Столичный доктор. Том VIII

— Как говорит мой завхоз, трындеть — не мешки ворочать, — улыбнулся я. — Брошюру тоже выпустим. Давайте подумаем над темами выступлений. Могу взять на себя основной доклад, модерацию…

— Простите, что?? — не догнал Боткин

Опять из меня вылезает из будущего.

— Ведение конференции главных врачей. Мы так в швецарской больнице выражаемся.

— Ясно, продолжайте.

— Врачи наши могут выступить. Допустим, пять докладов. Вот вам и мероприятие на один день. Утром начнем, после обеда закончим. Успеем пообщаться кулуарно.

— Вы даже не спросите, когда?

— Да хоть завтра. Просто сегодня день расписан, у меня две операции запланировано.

— Значит, готовьтесь. Совещание — через десять дней. Красный Крест займется рассылкой приглашений и размещением гостей. Место — зал крытого рынка у Мукденского вокзала. Условия, конечно, не как в Зимнем дворце, но места хватит.

Мнда… На рынке я еще не выступал. Впрочем, война, все ясно.

— Ну вот, — протянул я. — Говорю же, не просто так вы появились. Впрочем, вам удалось меня успокоить. Выступать — не впахивать. Если ещё и обед предусмотрен, вообще будет сказка.

— Обед и фуршет, — уточнил Боткин, подливая себе чаю. — На средства Красного Креста.

— Да вы меня балуете, Евгений Сергеевич, — сказал я, теперь уже откровенно улыбаясь. — Только просьба одна: никаких политических речей. Медицина — это главное. Пусть война идет своим чередом, а мы займемся спасением её жертв.

— На это и рассчитываю, — согласился Боткин. — Тем более, что совещание под эгидой Красного Креста. Ваши идеи ценят не за риторику, а за практическую пользу.

Я кивнул, сделал глоток горячего чая и на мгновение задумался. Вряд ли Боткин ограничится одной просьбой. Но если вторая будет такой же разумной, как первая — это редкая удача в здешних местах.

* * *

Совещание главных врачей госпиталей началось с типичного хаоса. Люди собирались, обменивались рукопожатиями, переговаривались, а кто-то пытался найти место поближе к кафедре, чтобы лучше слышать выступающих. Поначалу всё напоминало скорее шумную ярмарку, чем собрание опытных медиков, но постепенно в зале воцарился порядок. Красный Крест постарался: помещение на Мукденском вокзале было просторным, на столах — чай, бутерброды, а в углу — корзина с фруктами.

Я был заявлен первым выступающим, что меня полностью устраивало. «Доложиться» и потом слушать остальных — куда приятнее, чем сидеть в напряжении, ожидая очереди. Мой доклад был посвящен организации эвакуации и принципам сортировки раненых — в духе моего письма профессору Оппелю. Я говорил спокойно, уверенно, подчеркивал важность чёткого распределения потоков пациентов, упоминал необходимость сортировочных постов и полевых госпиталей. Медики слушали, кто-то записывал.

— Однако, — продолжил я, — при всей важности эвакуации ключевым остаётся качество первичной обработки ран. В частности, хочу отдельно упомянуть запрет на ушивание огнестрельных ран при транспортировке. Это необходимо для предотвращения газовой гангрены…

И тут кто-то выкрикнул из зала:

— Преступление это! — голос был резкий, молодой. — Оставлять солдат с открытыми ранами — прямой путь к смерти от инфекции!

Шум поднялся мгновенно. Кто-то поддержал крикнувшего, другие возмущённо зашикали. Я поднял руку, призывая к тишине.

— Коллеги, прошу спокойствия, — уверенно ответил я. — Не надо путать первичную хирургическую обработку раны с ушиванием. Последнее закрывает рану и создаёт идеальные условия для анаэробной инфекции, а именно — газовой гангрены. Это не теория, а практика, основанная на статистике. Примерно половина всех случаев газовой инфекции, приводящей к гибели пациентов, связана именно с преждевременным ушиванием. Поэтому мы должны обрабатывать раны антисептиками, оставлять их открытыми для дренирования и проводить повторные перевязки. Только так можно спасти жизни.

Гул затих. Я видел лица коллег — кто-то соглашался, кто-то продолжал недовольно хмуриться, но большинство, судя по всему, понимали эту позицию.

После моего выступления слово взяли другие. Говорили о ранении суставов, о применении панацеума — новинки, только-только начавшей своё триумфальное шествие по госпиталям. Прозвучал даже доклад по использованию рентгеновского аппарата в полевых условиях — поделились опытом применения присланного из Питера оборудования.

К трибуне вышел и Бурденко. Пора человеку набирать опыт публичных выступлений, в будущем ой как пригодится. Он рассказал о случае интубации в полевых условиях. Это я ему подкинул тему. Он долго расспрашивал меня, как оказалось, не зря. Даже трудности с манжетой на первых порах осветил. И о необходимости поиска миорелаксантов тоже поведал. Слушали его, будто речь шла о полете на Луну, хотя демонстрировался и ларингоскоп, и трубки.

Но самое интересное началось уже в кулуарах. Некоторых главврачей я знал лично — приходилось пересекаться раньше в штабе. Кругом жужжали разговоры, обсуждали услышанное, спорили, кое-кто переходил на повышенные тона. И вдруг я услышал знакомое слово.

— … панацеум… Что за панацеум такой? Нам даже не говорили, что его должны поставлять.

— Как это? — я тут же подошел к группе врачей. — Панацеум вам не поступал?

— Нет, — нахмурился худощавый доктор с небольшими усами. — Слышали, что есть какой-то препарат, но никто его не видел.

Я выругался про себя.

— Мы тоже не получали, — подал голос другой, лысый как биллиардный шар, но с шикарными бакенбардами. — Все разговоры идут, а нам — ничего. Говорят, что в больших госпиталях он есть. У вас ведь есть, профессор?

Медленно кивнул, чувствуя, как внутри нарастает глухое раздражение.

— Поступал. Но партия небольшая. Обещали ещё, но…

Значит, где-то на пути сюда панацеум исчезает. Возможно, расхищают. Причем в таких количествах, что препарат доходит только до крупных госпиталей, вроде моего. Кто-то быстро понял, что это — золотая жила. Вот и устроили себе сладкую жизнь. А теперь я им кое-что устрою!

И лучше всего отдать это профессионалам. Есть жандармерия, есть пограничная стража под началом генерала Чичагова. Вот им и карты в руки, они знают, где копать и что искать.

— Евгений Александрович? — прозвучал голос за спиной. Я обернулся и увидел знакомое лицо. Доктор Горбунов, из первого набора московской скорой. Ну вот, мир тесен, лишний раз в этом убедился.

— Михаил Александрович! — я пожал его руку. — Очень рад вас видеть! Какими судьбами?

— В медсанбате тружусь, недалеко отсюда, — усмехнулся он новому термину, который с моей подачи начал быстро распространяться. — Вот решили прислать меня сюда за опытом и свежими знаниями. А вы, как всегда, в центре событий.

— Давно я не видел лица, на которое можно положиться. Как у вас там дела?

— По-всякому. Да что рассказывать, вы и сами в такой же ситуации работаете. Приезжайте, Евгений Александрович. Показал бы вам, как мы обосновались. Может, что полезное подскажете.

Горбунов грустно на меня смотрел. Понятно. Приехать мне надо не просто так. А с медицинскими инструментами и лекарствами. Помочь коллеге.

— Да куда я денусь? — я улыбнулся. — Для ветерана «Русского медика»… Но, коль скоро вы здесь, приглашаю к нам.