,— И я еще попроще расскажу. Я говорю о мужестве разлуки, Чтобы слезам свободы не давать, Не будешь ты, заламывая руки, Белее мела, падать на кровать. Но ты, моя чудесная тревога, Взглянув на небо, скажешь иногда: Он видит ту же лунную дорогу И те же звезды словно изо льда! 1938

186. СЕНТЯБРЬ

Едва плеснет в реке плотва, Листва прошелестит едва — Как будто дальний голос твой Заговорил с листвой. И тоньше листья, чем вчера, И суше трав пучок, И стали смуглы вечера, Твоих смуглее щек. И мрак вошел в ночей кольцо Неотвратимо прост, Как будто мне закрыл лицо Весь мрак твоих волос. 1937

187. ХОРОВОД В СУЛЬДУСИ

Хлынул дождь, когда девушки, встав в хоровод, В старом Сульдуси, в Сульдуси пели, И казалось, что дождь все их ленты зальет, Пояса из цветной канители. Пели девушки те на вечерней заре, Под грозой, хоровод не сужая, Но мне слышалось в том дождевом серебре Твое имя — не песня чужая. Пели девушки, ленты качая свои, Дождь ходил полосами косыми, Мне ж звучало над песней не слышное им Твое имя — далекое имя. Люди слушали — песни струилось зерно, Я стоял между ними, чужими,— И над песней, как радуга, жило оно — Твое имя, веселое имя. 1938

188. «Стих может заболеть…»

Стих может заболеть И ржавчиной покрыться, Иль потемнеть, как медь Времен Аустерлица, Иль съежиться, как мох, Чтоб Севера сиянье — Цветной переполох — Светил ему в тумане. И жаждой он томим, Зарос ли повиликой, Но он неизгоним Из наших дней великих. Он может нищим жить, Как в струпьях, в строчках рваных, Но нет ни капли лжи В его глубоких ранах. Ты можешь положить На эти раны руку — И на вопрос: «Скажи!» — Ответит он, как другу: «Я верен, как тебе, Мое любившей слово, Безжалостной судьбе Столетья золотого!» 1938

189. «Там генцианы синие в лугах…»

Там генцианы синие в лугах, Поток румяный в снежных берегах. Там в неповторной прелести долин Встал ледяной иль черный исполин. Там есть поляна легкая одна, Где утром рано вся страна видна. Родник там бьет; кто пил из родника, Тот вновь придет под эти облака В лесов раскат, в скалистые края, В твой синий сад, Сванетия моя. Не о тебе я нынче говорю — Я милую встречаю, как зарю. В глазах ее — спокойные огни, Синее синих генциан они. Я пью озноб горящий родника, И светится во тьме ее рука. Какой страной ее я назову, Такой родной во сне и наяву; Сквозь ночи шелк, сквозь грозных будней гладь, — Куда б ни шел, я к ней приду опять. 1938

190. «Я люблю тебя той — без прически…»

Я люблю тебя той — без прически, Без румян — перед ночи концом, В черном блеске волос твоих жестких, С побледневшим и строгим лицом. Но, отняв свои руки и губы, Ты уходишь, ты вечно в пути, А ведь сердце не может на убыль, Как полночная встреча, идти. Словно сон, что случайно вспугнули, Ты уходишь, как сон, — в глубину Чужедальних мелькающих улиц, За страною меняешь страну. Я дышал тобой в сумраке рыжем, Что мучений любых горячей, В раскаленных бульварах Парижа, В синеве ленинградских ночей. В крутизне закавказских нагорий, В равнодушье московской зимы Я дышал этой сладостью горя, До которого дожили мы. Где ж еще я тебя повстречаю, Вновь увижу, как ты хороша? Из какого ты мрака, отчаясь, Улыбнешься, почти не дыша? В суету и суровость дневную, Посреди роковых новостей Я не сетую, я не ревную, — Ты — мой хлеб в этот голод страстей. 1937

191. «И встанет день, как дым, стеной…»

И встанет день, как дым, стеной, Уеду я домой, Застелет поезд ночь за мной Всю дымовой каймой. Но если думаешь, что ты Исчезнешь в том дыму, Что дым сотрет твои черты, Лишь дым я обниму… В заката строгого резьбе, Одной тебе верны, Твои мне скажут о тебе Норвежцы со стены. Тебя в картине на стене Найду в домах у них, И ты поднимешься ко мне Со дна стихов моих, Ты будешь странствовать со мной, И я не отрекусь, Какую б мне, как дым, волной Ни разводили грусть. Если тебе не всё равно, А путь ко мне не прост, — Ты улыбнись мне хоть в окно За десять тысяч верст. 1937

192. «Мой город так помолодел…»

Мой город так помолодел — Не заскучать, И чайки плещутся в воде, Устав кричать. И чаек крылья так легки, Так полны сил, Как будто душу у реки Кто подменил. И самолетов в вышине Горят круги, Я слышу в синей тишине Твои шаги. Как будто слух мой стал таков, Что слышит сон, Как будто стук твоих шагов Заворожен. Как будто губ твоих тепло, Прохладу плеч На крыльях чаек принесло Сюда — беречь. Иль ты одна из этих птиц Сама, И мне по ней в огне зарниц Сходить с ума! 1937